Андрей Посняков - Час новгородской славы Страница 13

В общем, нужны деньги. И на плату за дорогу до Новгорода, и так, чтоб водились. Куда приятнее на Новгородский вымол сойти, когда в кошеле серебришко звенит, чем нищепаном каким притащиться. Нищим быть — самое последнее дело. Бедность — порок, и довольно гнусный. Обычно сам человек виновен в нем не меньше обстоятельств, на которые кивает, оправдываясь. Государство, мол, плохое, поганое. Власть сволочная зарплату не платит или платит, да маленькую. Отговорок можно много придумать, как Олег Иваныч когда-то и делал, в Петроградском РОВД трудясь дознавателем.

А чего на других кивать, когда в первую очередь на себя взглянуть надо! Мало ли возможностей! Там не поучаствовал — мало, это не смог — лень, то — даже и не пытался. Не пытаешься — вот и сиди, считай крохи. А про то, что где-то чего-то мало, — так не бывает денег маленьких, как не бывает денег лишних. Так и Олег Иваныч считал теперь, с тех пор как почувствовал себя новгородцем. А новгородцы — люди гордые, бедными быть не любят! Потому предложение Жоакина с благодарностью учтивой приняли и даже в розыске клада обещали поспособствовать. Да и как не поспособствовать — азарт! Островок хоть и мал, а кораблишки торговые мимо проходят. Он — как ориентир у них. В тот же Бристоль из Ла-Рошели, из Бреста, из Нанта. И это еще не считая рыбаков. Словно на обочине дороги остров. Так что с попутным судном проблем не будет.

Проводив глазами уходящий корабль, искатели сокровищ вскинули на плечи котомки с припасами и ходко направились к ближайшему холму — осмотреть остров. Провести, так сказать, рекогносцировку. Слева шумела буковая рощица, справа тянулся орешник, а впереди, ближе к холму, желтели кусты жимолости и дрока. На вершине холма росла корявая сосна, толстая, с кривыми могучими ветками. По тому, как посмотрел на нее Жоакин, Олег Иваныч сразу же догадался: сосна — ориентир, указанный в приложении к карте. Видно, именно от нее должны были вестись все расчеты.

С вершины холма остров представлял собою холмистое возвышенное плато, размерами около десяти квадратных километров, круто обрывающееся к северу. На юге находилась бухта, сейчас почти скрытая от глаз орешником и буком. Широкой полосой от запада к востоку острова рос сосновый лес. И где-то на востоке, за лесом, должны находиться бревенчатый скит и часовня.

Через лес — то ли к скиту, то ли к источнику пресной воды — и очень может быть, что все это находилось вместе — вела утоптанная тропка. Прямо от бухты она тянулась через луг, поросший васильками и анютиными глазками. Затем круто взбиралась на холм, падала с него в заросли вереска и исчезала среди сосен. Судя по всему, тропинкой довольно часто пользовались экипажи проходящих судов.

Пока Жоакин и Олег Иваныч осматривали окрестные пейзажи с холма, Гришаня, не долго думая, взобрался на сосну, откуда мог обозревать весь остров.

Далеко на севере, у самого горизонта, маячили паруса «Святой Анны».

Капитан дон Алфейрош посматривал на небо и улыбался. Все складывалось удачно. До наступления темноты они вполне успевали войти в плимутскую гавань.

Когда экипаж «Санты Анны» уже вовсю прожигал жизнь в портовых тавернах, в гавань вошло еще одно судно: маленькое, пахнущее протухшей рыбой и розовое от заходящего солнца.

— Ну, вот он, корабль португальца, — кивнул на «Святую Анну» Юсеф Геленди.

Похожий на вяленую воблу Касым лишь поджал губы. Неспокойно было у него на душе, ох, неспокойно. Недаром всю дорогу старый пройдоха страдал от морской болезни, и нехорошие предчувствия терзали его сердце.

Как выяснилось к ночи, предчувствия его не обманули. Посланные на разведку члены команды, явившись обратно, доложили, что португалец Жоакин с какими-то двумя монахами сошел с каравеллы раньше, высадившись на остров Святого Бернара.

— Ва, Алла! — Касым воздел руки к небу. — А я ведь предупреждал тебя, Юсеф! Предупреждал! Что ты сидишь? Вели скорей поднимать паруса!

— Ночью? В незнакомом месте лучше выйти в море с утра. Тем более, разведчики донесли, что португальцы собираются забрать Жоакина с острова только через три дня. А мы явимся раньше. Думаю, двух суток нам хватит для… гм… наших важных дел.

В первый день они не нашли ничего. Нет, часовню и скит обнаружили. Часовня полуразрушена. А скит — вполне крепкая хижина, весьма даже пригодная для жилья. Там и решили заночевать, когда безуспешно излазили все прилегающие холмы, устав, словно собаки. Рядом со скитом располагался бревенчатый колодезный сруб. Неподалеку, в десятке саженей, журчал ручей.

Разувшись и развесив у разожженного очага одежду, растянулись прямо на полу, подстелив наломанных веток. В очаге потрескивал огонь, в котле варилась густая мучная похлебка, обильно заправленная солониной. Гришаня помешивал варево оловянной ложкой, то и дело пробуя. Олег Иваныч напевал что-то вполголоса — то ли «Дым над водой», то ли «Эх, ухнем». Ни голоса, ни слуха у него отродясь не водилось. Хотя в пятом классе пел в пионерском хоре песню про жирафа. С той поры и любил попеть, особенно когда выпьет. Как, например, сейчас: не дожидаясь закуски, хватанул с полкувшина красного португальского — типа жажда сильно замучила. Заодно с песней занимался и полезным делом — очищал от попавшего песка ствол аркебузы, фитильного ружья длиной чуть больше метра. Ружье это Олег Иваныч выиграл у капитана Алфейроша в новомодную игру — карты. И теперь собирался при случае попрактиковаться в стрельбе. Правда, подходящий случай все никак не представлялся, а тратить порох и пули просто так жаль.

Жоакин у очага хмуро разглядывал карту. Вернее, вчитывался в пояснение к ней. Шептал что-то про себя, подсчитывал да вздыхал.

— Вот здесь ведь должно быть! — он протянул карту Олегу Иванычу. — Смотри сам, Олвеш. Тут — ручей, вот здесь — часовня. А напротив — холм, где буковая роща. Там и нужно было копать.

— Мы там и копали. Только без толку.

— Дайте-ка взглянуть! — Гришаня покрутил карту и так и этак. — Надписи не особенно-то и разобрать можно…

Ладно, спим тогда. Утро вечера мудренее. Завтра чего и надумаем.

Олег Иваныч и Жоакин заснули сразу. А Гришаня все ворочался, не спалось ему что-то. Посреди ночи вставал раза три, все разы свечу зажигал — и так, зараза, кресалом трескал, аж Олег Иваныч проснулся, заворчал недовольно:

— Ежели не спится, так иди, вон, погуляй. Или комаров побей.

— Слушай, Иваныч! Ответь-ка, а зачем здесь колодец?

— Ну, ты и спросил! — Олег Иваныч уселся по-турецки. Отрок все равно не отстанет, коли в башку что втемяшилось. — Ясно зачем! Для во…

Оп! Внезапная догадка. Такая простая, что странно, о чем это они раньше думали.

— Для воды, да?! А ручей для чего тогда, Иваныч?

— Да понял, понял! Толкни-ка Жоакина… Впрочем, нет. Утром скажем. Что ж в темень-то по колодцам лазить?

…В самом деле, зачем копать колодец для пресной воды, когда эта самая вода — вот она, в двух шагах, вернее, в десяти саженях, в ручье. Свежая, прохладная, чистая! Зачем колодец-то?

Никто этим вопросом, похоже, и не задавался. Ну, вырыли монахи колодец, и что с того? Может, им из колодца больше пить нравилось!

Их оказалось пятнадцать. Окованных железом сундуков, забитых монетами, золотой и серебряной посудой, дорогим оружием, толстыми свертками шелка и бархата.

Поначалу опущенный на веревке на самое дно колодца Гришаня не обнаружил ничего интересного. Не обнаружил бы… Если б не знал, что искать! По совету Олега Иваныча, он простучал сруб прихваченной с собой дубинкой и нашел-таки пустоту в левой стенке. Полусгнившие доски легко поддались, открыв сухое песчаное пространство, тянувшееся под землей шагов на двадцать.

Ну, а дальше уже дело техники.

Один сундук — который можно было представить перед экипажем «Святой Анны» как вместилище мощей и святых книг — с неимоверными трудами подняли на поверхность. Остальные оставили в схроне, тщательно прибив доски на место. За ними Жоакин душ Сантуш намеревался вернуться позднее. Да и этот-то не очень понятно как дотащить до гавани. Тяжелый, сволочь! Увесистый. Цеплялся за ноги окованными в ржавое железо углами — Гришаня штаны порвал под коленкой. Хорошие штаны — узкие, зеленого бархата, по последнему писку высокой бургундской моды скроенные. Немалых денег такие штаны стоили — пять эшкудо. Да ведь и не жаль — вещь стоящая!

Жоакин, услыхав невзначай за беседой цену портков, долго качал головою, с осуждением посматривая на Гришу. А Олег Иваныч, наоборот, отрока не осуждал — понимал даже.

Вспоминал, как сам в таком же, как Гришаня, возрасте давился в Гостинке за индийскими джинсами. Три часа стоял — уж очень не хотелось галерным мажорам переплачивать. И купил-таки! Деньги у матери взял (Царствие ее Небесное, скончалась старушка еще в начале девяностых, на свое счастье не дожив до реформ) — сто один рубль пятьдесят копеек. Мать поворчать поворчала, но денег дала. В общем, купил. Хорошие оказались джинсы, темно-голубые, коттоновые, фирмы «Милтон», с заклепками, с оранжевой строчкой — не какая-нибудь болгарская «Рила»! Правда, размерчик не совсем подходил — пятьдесят четвертый. А Олегу Иванычу в те далекие времена на десяток бы номеров меньше. Ну, выкрутился вообще без всяких затрат: одноклассницам на дискотеку дал, напрокат. А взамен — чтоб ушили как надо. Те и ушили как надо. Им, не Олегу…