Владимир Покровский - Метаморфоза Страница 9

Но ответа мне не узнать - Фей хватает меня за руку и выдергивает из комнаты. И что мы видим? Прямо на нас идет очень бойкий, очень веселый и очень знакомый не очень молодой человек. В руках у него чашка и голубое яйцо с вензельками. Мы оторопело провожаем его глазами, затем Фей выходит из оцепенения и выжидательно поворачивается ко мне.

- Он, - говорю я.

Человек тут же роняет чашку и с громким топотом исчезает за поворотом.

- Стойте! - орет гранд-капитан, бросаясь за ним. - Стойте! Вы свою чашку уронили!

- Ничего, это к счастью! - доносится издалека. Хлопает дверь лифта.

И тогда начинается погоня.

За свою жизнь я десятки раз участвовал в погонях, правда, не за людьми. Должен признать, что гоняться за животными и животнорастениями куда интереснее. За людьми очень уж бессмысленно получается. Сначала мы с Феем бежим вперед, потом назад, потом снова вперед, пробегаем коридорное ответвление к лифтовому залу, потом возвращаемся, наталкиваемся на коляску с милой старушкой, сплошь усыпанной декоративными мухами, отнимаем у нее коляску (старушка кричит, мы тяжело дышим), на полной скорости проскакиваем все двадцать четыре лифтовые шахты, останавливаемся, кидаемся к лестнице, бросаем коляску и бежим вниз в ужасающем темпе, Фей теряет ботинок, я подбираю, спотыкаюсь о Фея, и мы оба падаем - но уже на первый этаж. Я вскакиваю. Фей неподвижен.

Мне надо бежать, но совесть не позволяет оставить лежащего. Я наклоняюсь над ним. Он жив, он старательно смотрит в пол, роется в карманах и не обращает на меня никакого внимания.

- Вам помочь?

- Продолжайте преследование, - упрямым героическим голосом говорит Фей, вытаскивая из кармана вокс. - Оставьте только ботинок, там... Мне надо отдать несколько важных распоряжений.

Я кладу рядом с ним тяжелый полицейский ботинок, похожий на какой-то из древних танков, и начинаю проталкиваться сквозь толпу любопытных. Чего-чего, а любопытных везде хватает.

- Кого ловят? - спрашивают вокруг. - Кого поймали? Душителя? Врага? Ведмедя? Неужели снова чистят ряды?

- Пустите! - рычу я.

Толпа пытается расступиться. Я внушаю ей опасения.

Через полминуты все здание содрогается от внезапных истошных звуков боевой сирены. Все коридоры и залы в мгновение ока заполняются вооруженными полицейскими. Вспыхивает и тут же подавляется паника.

Полицейские совсем не похожи на Эриха Фея, борца за городское спокойствие. Они вежливы, но непреклонны. И деловитостью очень напоминают земных муравьев. Не поймешь, что они делают, если следить за кем-нибудь одним. Вот он целеустремленно шагает вперед, легонько отодвигая зазевавшихся пассажиров, потом, когда цель, ясная ему одному, наконец достигнута, сворачивает на девяносто градусов и продолжает преследовать неизвестно кого, изредка сталкиваясь с коллегами. Шаг у них быстрый, размеренный, на стиснутых, как зубы, лицах - озабоченность и напряжение. Работа в разгаре.

Но я не имею возможности понаблюдать за одним каким-нибудь полицейским - в дальнем конце зала, у входных дверей, мелькнула в толпе голова официала-общественника.

- Вот он! - кричу я.

Сразу несколько полицейских вырастают передо мной.

- Это почему вы шумите в общественном месте? - угрожающе спрашивает один. - Ваше досье, пожалуйста!

- Я его увидел! Вон там, у входа!

- Кого? - нестройным хором спрашивают полицейские.

- Да официала же! Того, кого вы ищете!

- Где?

- Да вон там, у дверей! Только что был, - нервничаю я. - Скорее, упустим!

- Не беспокойтесь, все выходы перекрыты, - это уже на бегу. Р-р-разойдись!

И в тот же момент динамики космопорта врываются жутким ревом:

- Гражданам пассажирам! Спокойствие! Всем оставаться на местах!

Сквозь проклятия, крики и визги мы плотной группой тараним толпу, и толпа в кровавой панике распадается на две, образуя широкую улицу почти до самых дверей. Граждане на Галлине, как видно, порасторопнее полицейских: два-три блюстителя, не уразумевших, что предложение разойтись относится и к ним тоже, сбиты с ног и с пугающей неподвижностью (вижу боковым зрением) распластаны на мозаичном полу - такое впечатление, что ими получен строжайший приказ лежать и не шевелиться. В мгновение ока мы оказываемся у выхода, телами вскрываем тяжелые, живописного стекла, двери, вылетаем наружу. Снаружи мы наталкиваемся на плотную цепь охранения. Охранники и не думают нас пропускать. Они стоят перед нами, как строй вратарей, чуть согнув колени и подавшись вперед. Сцепившись локтями, они вглядываются из-под надвинутых козырьков в наши лица; мы врезаемся в их строй тяжелым снарядом, выбиваем три звена, оказываемся снаружи и только потом тормозим. Тяжело дыша, полицейские оглядываются. Цепь охранения уже восстановлена, как будто никто никогда ее и не прорывал.

- Здесь его нет, - уверенным тоном говорит один полицейский.

- Как будто и впрямь нет, - нерешительно подтверждает второй, вглядываясь в темноту и жуя.

- Да не как будто, а точно!

- И впрямь, как будто и точно.

Первый возмущенно разводит руками и поворачивается ко мне:

- Что будем делать?

Похоже, я признан за старшего. Да не похоже, а точно. Похоже, что и точно.

- Как что делать? - говорю я. - Возвращаться и искать. Конечно, здесь его нет. Не мог же он через оцепление.

- Куда возвращаться-то? - без особого энтузиазма осведомляется любитель точности. - Назад-то не пустят.

Я резко его осаживаю:

- То есть как это не пустят? Это что еще такое?

Тогда все участники тарана обступают меня и с громадным воодушевлением начинают меня убеждать, что назад пути нет, что цепь нас не пустит, что разбить ее можно, только взяв разгон, а где ж его взять, этот разгон, когда вокруг газоны одни, и дороги для машин, и тьма проклятущая, и что того, кого ищут, и без нас найдут (почти наверняка найдут, да не почти, а наверняка, ага, почти наверняка наверняка), никуда он, голубчик, не денется, и не таких вылавливали, рассказать - не поверю, а смена у них давно кончилась, и виданное ли дело, столько народу на одного какого-то штатского бросать, добро бы еще отверженца или безнадежника, а то самого простого душителя, и что если я прикажу им сейчас назад, то они за себя не ручаются, и вообще не по-человечески это, люди-то устали, ночь на дворе, и было бы лучше, если бы я шел своей дорогой и к занятым людям не приставал, не мешал им выполнять свой служебный долг и охранять городское спокойствие, весьма хрупкое очень, лучше бы я им спасибо сказал, что из космопорта вырвался, еще неизвестно, когда оттуда выпускать станут, сказал бы спасибо-то, пока цел.

- Верно говорите, ребята! Ишь, развоевался от нечего делать! - раздался из неподвижной цепи голос, и тут же ему вторит другой, с командной ноткой: