Антагонист всего сущего - BesPis Страница 10

в свою очередь, бесперебойно наполнялись стихией. Грудь вовсе получила спиральные узорчатые пластины, окружающие центральную часть, где сформировалась дыра прямо в большое сердце лавачурла. Уязвимость — никак иначе, даже если дыра прикрывалась отодвигающей толстым панцирем. Для чего нужна дыра? И так большие рога окончательно завернулись к макушке, воткнулись острыми концами в черепную коробку, но не навредили ей — наоборот, от такого сращивания накладываемыми «волнами» пошли дополнительные слои защиты, ненароком скрыв подобие маски грубым материалом. Глаза, кстати, разделились, словно клетки, и «расползлись» по лбу существа, шестёркой образуя практически паучий взгляд.

Сахароза наблюдала за процессом превращения с завидным удовольствием. Тогда она забыла, что такое мораль, потому что перед ней открывался совершенно новый вид лавачурла. Уникальный. Ранее невиданный. Кажется, она покраснела от радости, едва ли не ахнула от удивления и приблизилась к «алтарю» Саливана ближе. Тем временем лавачурл проснулся, громко, свирепо, но глухо прорычал, раскинул руки в стороны и угрожающе топнул. Как ни странно, грохот от могучих ног существа не пугал Сахарозу: она лишь затряслась, но от удовольствия. Удивительное зрелище.

В любом случае браслеты существа обрели смысл: от них ровным потоком отошли электрические клинки, наверняка способные разрезать камень пополам. Грудь же открыла дыру, внутри которой сердце билось неестественно часто. Мышца словно плавала в электро стихии, которая постепенно превращалась в свет, чтобы впоследствии мощным лучом вылететь из груди и проделать в стене обожжённое наэлектризованное отверстие. Я насчитал метра два глубины, однако разрушительная сила никакая. Точечная атака, не более того.

Вскоре лавачурл заметил Сахарозу. Нет, не разозлился, не атаковал, а встал на четвереньки и приблизился своим слоёным лицом-маской к ней. Он всмотрелся всеми шестью глазами на неё, а она, в свою очередь, раскрыла рот, как удивлённый ребёнок. Кажется, её руки покрылись пламенем, когда душа вспыхнула яростной жаждой изучать. Эксперимент прошёл успешно: Сахароза начала меняться ещё активнее. В один момент маска лавачурла потрескалась, сам монстр застонал и захрипел, а следом от тела отделилась челюсть. Так вот просто она отпала, оставив после себя плотный сгусток чёрного дыма. Что бы это ни значило, от увиденного Сахароза вдруг посмотрела на меня. Её глаза… они сверкали пламенем, Осквернённым пламенем, в то время как улыбка казалась неимоверно широкой и радостной. На миг я заметил, что её уши удлинились… Неужели пошли мутации?

Глава 1. Эпизод 4. Мондштадтский кризис

Я не помню, как попал в новый мир. Никто не помнит. Я задумался об этом лишь тогда, когда понял, что хочу делать. До этого существовал лишь как пурпурный дым, ничего не чувствующий и ничего не желающий. Пришлось устроить целое детективное расследование с опросом потерпевших, дабы разобраться в проблематике вопроса. Помнится, я вселился в какого-то фермера — или охотника? — и под маской дальнего путника расспрашивал беззаботных Игроков в Мондштадте. Сколько там провёл? Две недели? Три? Денег не было, подрабатывал на кухне «Хорошего охотника» и пудрил мозги Игрокам. Однажды мне встретились два лучших друга, которые, наконец, ответили мне на мучающий вопрос. Дело в том, что Игроки не смогут вспомнить свой момент перехода в иной мир, потому что это своеобразная защита психики. Один из их компашки рассказал, что за неделю до своего перехода его друг попал в аварию и умер в больнице, следовательно, встаёт разумное предположение, что все попаданцы в прошлом мире тем или иным способом умирали. Разумно, логично, и в это можно поверить. К сожалению, остальным не посчастливилось встретиться со своими знакомыми из прошлого мира, чтобы узнать причину смерти, однако ответ этого человека, как ни странно, много кого успокоил.

Пропажа не есть смерть, а значит, их прошлые жизни получили понятную конечную точку. Так не горестно вспоминать свои семьи, родственников в целом, друзей, знакомых, которые могли искать попаданцев, не зная, что никто из них не вернётся домой. Когда я пил чай на своём перерыве, тайком услышал, что кое-какой Игрок обнадёжено заметил, что в случае его действительной смерти в прошлом мире все незавершённые дела теперь не особо-то беспокоили. Смерть — это точка. Неудивительно, что в таком неприятном факте многие нашли успокоение.

А как я умер? Любопытство тогда сжирало меня, ведь всегда интересно, чем конкретно окончился продолжительный путь одного-единственного человека. Сбил меня грузовик-сама, подавился гречкой на обеде или захлебнулся собственной слюной ночью — мне всё равно интересно узнать. Пускай смерть может быть глупой, неинтересной и резкой, что не увидеть в тех же фильмах, я не мог оставить этот вопрос в стороне. Возможно, меня даже убили. Забавно, но этот вариант куда более вероятный, чем то же падение с лестницы, попадание в автомобильную аварию или любой другой несчастный случай. Почему? Я был тем ещё подонком. Без шутки — натуральной тварью.

С самого детства во мне развивался странный идеализм системы. Я был уверен, что идеальная система — это система, способная выдержать любую внешнюю угрозу. По крайней мере, ключевой фактор успеха заключался в выживаемости, несмотря на препятствия, встающие на пути. Такое я интерпретировал во все сферы жизни, будто личная жизнь, учёба в школе и университете или работа. Везде я видел несовершенство. Я не отрицал невозможность идеального — я был довольно объективным и признающим несовершенство человека, — но категорически не принимал ситуации, когда элементы системы считали себя прочными и состоятельными. У меня скрипели зубы, когда любовная пара называла свои отношения идеальными и верными, друзья заверяли в своей надёжности друг другу, а семья считала себя крепче любого материала на Земле. Ну бред же! Одно дело жить с пониманием собственного несовершенства, но другое — лгать самому себе, что ты именно тот элемент системы, который никогда не подведёт.

Тут-то просыпалась моя подлая натура. Всю сознательную жизнь я разрушал лживые системы, причем неважно какие. В школе я рассорил друзей детства вплоть до поножовщины, заставил весь класс гнобить зазнавшуюся одноклассницу, верующую в праведность себя и окружающего коллектива. Мне не было совестно, жалко или грустно. Я кайфовал, как наркоман, получивший дозу. Да, именно: мне нравилось наблюдать за разрушением лицемерных взаимоотношений элементов, не способные понять несовершенство. Сказать честно, у меня получалось разрушать намного лучше остальных, чтобы в итоге не получить уголовный срок. Горделивую учительницу через некоторых учеников довёл до суицидального состояния, коррумпированного начальника военкомата наградил визитом следователей и ФСБ за сексуальное домогательство к призывникам. Читая новости про это, я едва ли не хихикал и не постанывал от возбуждения.

После совершеннолетия мои стремления разрушать только подпитывались. Чем старше