Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика Страница 95

Отшельник принес из пещеры полный кувшин, четыре глиняных кружки и поставил все на стол.

— Свежий хлеб любит, когда его едят с холодным топленым молоком. — Он разрезал каравай, как арбуз, от центра, накрошил хлеба в плошку, залил молоком и отнес собаке. Потом перед каждым была поставлена кружка с молоком и положено по ломтю хлеба.

Вент, не дотрагиваясь, осмотрел свой кусок, указал пальцем на остатки каравая и посмотрел каждому в глаза.

— Хлебушко, — сказал Отшельник.

И все молча стали обедать. Над ними, вынужденный питаться личинками, обреченно колотился башкой о сосну пестрый дятел.

Поев, Нури смел на ладонь крошки от своего куска и бросил их в рот. То же сделали остальные. Оум поднял брови, уши и щеки его задвигались, взбугрились вены на шее, и он хрипло, по слогам произнес:

— Хле-буш-ко...

Потом все вместе помыли посуду, улеглись на берегу и стали думать. А что, можно ведь просто полежать и подумать? Просто так?

Нури, например, думал о том, что завтра нужно показать вента Оума Аканиусу — врачу городка ИРП, непотребно растолстевшему от безделья. И о том еще думал Нури, можно ли реконструкцию природы считать законченной? Если полагать, что человек действительно последнее и главное, чего достигла природа, то, пожалуй, можно. В массиве появились первобытные люди. И мы сейчас у самых истоков нового зарождения человека, факт, свидетельствующий о поразительной мощи природы, предоставленной самой себе...

Если бы эти мысли он высказал вслух, то Отшельник, в миру Франсиск Абелярович Судьба, зоопсихолог, много лет посвятивший изучению характера и быта сытого хищника, сказал бы так:

— Не будьте фетишистом, мастер Нури. Природа сильна, не спорю, но венты — результат нашего вмешательства. Я бы сказал, непредсказуемый результат разумного и осторожного вмешательства поумневшего человечества в дела природы. Доказательство того, что мы, люди, действительно сумели тысячекратно ускорить эволюцию. Слава нам, людям!

Но Отшельник этого не говорил. Он лежал на спине и смотрел в синее небо на медленно плывущий дирижабль-катамаран. Соединяющая его серебристые корпуса смотровая площадка была полна народу. Двести экскурсантов глядели вниз и сладко завидовали.

— Собачка возле льва... — донесся сверху женский голос.

Варсонофий приоткрыл один глаз. На царственной морде его было написано:

— А ну вас всех... Только спать мешаете.

Гром тоже дремал, и снилось ему, будто он еще щенок, и Старший несет его на руках, и ему хорошо и сытно.

Олле думал о том, что в условиях поточного производства жизненных благ каждый отход от стандарта желателен и что молодец Франсиск, который придумал себе такое замечательное хобби: печь хлеб. И кормить путников, которые голодны.

— А пластмассовую мебель, — неожиданно сказал он, — мы все равно разрисовываем под дуб.

Вент Оум вспомнил орнитопланы на светлячковой поляне, их распластанные крылья и вздрагивал от предощущения полета. Он тогда прошел мимо, подавив желание коснуться оперения чудных птиц. А подавленное желание, я вам скажу, еще хуже отложенного.

— Зачем спешить? — философски сказал Олле, ни к кому не обращаясь. — Здесь хорошо пахнет хлебом, здесь озеро и песок, лес и трава. Здесь следует провести день, заночевать, а завтра, как солнце взойдет, выйдем и к полудню будем дома, а?

Естественно, так и сделали.

На окраине городка ИРП, возле стадиона, их встретил конь. Золотой, с тонкими ногами, свисающей до земли гривой, с глазами влажными и добрыми. Он уткнулся в плечо Олле, постоял так с минуту. Вент обошел его кругом, дивясь красоте невиданного зверя. Сердце его раздвоилось между прекрасным конем и не менее прекрасной собакой.

А Нури торопил всех в нетерпении. Межсезонье, воспитанники разъехались по домам, но в детском саду оставались ребятишки сотрудников ИРП, и за три дня, что воспитатель их не видел, душа его изболелась.

И вот они увидели площадку между сосен, увидели, как трехлетние малыши, голенькие, в одних панамках, сосредоточенно строят замки из желтого песка. А между ними — Нури не поверил глазам своим — сидел, на коленках и тоже в панамке, питекантропий малыш и неумело улыбался.

Владимир Белоглазкин

Скользко

В небольшом приволжском городке буйствовало лето. Стоял самый жаркий месяц — июль, и даже по вечерам вместо благодатной прохлады город окутывало тяжелое одеяло нагретого за день воздуха.

В один из таких вечеров в НИИ оптико-физических измерений, что недалеко от центра, находились два человека: вахтер Федорыч и заведующий экспериментальной лабораторией Игорь Витальевич Одинцов. Федорыч, сомлев от жары, меланхолично грыз сушки, запивая их чаем, а Игорь Витальевич сидел в своей лаборатории и лениво листал свежий номер реферативного журнала. Кроме них в институте никого не было. Сотрудники, которых в зимнее время едва ли не силой приходилось выгонять из лабораторий, летом становились чрезвычайно пунктуальными и по окончании рабочего дня моментально исчезали: кто на дачу, кто на реку, кто домой, под спасительный душ.

Одинцова дома никто не ждал. Дочь уехала с группой топографов «за туманом и за запахом тайги», а жена, шокированная вздорным поступком неразумного чада, срочно отбыла в санаторий поправлять пошатнувшееся здоровье. Скучно было Одинцову в опустевшей квартире, и домой он не торопился.

Игорь Витальевич перевернул очередной лист журнала и оживился. Статья под названием «Эффект аномально низкого трения» обещала быть интересной.

И действительно, автор статьи сообщал о необычном эксперименте. В установку для исследования трения поместили брусок молибденита, откачали из камеры воздух и подвергли трущуюся поверхность образца интенсивному облучению ускоренными атомами гелия. Результат был совершенно неожиданным. Судя по показаниям приборов, трение между бруском и подложкой уменьшилось в сотни раз, то есть практически исчезло.

Игорь Витальевич отнесся к статье с недоверием. Слишком неправдоподобными показались ему результаты эксперимента.

— Где-то у них ошибка, — предположил он. — Приборы, наверное, подвели? Впрочем, можно проверить.

Установка для исследования трения в лаборатории имелась, и Одинцов, не откладывая дела в долгий ящик, принялся за работу.

Подготовка к эксперименту прошла гладко. Правда, в лаборатории не оказалось необходимого молибденита, и Игорь Витальевич решил пока что воспользоваться бруском германия.

Оставалось только включить рубильник. Одинцов устало выпрямился. Лишь сейчас заметил он, что за окнами совсем темно. Справедливо рассудив, что утро вечера мудренее, он запер лабораторию, сдал ключи Федорычу и пошел домой.