Сергей Герасимов - Часть той силы Страница 92

– Если ты будешь продолжать это, если это будет продолжаться, то я тебя и вправду убью, – сказал он. – Сегодня ты была на волоске.

– Я знаю, – ответила она, – но тем и отличается настоящая женщина, что знает, где остановиться. Я тебя люблю, и буду любить тебя, даже если ты будешь меня убивать.

– У тебя не будет такой возможности. Я ухожу.

– Надолго?

– Навсегда, – ответил он.

– Ты вернешься.

– Нет.

– Ты обязательно вернешься, – спокойно сказала Эрика и продолжила смотреть телевизор. Телевизор показывал забавных животных планеты, прерываясь на хохот в самых тупых местах. Краем сознания он отметил, что Эрика на самом деле смеется, ничего никому не демонстрируя, с очаровательной наивностью ребенка.

В тот вечер он ушел, не собираясь возвращаться. Мела пурга, и ветер был холодным и острым, как сталь ножа. Под фонарями проносились колышущиеся белые простыни снега. Он расстегнул куртку, потому что ему было и жарко и холодно одновременно. Сейчас он хотел простудиться и умереть, так же как в детстве хотел простудиться и не пойти в школу. Просто умереть, – это бы решило все проблемы. Только смерть была выходом; другого выхода он не видел. Этот постоянный садизм был так же неотделим от Эрики, как ее смелые глаза или как соломенный запах ее волос. Она могла быть хорошей и нежной, она умела быть преданной и мягкой, но только в постели. Когда наступало утро, она вновь становилась собой, зловредной садистической стервой, которую долго не выдержит ни один мужчина. Но он любил ее. И с этим ничего нельзя было поделать.

Следующие дни она звонила ему без перерыва. Звонила до тех пор, пока он, наконец, согласился встретиться. Она пригласила его на каток, но он даже не взял коньки и опоздал на двадцать минут. Она послушно ждала его, сидя в коньках на большом гранитном выступе, похожем на подоконник. Она казалась такой послушной белой лапочкой, что впору умилиться и расплакаться. Потом она села в машину, а через десять минут в них врезался грузовик, и ее больше не стало. Она умерла с большими глазами, полными слез. И хуже всего было то, что он не знал, была ли ее смерть случайной, или он специально убил ее.

С тех пор в его жизни осталось нечто такое, чему нет названия: это была не боль, не тоска, не память и не угрызения совести, это было такое чувство, словно ты просыпаешься утром, и видишь, что у тебя в животе дыра, в которую свободно можно просунуть кулак. Или два кулака, если постараться. Совершенно особенная, отчаянная пустота.

82. Пустота…

Пустота не исчезла и тогда, когда Ложкин очнулся. Вокруг снова была пустыня. Он лежал на песке. Всего в нескольких сантиметрах от его лица торчала кисть человеческой руки, от которой остались лишь кости и несколько засохших связок. Еще один человек, пришедший сюда давным-давно, и убивший себя, не вытерпевший внутренней боли. Что он увидел в этой пустыне? Почему нам так больно жить?

Он пошевелился и сел.

Что все это значило? Откуда эта другая жизнь, такая же привычная и знакомая, как и эта? Ведь не может так быть, чтобы у человека имелось две жизни. Впрочем, сейчас кое-что начинало проясняться. К нему возвращалась память. Возвращалась с трудом, как человек, пробирающийся в обратном направлении сквозь толпу, плывущую куда-то.

Он вспомнил, что было дальше. Он не смог пойти на похороны, потому что родня Эрики разорвала бы его на части. Особенно отвратителен был Рустам. В день похорон позвонил один из бывших обожателей Эрики, Василий, обвинил его в убийстве и объявил о том, что теперь единственным его желанием будет отомстить убийце. Ложин попробовал нормально поговорить с ним, но Василий послал его подальше и пьяным голосом предложил приготовиться к смерти.

На следующую ночь, уже после полуночи, Рустам и еще несколько незнакомых Ложину людей пытались вломиться в его квартиру. Выбить дверь им не удалось, а сам Ложин, разумеется, не открыл. Тогда они облили дверь бензином и подожгли. Рустам позвонил ближе к утру и сказал, что за дверью, даже за стальной, от него не спрячешься.

– Я обращусь в милицию, – предупредил Ложин.

– А я сам милиция, – ответил Рустам. – Я найду тебя, куда бы ты не пошел. Ты думаешь, что тебе это сойдет с рук? Эрика мне все рассказала перед смертью.

– Что она рассказала? – не понял Ложин.

– Она рассказала, ты грозился ее убить.

– Что?

– Она рассказала мне все. Ты хотел ее убить, и ты это сделал. Теперь я сделаю то же самое с тобой. Жди.

И он бросил трубку.

Однако, все эти угрозы не так уж сильно волновали Ложина. На самом деле он видел и слышал все происходящее так, как, возможно, видит и слышит рыба, плавающая в аквариуме. Этот аквариум был его собственной выпуклой и прозрачной болью. Вопрос о собственной жизни или смерти в те дни не волновал его вовсе. При всем этом, он ходил в магазины, общался с соседями по подъезду, оплачивал коммунальные услуги и даже запломбировал зуб. Все это он делал, внешне оставаясь нормальным человеком, но на самом деле он был почти мертв. Он явно чувствовал это. Кроме того, с каждым днем ему становилось хуже.

Однажды он пришел на рынок и совершенно забыл, что собирался там купить. Он остановился и долго вспоминал, почему же здесь оказался.

– Иди отсюда, – тихо подсказала ему женщина с цепким и хищным взглядом.

– Я не могу. Мне плохо, – ответил Ложин.

Женщина посмотрела на него оценивающе.

– Плохо, значит, лечись, – сказала она.

– Это не лечится.

– У нас все лечится, если есть деньги, – сказала женщина. – Деньги есть?

– Деньги всегда есть, – ответил Ложин.

– Тогда подожди. У меня, конечно, нет, но я могу спросить. Я вижу, что тебе на самом деле плохо. Никогда не уходи. Это тебе поможет. Я так свою племянницу спасла. Просто из гроба вытащила.

Ложин остался стоять на месте. Через несколько минут к нему подошел мужчина в ватнике и, глядя в сторону, сунул ему в руку нечто, завернутое в газету, при этом сообщил, что товар свежий и без подделки. Назвал сумму. Ложин отсчитал деньги, при этом мужчина смотрел на него, как на сумасшедшего. Странный мужчина испарился так быстро, что Ложин даже не успел его поблагодарить.

Придя домой, Ложин развернул газетку и нашел пять микроскопических пакетиков с порошком, а также рукописную инструкцию по применению. Он сразу же принял порошок, и ему на самом деле стало легче. Боль не исчезла, но отодвинулась, а ее место заняла большая и приятная теплая пустота. Когда закончилось действие пятого пакетика, он снова пошел на базар, и, как ни странно, без особого труда нашел все ту же женщину с хищным взглядом. На ее лотке было полно всяческой мишуры, но посредине, на самом видном месте, лежали пипетка, шприц и резиновая перчатка.