Андрей Посняков - Час новгородской славы Страница 11

Амир бен-Ходжа — чернявый редкобородый человечек небольшого роста, чрезвычайно подвижный, бойкий. Из тех, про кого говорят, что они не имеют возраста. Умерив на время свой темперамент, он внимательно слушал гостей из Магриба — почтенного негоцианта Касыма-агу и корабельщика Юсефа Геленди, владельца судна, что стояло сейчас на якоре в Лиссабонском порту.

Гостей интересовал один разорившийся дворянин, пропавший без вести лет двадцать тому назад, а может, и еще раньше. Чего уж им от этого дворянина надо, Амир бен-Ходжа не вникал. Меньше знаешь, крепче спишь. Да они особо и не рассказывали. Только очень хотели узнать, где жил этот самый пропавший дворянин, которого зовут… Как зовут, не знали. Знали только, что был у него сын Жоакин, ныне совсем взрослый. За сведения обещали деньги.

И принесло ж их! А никуда от них не денешься. Вдруг в Магриб срочно свалить придется? Времена стоят лихие. В таком разе их помощь весьма понадобится. А так бы — да пошли они на фиг со своими дурацкими просьбами! Поди разыщи им… кого? Сами не знают, кого. И зачем — похоже, тоже не знают. Бывают же идиоты! Ладно, пусть себе разглагольствуют. Можно их и не слушать. Но думать при этом, думать: как бы их половчее спровадить, ничем не обидев.

Неслышной тенью скользнул слуга, шепнул хозяину на ухо. Тот извинился перед гостями, вышел.

Приехали работники Педру, сетубальского старосты, у которого Амир бен-Ходжа постоянно покупал мирт, лаванду, мяту и прочие травы, из которых мастер Саид на соседней улице варил благовония. Адрес Саида хитрый Амир засекретил и старосте не давал. Не фиг! И на посредничестве имел очень неплохо. Вот и несколько дней назад работники старосты снова привезли товар — целую телегу. Амиру тогда некогда было, готовилась большая сделка с шелком. Сказал, после пусть зайдут за деньгами. Вот, пришли…

— Доброго вечера, сеньор Амир.

— И вам всего хорошенького, дорогие мои. Вот ваши денежки. Пересчитайте… Я бы пригласил вас в дом, да родственники пришли. Вот хожу теперь, их развлекаю. Что новенького в вашей деревне?

Амир бен-Ходжа спросил просто так, из вежливости, как и всегда.

Но вот ответ заставил призадуматься. В деревне объявился старый пропавший сеньор. Вернее, его исчезнувший сын, Жоакин. Жоакин?! А эти идиоты кем интересовались? Тоже Жоакином. Ага! Как все хорошо складывается. Сейчас их в момент спровадить можно, пускай себе едут, ищут этого Жоакина, или кто там им нужен, и не отвлекают занятых людей от дел.

Выпроводив людей старосты Педру, Амир бен-Ходжа сделал значительное лицо и вернулся к гостям.

— Ну, наконец-то тяжкие мои труды по выполнению вашей просьбы увенчались успехом! — торжественно сообщил он. — О вашем пропавшем Жоакине хорошо осведомлен некий Педру Рибейро — староста близлежащей деревушки, куда вы, если захотите, можете сейчас же отправиться. О, один Аллах ведает, каких трудов мне стоило раздобыть эти сведения. О!

Касым-ага кивнул и полез в кошель за деньгами. Одна, две… Десять. Получи, уважаемый.

Всего десять серебряных монет! За такой тяжкий труд!.. Ладно, шайтан с ними, пусть проваливают.

— Добренького вам пути, гости дорогие. Желаю, чтоб вы всегда были моими гостями… Забери вас шайтан!

Последнюю фразу Амир произнес, захлопнув за гостями калитку. До чего же противный этот старик Касым! И как похож на вяленую воблу, хоть употребляй с кислым вином, прости. Да и этот, Юсеф Геленди, — какой-то он никакой. Смуглый, тощий, носатый — и больше ничего запоминающегося. А в Магрибе смуглых и носатых — ложками есть можно. Ладно, шайтан с ними. Пусть прокатятся до деревни, бока порастрясут. Авось и узнают что. Лишь бы больше с подобными просьбами не наведывались.

Касым и Юсеф Геленди, взалкавшие чужих сокровищ, смогли, однако, здраво рассудить и отправиться в деревню утром. Наняли лошадей, ехали неспешно, беседовали. В частности, и о том, что делать с русоголовым пленником, скучающим в трюме. Хотели ведь его продать в Сеуте. В Бизерте и Оране некогда было — не хотелось в шторм попадать, пользовались и погодой, и попутным ветром. Хотели, да не стали. Сеута — крепость гяуров. И вдруг какие-то мавры будут там торговать белыми людьми! Но — одно дело Сеута, где никого почти не знаешь, а другое — Лиссабон-Лишбоа, где есть хорошие друзья в мавританском квартале. Да вот хоть тот же Амир. Пусть и толкнет кому-нибудь из своих белого невольника. Слишком тот беспокойный — однажды даже пришлось насильно напоить раствором опиума, уж слишком буянил.

— Продать, продать его немедленно, — говорил Юсеф Геленди. — Пусть Амир поможет.

— Нет, эфенди, — осторожничал Касым. — Не стоит его здесь продавать. Мало ли что! И так тут нас еле терпят. Лучше потом, на обратном пути. И что, мы его хорошо кормим? Да от такой еды я бы давно уже умер, так что ничего он нам не стоит. Ругается? Так предупредить надо, чтобы не ругался. А не поймет, можно и плетьми постегать для острастки. Нет, лишний раз тут светиться не надо.

— Ладно, Касым, делай как знаешь. Мне-то все равно, где от гнева Джафара скрываться, как, впрочем, и тебе. И кто ж на меня ему донес? Не знаешь?

— Знал бы — убил! — приложил руку к сердцу Касым, сделавший в Тунисе немало для того, чтобы опорочить Юсефа в глазах Джафара.

— Эх, Джафар, Джафар… — посетовал Юсеф Геленди. — Не было у него человека преданнее меня! И вот… поверил наветам!

— Все они такие. Нам с тобой, Юсеф, нужно всегда вместе держаться.

Вот и деревня. Заросли маквисов, холмы, замок с покосившейся башней. А вот и дом старосты.

— Уважаемый, нам посоветовал обратиться к тебе наш почтеннейший земляк, Амир бен-Ходжа. Он говорил нам о тебе много самых хороших слов.

— Амир? — староста зевнул. — Ну, знаю такого. Тот еще жучила. Так вы-то чего от меня хотите?

— Жительство сеньора Жоакина. Мы его друзья.

— Ага. Охотно верю. Самые лучшие. Слушайте, черные, шли бы вы отсюда. А будете надоедать — ребят с палками кликну.

— Не надо ребят. Мы бы могли заплатить, и щедро.

— Вот с этого бы и начинали! Ну, пошли в дом…

Пошли.

— Полста эшкудо, — объявил цену староста.

Начался торг. Были последовательно упомянуты черти, шайтаны, демоны, инкубы с суккубами и ифриты с ифритками. Упрямый староста так и не снизил цену. В конце концов мавры плюнули и отслюнявили деньги.

Пересчитав серебро, староста объяснил, где искать Жоакина.

— Еще пару монет, уважаемые, — понизил он голос, — и я вам поведаю, кто тут интересовался вашим Жоакином до вас. И даже подскажу, какой корабль наймут эти люди.

Олег Иваныч и Гриша спали на узких рундуках в кормовой каюте «Санта Анны». За стенкой, в каюте капитана, похрапывал сеньор Жоакин Марейра душ Сантуш. Ветер раздувал паруса. Бушприт каравеллы вспенивал темные зеленые волны.

Олегу Иванычу опять снился Новгород. Будто идут они по Прусской улице под руку с Софьей. Позади — целый выводок детей, их детей. Идут в церковь Михаила Архангела, вот уже почти подошли. А небо такое чистое, высокое, голубое. И колокола: бомм-бомм, бомм-бомм. На колокольне — пономарь Меркуш наяривает. А внизу — батюшки, на паперти стоит на коленях сам Иван, Великий князь Московский. Стоит в одежде богатой да в руках шапку держит. И строго так смотрит, бороду узкую теребя. Подайте, мол, Христа ради, а не подадите, я ваш Новгород в кровище утоплю! Утоплю! Утоплю! Утоплю! И вороны на деревьях — карр! карр! карр! Развернулась вдруг Софья, сняла с себя ожерелье жемчужное да швырнула в Ивана. Тот и пропал, как и не было! Улетел прямо в небо. А в полете в султана турецкого, Мехмеда, превратился. Плюнул Олег Иваныч, обернулся к Софье. Глядь — а они уж у него дома, в усадебке на Ильинской. И Софья почему-то в джинсах узеньких, рубаха белая на животе узлом, волосы по плечам водопадом. «Иди сюда!» — молвила. Бросился к ней Олег Иваныч, обернулся в окошко — и там, на дворе, Олексаху увидел. Стоит Олексаха в кандалах, смотрит скорбно…

Каравеллу сильно подбросило на волне, и сон прервался. К великой досаде Олега Иваныча. Попытался заснуть снова — так больше ничего хорошего не снилось. То старый пират Селим-бей в ондатровой шапке, то торжественное заседание, посвященное Дню милиции.

На соседнем рундуке спал Гришаня. Снилась ему Ульянка. Качались они на качелях. До неба качели те поднимались, а потом вдруг совсем от столбов оторвались и полетели. Испугалась Ульянка, прижалась к Гришане крепко. Тот — давай ее целовать, аж глаза закрыл от удовольствия. А когда открыл — вместо глаз лучистых Ульянкиных увидел толстую рожицу Марты, служанки хозяина постоялого двора сеньора Гонсалвиша. Потом вдруг Олексаха привиделся. Смутно так, словно отражение в воде. А затем начались кошмары — рожи разные страшные, кострища. Заворочался Гришаня, с рундука свалился — шишку набил на лбу.

Так и плыли.

А за ними, почти что рядом, маячила пропахшая рыбой фелюка. В грязном трюме валялся без сна Олексаха. Валялся да думал горькие думы. Вот ведь послали его люди с выкупом, доверили деньги, а он? Друзей не нашел да не выкупил. Сам в плен попался. Еще и всех денег лишился. А и поделом! Нечего всяким прохиндеям верить! Расслабился Олексаха — уж слишком у него все гладко складывалось на первых порах. И в Венгрии, и в Стамбуле, и в Магрибе. Вот и сидел теперь в темном вонючем трюме — пока стояли в Лиссабонском порту, на палубу его только ночью и выводили.