Многократор - Художник Её Высочества Страница 96

— А можно я скажу? — канючит Бадьян. — Природа — третий отбойщик.

Степан вопросительно призадрал бровь. Головатый, имея опыт, пояснил, что отбойщиком является третий член мошеннической группы, отвлекающий внимание или дающий сигнал тревоги.

— Я скажу, я ещё! — Форшмак схватился за стакан.

Головатый с Бумажным, как по команде сморщившись, потянулись к своей посуде.

— Природа — жмурня!

— Охо-хо, Бадьян Батькович. Природа вовсе не морг. А впрочем, почему нет? Что-то в этом есть. Степан, скажи что-нибудь по своей части, художественное. Природа, к примеру..?

Нет Абигели, хоть ты тресни!

— К примеру, авангардизм. Художественное течение, стремящееся к коренному обновлению бытия по содержанию и форме.

— Прекрасно! Единственно, нет здесь куража. В общем-то банальность типа: вода мокрая, пиво полезное, а тётка из форточки ругается с дворником. Генеральнее нужно! Магистрально-пресубстантивно-определительнее! Природа не сын, отец и святый дух, а…

— Я, я!

— Вперёд Бадиан! Накроши по крупному.

— Пята! Место, которым давят…

— Ого! Змею?

— Не-а. Блатной шарик.

— Мужики, что такое блатной шарик?

— Солнце.

— А зачем давить солнце? И кто его будет давить?

— Ну дак боги же! — удивляется Бадьян степановой несообразительности.

Природа — это авгиевы конюшни. Природа — самооплодотворение одноклеточных организмов. Природа — дядя по матери и наша тётка, сама себе лебёдка. Хрю-клукс-клан. Армянский бронепоезд. Препарат, приготовленный из печени свиней. Совокупность обрядов, связанных с верой в способность человека воздействовать на природу, животных и богов, и не пора ли выпить за то, чтобы найти ответ на этот сакраментальный вопрос?

— У меня подобных теорий по поводу устройства вселенной воз и маленькая тележка.

— У меня тоже имеется своя парциальная теория.

— И у мине еся.

— В самом деле? Вот казус! И что?

— Возможность, ёлы-палы.

— Похоже с вывертом. Но почему — возможность?

— Ну, возможность заплыть в овес. Почему нет?

— В первой части эффектней. Непонятно, но значительно.

Степану же пришлось объяснить, что заплыв в овес — это крупный проигрыш в карты. С другой стороны: что наша жизнь? Игра! Ерунда! Вселенная всего лишь творческий акт, превративший пустоту в бесконечное количество художественных штучек. И не имеет смысла ломать голову, кто или что этим занимались. Палач, рубящий голову, не мастер художественной выкройки? Пожизненно заключенный, лепящий из хлебного мякиша женские фигурки (глотающий их позже), разве не творец?

У Головатого взгляд нечаянный. Замер как-то, скучился.

— Что называется: идём мы с чуваком, лёд копытами колем… Нет, прогоним мысль. Нет дерева, на которое бы птица не садилась. Плевать!

Хорошо сидят. Помнит Головатый студенчество. Пьют-пьют, пьют-пьют, доконали чуханы борматушку, а заканчивается классически. Берётся бычок и тушится в удивленном глазу селёдки. Запах мерзейший! Такого миазма в жизни ещё надо поискать. В упомянутой вселенной не сыщется. Жжёный табак с селёдочным рассолом. Фуй! Загасил, нюхнул и валишься по постелям. Серийная пьянка окончена. Божественные традиции!

У Форшмака на пузе расползлась рубашка. Степан прочитал конец татуировки.

— Слушай, что там у тебя написано сначала?

Расстегнута ещё одна пуговица.

— Утром чай, в обед газета.

А на левой ягодице у него, оказывается, выгравировано слово «Европа», что по первым буквам звучит так: если вор работает, он — падший арестант. Рядом иллюстрация, опять же со слов Форшмака: на левой ягодице — чёрт с лопатой угля, на правой — зев печи. При ходьбе ягодицы приходят в движение и чёрт начинает подкидывать уголь в печь. Такой визуальный эффект. Под оливки были расшифрованы другие варианты аббревиатурных наколок. Мир — меня исправит расстрел. Тенис — ты есть нежность и слёзы. Яхта — я хочу тебя, ангелочек. К «омуту» даже две растолковки: первая — одно моё утешение — ты, вторая — от меня уйти трудно.

Художник и искусствовед поражены стилистике, нашедшей применение в таких неожиданных местах, а Форшмак, соответственно, горд. Он даже предложил опускание штанов вместе с трусами, сочетающееся с небыстрой ходьбой от заинтересованной публики, чтобы все сами убедились, как чёрт справно выполняет свои обязанности по поддержанию адского огня, но публика почему-то отклонили столь заманчивое предложение. Польщённый вниманием к своей особе Форшмак, заодно закрепляя краткий миг успеха, рассказал, как зарабатывал на жизнь «минёром» сразу после освобождения. Не то что сейчас, когда появилась свобода манёвра. «Минёр» — вовсе не тот уверенный человек, отвинчивающий ржавые взрыватели. «Минёр» — хулиган, мажущий калом ручки дверей. Правда однажды, когда его наняла фирмочка, его поймали сотрудники противоположной конкурирующей фирмы, ручки которой марал Форшмак, и отделали по первое число. После чем только не пришлось заниматься: лебедей чесать, что означает обворовывать пьяных, кормиться сбором монет в фонтанах. Но ему, инвалиду, трудно тягаться с владельцами фонтанов. Приходилось караулить за кустами, при отлучке хозяина собирая жалкие крохи. Потом пожалел завмаг и взял уборщиком, потом пожалело домоуправление и взяло дворником. Но куда с одной рукой? То ли дело сейчас. Работа интеллигентная. Статист на Мосфильме. Особенно захватывают массовые сцены. Грохот сотен пушек, пороховой дым, крики раненых, конница лавой слева, конница лавой справа, пенопластовым штыком в живот противнику, с криком «урррааа!» на Измаил. Или вот снимались. С ума сдуреть, до чего волнительно! Атилла, торжествуя, орёт, весь красный от натуги. Рим вот-вот падёт, а горстка легионеров, окружив консула, отбивается от яростных наскоков варваров. «Руби, руби их!» надрывается помощник режиссера, и статист Лабунько рубит, рубит, рубит варваров. Класс! Не чесать всем лебедей! Если други желают тоже сниматься, Лабунько скажет пару ласковых за корефанов. Увидеть себя в кино не хило и деньги не помешают.

— Интересная идея, — Головатый благосклонен, потому что нахлебался своего рому.

Ром не коньяк. Коньяк — напиток героев, которым не светит против флибустьеров, употребляющих ром.

— Обдумаем, — соглашается для приличия Степан.

— В натуре! Гжимултовский сейчас начинает новый фильм, что-то там про ад. Сам меня приглашал сниматься.

Наверное, Форшмак утолщает по поводу персонального приглашения.

— Гжимултовский это кто?

— Главреж. Влчек Гжимултовский. Серьёзный дядька. Все перед ним на цирлах.

Степана заинтересовала тематика фильма. Вопросы о божественном не сняты с повестки дня, сколько ни выпей рому с зашкаливающими флибустьерами. Насчёт божественного пока ни черта не ясно, ясно только с зашкаливающими флибустьерами. Открываем словарь Даля, читаем: шкаликъ — кабачная мера вина, косушка, осьмушка. Берём шкалик и зашкаливаем, берём косушку и косеем, берём осьмушку и обнимаем толщу наслаждений.