Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад Страница 11

– Понимаешь, Алексей Иванович, у нас в дивизии ЧП! Командира подменили! – сообщил мне заговорщицким тоном комиссар. – И от этой подмены впал дивинтендант в прострацию, а начштаба готовится уйти в запой. Партия ему этого не позволит! Так что Ануфрий наш Иосифович вдул свой коньяк и почивает, а поутру имеет поручение от партии привести себя в порядок и приступить к напряженной и плодотворной работе. Только ты объясни мне, и партии в моем лице, что за китайская муха тебя укусила?

Умеет комиссар говорить. Умеет и уговаривать. Но и я кое-что умею…

– Хорошо, что ты пришёл, Иван Тимофеевич, мне ведь нужно, чтобы ты подсобил, очень нужно!

– Ну… (типа чем смогу, прозвучало).

– Ты же знаешь, что я с Семеном Константиновичем хорошо знаком? – кидаю пробный шар. Тут комиссару крыть нечем, он ведь знает, что знаком, но не знает, насколько, потому только пожимает плечами в ответ.

– Он мне бумагу интересную показал. Ты приказ наш знаешь? Общие планы по армии тоже?

– Ознакомился в общих чертах. – говорит как-то неуверенно комиссар.

Я его понимаю. Он из простой рабочей семьи, образования особого не имеет, даже командирских курсов, в армейских делах ни в зуб ногой.

– Семен Константинович считает, что Духанов – теоретик, а не практик, его потолок дивизия, рано ему даже за корпус браться, не то что за армию. А планы 9-й армии проходили проверку оперативным отделом Ленинградского округа, там полковник Павел Григорьевич Тихомиров[36] руководит, толковый, по мнению Тимошенко, штабист. У Тихомирова оказался такой интересный майор Сергей Гаврилович Чернов[37]. Он и прошелся по оперативным планам 9-й как танк по жестянке… Тихомиров его замечания переправил Тимошенко, по старой дружбе, чтобы и на его мнение потом ссылаться.

Я выдержал паузу, намекая, что надо бы продолжить. Заинтригованный Батя быстро разлил ровно по сто еще и не выдержал:

– И что Семен Константинович?

– С майором Черновым согласился. Могу эту записку по памяти прошпарить, пусть и не дословно! Поехали!

На этот раз пили без тостов, как-то не хотелось, ни мне, ни комиссару. Ему-то знать не надо, что шпарить я буду слово в слово, с моей памятью это не проблема!

«Роль 9-й армии и ее задачи поняты командованием 9-й армии в основном, правильно, но решение построено на том, что противник не окажет никакого сопротивления… В среднем темп операции запланирован 22 км в сутки, в то время когда свои войска к границе шли 12–16 км в сутки с большой растяжкой частей и отставанием техники (артиллерии главным образом). Как же можно планировать такие темны на территории противника?! Это значит построить операцию на песке, без реальной обстановки и особенностей фронта. При планировании, видимо, противник в расчет вообще не принимался и бездорожье также не учитывалось, за это можно поплатиться срывом всей операции в самом ее начале, особенно если противник окажет хотя бы небольшое сопротивление путем заграждений и прикрытия погранчастями, не говоря уже о подброске полевых войск… При движении 9-й и 8-й армий вглубь будет образовываться разрыв между ними. Наличие у финнов дорог (железных и шоссе) дает возможности создавать реальную угрозу флангам и тылу 9-й и 8-й армий и ее отдельным дивизиям… Коммуникации их… все будут перерезаны диверсионными группами противника, и они могут оказаться без питания и боеприпасов, причем тактика финнов к этому, в основном, и будет сводиться…

– Так, значит, мы попадаем как кур в ощип?

– Под Аустерлицем руководство союзников приняло гениальный план, который был построен на предположении, что Наполеон двигать свои войска не будет, получился страшный разгром. У нас будет что-то подобное. Мы начнем туда прибывать, а нашу дивизию раздергают по частям, оставят два-три батальона, а задачу нарежут как корпусу. И что будет? Плохо нам будет, Иван Тимофеевич, очень-то плохо!

– Ну про Наполеонов мне не рассказывай, яво Кутузов знаешь как приложил! – блеснул знанием истории комиссар.

– Кутузов его под Бородино приложил, а Наполеон Кутузова под Аустерлицем. Квиты. Ты наливай, там еще чуток остался…

Мы тяпнули по последнему полтинничку на душу.

– И что делать?

– Надо пересматривать планы, только делать никто ничего не будет. Кто такой Чернов? Для Духанова ноль! Тихомиров перезванивал Тимошенко, жаловался, что ездил к Духанову, но на его уже предупреждения никто внимания не обратил. В штабе 9-й прожектеры сидят. Мы ничего не сделаем. Духанов – креатура Климента[38], есть мнение, что неудачи ефремовцев дадут шанс подняться Тимошенко[39].

– Ну, это ты не говорил, я не слышал… – Батя все-таки человек неплохой, хотя кто его знает, может, возьмет себе на заметку вольные речи командира на пьяную голову.

– А я и не говорил ничего. Нам надо сделать так, чтобы наши головы на месте оказались! А они полетят, если начнут искать виноватых.

– А от меня-то ты что хочешь?

– За то, что поставишь Волкова на ноги и заставишь работать, тебе спасибо от всей души. Это дело важное, без Волкова я как без рук. Но нужны твои связи старые, ты же из путейцев?

– Конечно, в Смоленском депо начинал обычным рабочим.

– Вот… смотри, по приказу наш 305-й полк должен разгружаться в Кочкоме, остальные части следуют в Кемь (ага, та самая Кемска волость). А ты не можешь сделать так, чтобы 305-й подзадержался в пути и стал разгружаться в Кеми, по ошибке?

– А зачем это надо?

– А затем, чтобы там, куда нас перенаправят, мы били бы одним могучим кулаком, а не растопыренными пальцами.

– Ну, эта, растопыренными пальцами да по глазам! Понял тебя, комбриг, понял. Посмотрю, что можно сделать. В Гродно постараюсь связаться с нужными людьми… Ох, командир, не сносить мне с тобой головы…

Пахоменко не подозревал, насколько он был бы прав.

Глава двенадцатая

Замена

Ленинград встретил эшелоны 44-й дивизии дождем пополам со снегом, адским холодом сменившимся крепкими морозами, которые только начинали набирать силу. Очень быстро дождь со снегом сменился просто снегом, падавшим большими лохматыми хлопьями, а под тонкой коркой свежего льда противно чавкала еще незамерзшая влага. Штаб дивизии прибыл в одном из первых эшелонов, и дивизия стала накапливаться в Питере, как в важном логистическом узле, не смотря на окрики из штаба армии, комбриг Виноградов не собирался никуда спешить. Дивизия направлялась на войну по частям, довольно разбросанным порядком, виной которому была работа штаба дивизии. К приезду в Питер (простите, привычка) командир 44-й дивизии окончательно убедился в профнепригодности полковника Волкова. Полковник много пил, не смотря на влияние политрука дивизии пил больше водку чем воду. Удивительно, что простая душа комиссара дивизии приняла сторону Виноградова, что-то такое почувствовал Пахоменко, но дивизия была фактически без начальника штаба.

Утро второго декабря сорокового года было морозным, стальным и темным. Нельзя было сказать, утро сейчас или вечер. Говорят, что Бог пьяного бережет. Не в нашем случае. Я наблюдаю, как из штабного вагона выгружают носилки с полковником Волковым, который очень неудачно упал с высоты собственного роста и крепко приложился головой, потерял сознание. Не было счастья, да несчастье помогло. Вот только дивизия оказалась без начальника штаба. Работа штабиста особая, вон Жуков от работы штабиста всегда в ужас приходил! Даже если штаб был Генеральным. А вот и машина, беру ординарца, а теперь надо в штаб Ленинградского военного округа, дело есть!

В это время командовал ЛенВО командарм Мерецков[40], но мне надо было не к нему, мне нужен был комдив Никандр Евлампиевич Чибисов[41], начальник штаба Ленинградского военного округа. Этот генерал еще прославится при форсировании Днепра, но уже сейчас прославился своим твердым неуживчивым характером, умел отстаивать свою точку зрения, перед начальством не лебезил, голову не гнул, в своё время не сошелся характером с Никитой Сергеевичем Хрущевым, от которого немало пострадал. О моем визите начальник штаба ЛенВо был уведомлен заранее. Поэтому принял меня сразу по прибытии. Комдив Чибисов оказался невысоким полным человеком с круглым, чуть одутловатым лицом, на широком лице которого немного нелепо смотрелись усики щеточкой «под Ворошилова». Принял меня комдив приветливо, хотя и не понимал, почему я так настойчиво к нему напросился.