Владимир Щербаков - Фантастика 1977 Страница 97

Шар не ушел на волю. Приблизился к призме, коснулся ее верхней плоскости. Будет взрыв — шар впервые задел предмет!.. Но взрыва не последовало. Призма вспыхнула изнутри, ее пронизали искры, покружились и застыли горсткой смородины или крупной рыбьей икры.

— Аккумулятор! — сказал Самдар, — Инкубатор… — поправила его Симона.

Шар еще раз коснулся поверхности, и еще горсть искр застыла в призме.

— Симона права! — сказал Геннадий.

Шар поднялся к выбитой шибке, задержался, словно прощаясь или желая что-то сказать. «Кажется, усмехнулся», — заметит после Самдар. После — когда все станет ясным.

Сейчас все следили за молнией и хотели лишь одного: уйди.

Шар ушел, словно растворился в воздухе.

Зажегся свет.

— Пронесло! — вздохнули картографы.

Заговорили наперебой: — Что это было?

— Празднество?…

— Ничего подобного не видела в жизни, — говорила Симона. — Ничего подобного!

Наклонилась над картой.

— Ребята!.. — отшатнулась, лицо ее побелело.

— Что с тобой? — кинулись к ней.

— Карта… — шепотом произнесла Симона, опустилась на стул.

Карта была другой. Названия, придуманные горам, холмам, были другими, горы вместо Алмазных назывались Тахее, холмы из Пологих превратились в Баата. То же самое с ручьями, лесом. Только река со странным названием Аунауна так и осталась — Аунауна…

— Это сделал шар?…

Люди, не дыша, сгрудились вокруг карты.

— Шар?… — спрашивала Симона.

Фаготин шагнул к сейфу, распахнул дверцы. Выхватил атлас — руки его дрожали, швырнул на стол. Все названия в картах — до единого — были изменены.

— Электронная жизнь, — сказал Геннадий. — Вот кто хозяин планеты — не мы!

Василий шумно вздохнул, Самдар повернулся к окну: — Силы небесные!..

За окном была ночь — черная и чужая. Зигзаг расколотого стекла блестел росчерком, перечеркнувшим работу и присутствие людей на планете.

— Еще!.. — указала Майя на титульный лист, до которого добралась, перелистывая страницы атласа.

На первом листе осталось слово НАДЕЖДА — единственное, написанное по-русски. Исчезла только большая буква в начале слова — стояла маленькая!..

Как ни удивительны были события последнего часа, перемена буквы с заглавной на маленькую поразила всех как громом. С минуту в зале царила растерянность. Искали объяснение и не находили слов высказаться. Самдар пришел в себя раньше всех: — Что это — шанс?…

Фаготин крутил тумблеры передатчика, вызывал корабль: — «Юнона»! — повторял он. — «Юнона»!

Ребята все еще рассматривали титульный лист.

— Может быть, они хотят с нами контакта? — продолжал спрашивать Самдар.

— «Юнона»! — вызывал Геннадий.

— Слушаю! — ответил корабль. По голосу картографы узнали капитана Гулаева.

— Свертываю работы по картографии. Объявляю эвакуацию, — сказал Фаготин.

— В чем дело? — Наладилась видеосвязь, встревоженные глаза Гулаева смотрели с экрана.

Геннадий коротко доложил о происшедшем. Показал несколько карт с неведомыми названиями. Гулаев слушал, кивал головой.

Подключился к видео Виктор Серенга, показал станцию: — Призмы полны икрой. Прекращаю работы.

Капитан «Юноны» согласился с руководителями: — Меняю курс. Ждите.

Помедлил секунду. Спросил: — Как же теперь с Надеждой?

— Надежда останется, — ответил Геннадий. — Подлинная надежда на диалог с хозяевами. Нужна комиссия по контактам.

Владимир Щербаков

БОЛИД НАД ОЗЕРОМ

Девушка прошла первой, поздоровалась и поманила рукой спутника. Я пригласил их в кабинет, извинился за беспорядок (стол был завален книгами, журналами и рукописями больше обычного) и попробовал угадать, зачем они пожаловали. Студенты? Но своих студентов я помню… Быть может, с другого курса, факультета?

Рассеивая мои сомнения, девушка сказала: — Мы с физического отделения. Пришли вот к вам.

— Быть может, по ошибке? — спросил я.

— Нет. Нам нужны именно вы. Мы читали вашу статью «Болид над озером»…

— Да когда же это было?… Лет двадцать назад, не меньше!

— Статья опубликована в пятьдесят пятом в журнале… — и девушка назвала номер журнала, в котором увидела свет моя заметка.

— Расскажите, — попросили они, — расскажите поподробнее о болиде!

Наверное, они занимаются парапсихологией, решил я, сейчас это даже модно, да вот незадача: сколько бы ни собирали фактов специалисты в этой интересной области, их всегда оказывается чуточку меньше, чем требуется для доказательства истины. Но два студента, которым я дал бы не больше сорока на двоих, два моих гостя, разумеется, имели право на то, чтобы найти наконец решающие доводы. Ведь и мне, и моим друзьям было по восемнадцать, когда мы впервые соприкоснулись с настоящей тайной… Конечно, в заметке моей об этом сказано слишком уж мало, несколько туманных фраз, и мне пришлось кое-что припомнить. Чем старательней я припоминал весь эпизод, тем значительней он казался мне самому — бывает, что интерес, проявленный другими, восстанавливает ценность случившегося.

…Мы прошли тогда километров триста лесными дорогами, мощенными стволами берез и осин. Удивительно пустынны были эти лесные пути, разбегавшиеся на запад, север и юг от Селигера, на сотни километров раскинулась их сеть. Когда-то по ним шли автомобили с потушенными фарами, и неурочный крик выпи, шумный взлет птиц выдавали это непрерывное движение.

В зимние ночи, быть может, солдаты засыпали на заснеженных обочинах во время коротких привалов. А в пятьдесят пятом здесь стояла тишина, было безлюдно. Окопы на опушках березовых рощ, простреленные каски, деревья, скошенные, как трава, рассказывали молчаливо о минувших боях за холмы и реки, за озера, острова и косогоры, за околицы сожженных деревень. Здесь остановили немецкую военную машину.

От Октябрьской железной дороги мы пешком добрались до Селигера, обошли его с севера, через Полново, сели на катер и добрались до Осташкова. Но и Осташков не был последней точкой нашего маршрута. Еще один день мы провели на острове Кличен, и с его высокого берега открылось пространство страны озер, островов и рек — Валдая…

Где-то по пути, у безымянного озера с песчаными берегами, почти ключевой прохладной водой, со звоном трубок камыша и янтарными заводями, в один из пятнадцати валдайских вечеров мы увидели яркий белый болид. Похож он был на ракету, но прочертил зеленое и ясное закатное небо стремительней — линия его пути наклонно вела к середине озера и была прямолинейна.

Через полчаса, поставив палатку, я пошел купаться, в лагере остался только Валя Корчуков. Остальные ушли кто куда: за дровами, за молоком в дальнюю деревню, по ягоды. Валентин расположился у крайней палатки, совсем рядом с берегом.