Фёдор Соколовский - Рыцарь Шестопер. Новый дом Страница 12

Ну и сам факт продолжения банкета рыцарю весьма не нравился. Ему следовало как можно быстрее связаться с Гонтой, с баннеретом Айзеком Молнаром, да и в русскую миссию передать весточку для Зареславы.

Все это вместе и усилило тревогу, недовольство собой и своими действиями. Но просто так встать, попрощаться и уйти не получилось бы при всем огромном желании. Мало того что первый же патруль наверняка опознает и выловит, так еще и хозяина обижать даже неосторожным словом не хотелось. Следовало вырываться отсюда деликатно, расшаркиваясь и выказывая максимальное уважение. Или сослаться на крайнюю срочность.

Что Василий и выбрал, как меньшее из зол.

– Хорошо тут у вас! Век бы жил да радовался. Только вот возлюбленная меня ждет, слезами обливается, да и у меня сердце по ней болит. Опять-таки со своими соратниками-друзьями встретиться срочно следует. Так что вы тут…

Но Агап его перебил:

– Грин! Дружище! Не спеши с составлением планов! Остынь, расслабься. Позавтракаем вначале, как нормальные люди, и только потом о деле говорить будем. К тому времени и барон вернется, новости последние привезет. Тогда и станем решать, что делать и куда торопиться. Или ты желаешь проигнорировать нашу славную компанию? И такой черной неблагодарностью отплатить за предобрейшее?..

– Ну что ты, что ты! – поднял раскрытые ладони Шестопер. – Как можно не уважить своего спасителя… и своего нового друга Бронислава!

– Вот это верно! Раз уважаешь, значит, пей и возрадуйся! – Знахарь наполнил кубки медовухой и заставил выпить за крепкую и нерушимую дружбу.

Не хотелось… а пришлось. Зато после хмельного, бражного напитка вдруг проснулся аппетит, и Василий, по примеру остальных «молочных братьев», набросился на закуски. Но тут тоже существовало некое правило, гласившее: между первой и второй перерывчик небольшой. Пришлось пить второй кубок. Третьему предшествовало возмущенное восклицание баронета:

– Да мы что, сюда жрать собрались? Давайте выпьем!

И продолжение банкета пошло как в лучших шедеврах постсоветской киноиндустрии. Появились легкость в размышлениях, бесшабашность, на все стало плевать, и даже скользнула интересная мыслишка: «Один день ничего не решает в этом Средневековье. Да и два тоже…»

На этом фоне появление барона и толпы радостно возбужденных красавиц с горой покупок прошло почти незамеченным. Ну прибыл, ну подсел сразу к столу и выпил здоровенный штрафной кубок. Ну попытался огорчить известием:

– За ваши головы объявлена огромная награда! Именно за головы. Глашатаи читают указ, в котором говорится, что вы жутко опасные преступники и вас следует убивать на месте. На дорогах не протолкнуться от рыцарских разъездов, отрядов наемников и небольших групп иных ловцов удачи. В нескольких кварталах Слуцка идут обыски, на воротах творится сущий кошмар. Всех здоровенных мужиков задерживают, ведут тщательное опознание. Уже есть убитые, которых по ошибке приняли за уголовника по клике Куча. Описание рыцаря Шестопера более расплывчатое и не совсем верное… – Барон замолк, всматриваясь в лицо Грина, и добавил: – Хотя опознать все-таки можно…

Но серьезность ситуации до сознания Василия уже не доходила:

– Подумаешь! Ха! На этом хуторе нас никто не найдет! Правда, Агап?

– К тому и веду, – кивнул тот, – что надо нам тут как мышки сидеть и носа никуда не казать. А весточки твоей родне и ближним постараемся тайно передать. Но тоже учитывать следует, что наши посыльные жизнью рисковать будут. Поэтому только и напишешь, мол, жив, здоров, нахожусь в безопасном месте.

– Давай бумагу! – немного оживился рыцарь.

– Вначале трапезничать закончим.

На том все и заглохло. Пили. Пели. Парились в баньке. Предавались плотским утехам. Поглощали немереное количество пищи. Проказничали, меняясь партнершами. Вернее, помогали в меру своих сил излечиться пациенткам данного санатория.

В общем, веселились настолько бурно и безоглядно, что гость иного мира упился окончательно. И порой Райкалин забывал, где он находится. Настолько ему гулянка напоминала лучшие образчики в среде новых русских конца двадцатого – начала двадцать первого века.

До смешного доходило: то выключатель попытается на стене нашарить рукой. То туалет с унитазом настойчиво ищет в сенях. То музыку пару раз настырно просил включить погромче «…эдакую, заводную! Чтобы тело само пошло вприсядку…». То особо смешную или пикантную сценку пожелает «заснять бы на камеру да в Ютьюб!». А напоследок вообще ляпнул, после особо интенсивной терапии с парой пациенток:

– Курнуть бы сейчас… чё-нибудь из легенького… «Честерфилд», к примеру…

Иначе говоря, Штирлицем он не стал бы точно. Правда, легендарный разведчик до такой степени никогда не укушивался, разве что в анекдотах, а то и он бы проговорился на раз. С другой стороны, сидевшие с ним за столом мужчины тоже казались в стельку пьяными. Женщины же блюли жесткие нормы воздержания, памятуя о своем скором или уже случившемся материнстве. Они лишь иногда пригубливали подаваемый специально для них квас, а к медовухе и не притрагивались.

«Но что могут заметить женщины? Мало ли куда гость тычется, говоря при этом совершенно незнакомые слова? Ведь чего только пьяный человек не вытворит. В том числе и странного… А что еще странно: почему меня в зернах пшеницы спать не положили? Не желают больше повышать свою урожайность или в первый раз обманули?..»

Именно так размышлял Василий на следующее утро, сжимая ладонями гудящую, как трансформатор, голову и силясь припомнить все свои явные и неявные промахи. Что еще ему не понравилось, так это побаливающие мышцы спины. Такое впечатление создавалось, что он все время спал в одной позе.

«Но ведь засыпал я вроде как в женской компании, – силился вспомнить рыцарь. – На боку… обнимая одну из партнерш… Ладно, сейчас они убежали по своим утренним делам, но сквозь сон вроде припоминаю, что некие ласки и посреди ночи были… Но я так и не проснулся толком… В любом случае мышцы настолько затечь не могли. Чудно…»

Пошатываясь, встал на ноги да и занялся утренней гимнастикой. Минут через пять кровь разогнала по мышцам повышенную порцию кислорода, к телу частично вернулись подвижность и чувствительность. Головная боль постепенно рассасывалась, зрение улучшилось, сообразительность вернулась. Вот и показалось странным, что за окном до сих пор сумрачно, словно рассвет замер в одной своей точке.

Лишь выглянув во двор, Василий поразился неожиданным погодным переменам. Помнил хорошо, что перед сном выходил по нужде и звезды светили неимоверно ярко. Тогда как сейчас небо напрочь было закрыто тяжелыми, низко висящими тучами, готовыми вот-вот разразиться грозовым ливнем. Да и все пространство было уже изрядно залито обильными осадками, словно дождь лил не переставая несколько часов. Лужи были везде куда только доставал взгляд.

«Крепко меня сморило! – еще больше озадачился рыцарь, начав поспешно одеваться. – Секс помню, а такой знатный ливень и не услышал?.. Неужели так устал в этом молодом теле?..»

Дверь скрипнула, и в опочивальню без стука, но громко восклицая, вошел Агап:

– Наконец-то твое сиятельство изволило встать! Ну и здоров же ты дрыхнуть! Уже обед на стол накрывают, а ты все свой лик в подушках прячешь! Не лепо это, ой не лепо! Мне и выпить для похмелья не с кем.

– Как не с кем? И Иван с Брониславом? – вполне логично удивился Грин. – Неужто в дрова до сих пор лежат?

– Ха-ха! Услышь они тебя, сейчас бы обиделись! – веселился Гирчин. – Закаленные бойцы с зеленым змием, не чета тебе! Они еще на рассвете на ноги вскочили да по делам своим баронским умчались. Все-таки они здесь обязаны за порядком следить, посланных по наши души гончих отваживать, да и хозяйство пустить на самотек нельзя.

Он увлек гостя в трапезную и чуть ли не силком усадил за стол. Два кубка с медовухой молчаливые красавицы уже наполнили, и по умолчанию следовало немедленно выпить. Но Райкалин попытался проявить благоразумие:

– Может, просто перекусим? Без выпивки? А то мне так хреново…

Аппетит-то у него проснулся, да настолько резкий, если не сказать звериный, что в животе заурчало. А вот медовуху пить подсознание категорически запрещало. Почему, спрашивается, коль похмелиться вроде и не грех?

Задуматься над этим не дали восклицания обиженного хозяина хутора:

– Это ты так благодаришь за хлеб-соль? За мое гостеприимство? Брезгуешь со мной несколько кубков испить да тело излечить после… вчерашнего?

Честно говоря, глядя на этого обиженного хозяина, возникала в душе твердая уверенность, что тот словно и не пил накануне. Свеженький, румяный, подтянутый, никакой мути в глазах, никакой синевы на губах или бледности на лице. И голос без хрипотцы: