Трени-ян - Андрей Геннадьевич Кощиенко Страница 13

— Пожалуй, соглашусь с тобой. Интересно, зачем ей столько иностранных языков? Она хотела стать переводчицей?

— Может, она хотела стать стюардессой?

— Думаю, в стюардессы обычно идут детишки, которые не знают, что делать со своей жизнью. ЮнМи хорошо играет на рояле. Разве это нужно, чтобы стать стюардессой? И её внешность тоже недостаточно хороша для того, чтобы быть стюардессой.

— Ты это серьёзно? Теперь, что, нужно быть писаной красавицей, чтобы стать стюардессой?

— Я слышала, что у них жёсткий отбор. Не легче, чем в музыкальное агентство.

— Неправда, что нужно быть красивой для того, чтобы стать стюардессой! Я знаю одну стрёмную девчонку, которая получила эту работу. В авиакомпании достаточно пройти обучение и тебя берут. Просто у некоторых людей слишком завышенные стандарты, которые они предъявляют другим. Поэтому, так о стюардессах и говорят!

— Ну, не знаю. Может, что-то изменилось за то время, как я об этом слышала. Но всё равно, эта ЮнМи ведёт себя слишком высокомерно. Она могла бы быть поскромнее.

— Да. Даже не попыталась ни с кем познакомиться. Странно так.

— Наверное, считает себя выше всех.

— Да. Звездой.

— Посмотрим, как она будет выглядеть на батле. Ты слышала, что ЁСыль агитирует всех голосовать против неё?

— Нет, онни. Она тебе сама сказала об этом?

— Нет, но я слышала. Может, так и не честно, но когда я смотрю на задаваку ЮнМи, думаю, что это будет правильно.

— Думаешь?

— Я буду против. Думаю, это даже пойдёт ей на пользу.

— Тогда я тоже, против!

(школа Кирин, учительская)

— Эта новенькая, — держа в руке бумажный стаканчик с кофе, возбуждённо делится впечатлениями учитель музыки с коллегой, — это что-то невероятное! Она уже пишет музыку! Представляешь? Классику! И как пишет!

Собеседник в ответ взирает на учителя музыки со скептическим выражением на лице.

— Тебе нужно обязательно послушать, как она играет! Великолепная техника! Словно у неё лет пятнадцать практики за спиною, а не полгода занятий, как она говорит.

— Полгода? — удивляется собеседник, — Чему можно научиться за полгода?

— Вот и я о том же! А она играет так, что хоть прямо сейчас её можно отправлять на конкурс пианистов!

— Да? И как же зовут это юное дарование?

— Пак ЮнМи!

— Пак ЮнМи… — задумчиво повторяет собеседник, видимо давая себе установку на запоминание.

— Пак ЮнМи? — услышав знакомое имя, привстав со стула, выглядывает поверх перегородки учитель японского языка, — Это вы про новую девочку говорите? Которая поступила к нам с опозданием?

— Да, госпожа Катигава, — повернувшись к ней, вежливо отвечает учитель музыки, — о ней.

— Замечательная девочка, — выпрямляясь в полный рост в своём «отсеке» говорит госпожа Катигава, — прекрасно владеет японским, пишет Хоку. Мне очень понравились её стихи. Неожиданно взрослые, я бы сказала. Сдала Нихонго норёку сикэн[11] по первому уровню. Набрала девятьсот девяносто один бал и получила золотой сертификат.

— Ничего себе! — неподдельно изумляется учитель музыки и делает предположение, — Она жила в Японии?

— Представьте себе — нет! — с явным удовольствием отвечает Катигава, — Сказала, что ни разу не была за границей!

— Как же это у неё так получилось? — сам себе, вслух, озадачено задаёт вопрос учитель музыки.

— Мне тоже это интересно, — отзывается Катигава-сама.

(школа Кирин, подвальное помещение, склад)

— Сонсен-ним, простите меня, я была невнимательна…

Кладовщик неодобрительно смотрит на кланяющуюся девушку, которая притащила «сдавать» порванный ею барабан.

— Даже не знаю, как это получилось…

Кладовщик — пожилой кореец в неважном настроении, смотрит, поджав губы на то, что ему принесли, не торопясь принимать обратно испорченный инструмент. Я тоже смотрю на невезучий чангу. Судя по форме повреждения, похоже, на него просто сели сверху, перепутав с табуреткой. Вот он и лопнул…

— Наверное, кожа сильно натянулась, — уверенно вешает лапшу на уши девушка, — воздух был слишком сухой, кожа высохла ещё и от натяжения — лопнула, сонсен-ним… Сонсен-ним, замените, пожалуйста… А то мне играть не на чем…

Сухо?! Слишком сухо?! Да тут каждый день дождь идёт! Смоет скоро всё тут ко всем чертям!

Между тем девушка смотрит на дедушку, взглядом, в котором присутствует одновременно и честность, и мольба. Пожалуй, мне никогда не повторить такой взгляд. Это надо быть женщиной, от рождения, чтобы уметь так смотреть.

Кладовщик, не говоря ни слова, берёт сломанный чангу, нагибается, ставит его у себя за стойкой вниз, на пол, затем идёт вглубь склада и приносит новый барабан.

— Последний целый, — говорит он, ставя его на стойку, — больше за новыми не приходите. Пока не починю всё, что вы сломали, — ничего не дам.

— Ой, спасибо, сонсен-ним! Вы такой замечательный человек! Я вам так благодарна!

Прижимая к себе барабан за его «узкую талию» пятясь задом и кланяясь, просительница, получив нужное, исчезает в дверном проёме лестницы. Тоже, чисто по-женски. Раз! И нету… Ничего нету! Остался только сломанный барабан… На память…

— Ну, а ты чего? — недовольно спрашивает меня хозяин склада, переводя взгляд с опустевшего дверного проёма на меня, — Долго ещё выбирать будешь?

Я припёрся сюда с целью взять себе в пользование гитару, раз уж так легли звёзды. Правда, не электро, а обычную, акустическую. Это по указанию учителя так. Сначала акустика, а потом — видно будет. Вот, юзаю уже третий предложенный мне образец местного столярного творчества. Все три — «гроб с музыкой и бубенцами».

— Сонсен-ним, — по-деловому обращаюсь я к дедушке-хранителю, — у вас есть что-то получше этих дров, которые вы мне дали?

— Зачем тебе? — недовольно гундосит в ответ дедушка, — Ты же только учишься… Испортишь…

Фига се! Он что, спецом мне это «Г» — подсовывает? В целях сохранения хороших инструментов?

— Я не собираюсь уродоваться, учась на этих… Этом… в общем, если у вас ничего больше нет, то я пойду и скажу учителю, что мне не на чем играть! Пусть школа покупает мне новый инструмент! Вот!

Дедуля пристально смотрит на меня, потом недовольно цокает языком и осуждающе качает головой. Поджимает