Прямой контакт - Велиханов Никита Страница 5

— Да что ты, Дарья, с ума, что ль, сошла? Ну, сколько его нет? Сутки? Да мало ли что там у них случилось! Может, на место рыбное напали — оторваться не могут, а может, наоборот, не повезло им — так не хотят с пустыми руками возвращаться, в другом месте сеть поставили — вот и задерживаются, — Серёга говорил раздраженно, отрывисто.

Вечно эти бабы со всякой ерундой пристают... Сердце ей, видишь ли, подсказывает. А коли сердце у тебя такое чувствительное, так подсказала бы своему мужику, что не дело это — от коллектива отрываться. А то как барыши заграбастывать — так это мы сами. Мы, вишь, умные больно, а как припекло — так Серёга понадобился... Ну, это, положим, Серёга не сказал, а подумал. Но подумал крепко, так, чтобы Дашка по одному виду его поняла — не поедет он, не на того напала.

Единственная надежда оставалась на дядю Мишу. Он мужик умный, основательный, и как бы за главного в Митяево — не по чину, а по положению. Десять лет, почитай, был дядя Миша бригадиром рыболовецкой митяевской бригады, все протоки исходил, все острова знает, к тому же мужики его уважают — к кому ж, как не к нему, за помощью обратиться. И кум он, опять же, и Дарье, и Андрюхе...

Дядя Миша напоил Дарью чаем с медом, потом, слушая её, долго чесал в недавно отпущенной — для важности — бороде. Борода эта, окладистая, «боярская», сказать по правде, была дяде Мише, как корове седло — ну никак не вязалась она с его худощавым, каким-то вертлявым телом. Но дядя Миша гордился ею, считая, что так он выглядит солиднее, и ему, исключительно из уважения, никто не перечил.

— Ладно, поможем... — Дядя Миша говорил медленно, размеренно, словно выкладывая перед собой на стол каждое сказанное слово и как бы спрашивая собеседника — ну? Каково? — Не волки ведь — люди мы. Может, и правда — случилось что... Сегодня не пойдем, подождем до завтра, может— вернутся, да и дело уже к вечеру идет. А завтра с самого утра и отправимся, не волнуйся, мужиков я уговорю.

Еще одна бессонная ночь показалась Дарье вечностью. Прилегла она уже под утро — и провалилась — не в сон даже, а в какое-то беспамятство, без снов, без ощущений.

...Дарья вздрогнула и открыла глаза. Кто-то настойчиво стучал в окно. Ей понадобилось, как показалось, несколько секунд для того, чтобы вспомнить, кто она, откуда и что с ней случилось. Тут же огромная невыносимая тяжесть навалилась ей на плечи; Дарья с трудом поднялась и подошла к окну. Там стояла Наташка и что-то говорила, говорила...

— Погоди, сейчас открою. — Дарья только сейчас заметила, что, несмотря на жару, все окна в доме были плотно закрыты. Надо же, не заметила... — Ну, что?

— Ты спишь, что ли, Даш? Ну, ты молодец, еле добудилась тебя. Да девятый час уже, я волноваться за тебя стала. — Слова вылетали из Натальи, как гильзы из автомата — так же быстро и беспорядочно. — Ушли мужики-то, вот как рассвело — так и ушли. На двух лодках. И дядя Миша, дай Бог ему здоровья, сказал, что искать будут и чтоб к вечеру мы их встречали и на стол накрывали... Да лишь бы всё хорошо было.

Мужики, отправившиеся искать Андрея и Михаила, вернулись к вечеру. Дарья, уже с самого обеда дежурившая на берегу, ещё издали заметила их лодки. Лодок было не две, а три, и какое-то радостное нетерпение овладело Дарьей. Она мучительно вглядывалась в приближающиеся лица, но никак не могла рассмотреть лица Андрея. Несколько раз она ошибалась, принимая за него кого-то другого... Нет, это не он... А вот... и куртка, как у Андрея. Нет, не он. И Михаила не видно...

Когда лодки подошли к самому берегу, у Дарьи не осталось уже никакого сомнения в том, что ни Андрея, ни Михаила в них нет. Оставалась последняя надежда: их не видно, потому что они лежат, занемогли, вот и лежат...

Дальше всё было, как во сне. Дарья подбежала к причалившим лодкам, заглянула в них — но там никого нет. Оказалось, Дарья медленно села на песок, в глазах у неё потемнело, голова наполнилась каким-то шумом. Спрыгнувшие с лодок мужики смотрели на неё с сочувствием, дядя Миша подошел и стал говорить, говорить что-то... Она пыталась понять его и не понимала. Дарья снова подошла к своей лодке и с каким-то особенным вниманием изучала её. Лодка почти полностью была набита начавшей уже разлагаться рыбой, в стороне лежала аккуратно сложенная палатка и мешок с продуктами. Из оцепенения Дарью вывели громкие вопли Натальи, рыдавшей на плече у дяди Миши. Дарья посмотрела на неё с удивлением, развернулась и молча побрела домой.

Москва, 2 июня 1998 года.

Большаков бросил на стол перед Ларькиным тоненькую стопку бумаги.

— Что это? — капитан взял листки. — Свидетельские показания... Ну, это можно пропустить... Протоколы допроса потерпевших... Прямо сценарий для крутого ужастика... Господи, отчет об исследованиях местных уфологов... Данные измерений, радиационный фон...

— Ты почитай, почитай. Это, Виталик, то, что ты должен знать. Очень любопытная информация.

— Ты что, совсем меня добить хочешь? Сначала Борисов отзывает в самом начале из отпуска, и все нужно делать быстро, всё бегом... Я ещё не знаю, куда билет до Сочей девать... Теперь ещё ты со своей макулатурой...

— Ну, билет до Сочи, я думаю, можно будет обменять на билет до Астрахани (тоже, между прочим, море рядом).

— Ну и язва же ты.

— Так точно, господин ротмистр. А пока садись и читай с компьютера, я тут для тебя информацию приготовил.

— Ай, спасибо, душа-человек, не забыл, позаботился! — Ларькин обреченно плюхнулся в кресло и приготовился к процессу восприятия информации. — Показывай, что тут у тебя...

— Да не расстраивайся ты так, Виталь! Каспий — он тоже море, хоть и не Черное. Накупаешься, рыбки вволю поешь, икоркой побалуешься.... А по делу — смотри — вот рапорты тамошней милиции, бестолковые, конечно, да уж какие есть...

— Да уж, народ явно не перетрудился.

Село, где жил до своего таинственного исчезновения Андрей Петрович Горохов, называлось Митяево. Стояло оно на самом берегу Каспийского моря, недалеко от того места, где впадала в него великая и могучая Волга-матушка. Жизнь в селе протекала размеренно: мужики ловили рыбу, браконьерничали помаленьку, бабы возились по хозяйству, возделывали огородики. Земля в этих краях была жирная, урожайная. Летом солнышко припекало так, что, схватившись рукой за металлический предмет, можно было запросто получить ожог, не первой, конечно, степени, но все же ощущение не из приятных. Ясное дело, что от такой жарищи да при хорошем поливе огурчики и помидорчики так и перли. Особенно хорошо родились в этих краях арбузы — знаменитые, астраханские, но дело это давно уже держали в своих маленьких Желтеньких ручонках неизвестно откуда взявшиеся здесь корейцы. И держали крепко: чужаков не подпускали, в качестве рабочей силы старались использовать бомжей и других подобных асоциальных элементов — и хлопот с ними поменьше, и платить (если вообще платить) можно столько, сколько сам захочешь, а не столько, сколько они захотят. Соответственно, у коренных местных жителей на землю-матушку расчёт был небольшой — всё равно досыта не прокормит, и надеялись на море, да на Волгу, тоже матушку, в которых до сего времени, несмотря на экологию и браконьеров, рыбы было немерено.

Ничего примечательного в этих местах не было, разве что возникшее здесь ещё в XX веке поселение сектантов-хлыстов. Жили они сначала обособленно, в сторонке, но потом село мало-помалу стало разрастаться, и Митяево вплотную приблизилось к хлыстовскому «кораблю».

Жили хлысты тихо, замкнуто, в чужую жизнь не лезли, но и к своей старались близко никого не подпускать.

Поначалу, как только пришли они в эти края, спасаясь от Соловков, куда так и норовили их сослать власти, коренные митяевцы их невзлюбили. Каких только слухов не ходило о хлыстовской общине! Говорили, что они в Бога истинного не веруют, Христом почитают главаря своего, а Богородицей — бабу его; что если и ходят они в Божий храм, так только для того, чтобы, впялившись в потолок, воздыхать тягостно, и этим воздыханием тешить нечистого; ещё говорили, что на радениях своих, которые считают они выше Божественной литургии, предаются они бесовским пляскам и кружатся до тех пор, пока, обессилев, не упадут замертво; и что занимаются они на этих радениях свальным блудом... И много чего ещё говорили, всего и не перечислишь; мамоньки митяевские пугали своих ребятишек не Бабаем, как это обычно водилось в русских деревнях, а страшным Хлыстом, который придет и заберет непослушное чадо, а мужики частенько по субботам, изрядно приняв на грудь, ходили бить проклятых богоотступников и пару раз даже пытались поджечь лжехристову избу.