по прозвищу Кобра III. Москва 1980 (СИ) - Востриков Михаил Страница 14

Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:

Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,-

Не скажу про живых, а покойников мы бережем.

В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,

И ударит душа на ворованных клячах в галоп.

В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.

Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:

Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел.

И среди ничего возвышались литые ворота,

И огромный этап тысяч пять на коленях сидел.

Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,

Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.

Седовласый старик что-то долго возился с засовом —

И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел.

И огромный этап не издал ни единого стона,

Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.

Здесь малина, братва,- оглушило малиновым звоном!

Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.

И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —

Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять…

Кто-то ржавым ключом, поднатужась, об рельсу ударил —

И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:

Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.

Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…

Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ⁈

Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб,

Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок…

Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,

А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.

Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —

И за это меня застрелили без промаха в лоб.

И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,

Кони — головы вверх, но и я закусил удила.

Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок

Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!

Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!

На кухне — мёртвая тишина… А пьяненький доктор Анатолий Павлович Федотов роняет голову на кухонный стол. Он рыдает…

СЦЕНА 8/2

Офис Корпорации «Змеи СССР»

Утро 25-го! Я прихожу на службу к 9−00 писать бумаги, а моя заместительница и главная советница — зелёная кобра с именем Офиофаг уже готовится спускаться досыпать в свой роскошный вольер серпентария. Да, да, в тот самый, в который 1 июня 1980 года я и прилетел ей на голову из другого времени… Как она тогда меня не убила… И двух месяцев не прошло…

По моей просьбе, она сегодня ночью работала в городе на одном адресе, рядом с Зоопарком. Скоро уже 10−00 и Московский зоопарк открывается. И ей и её сотрудникам (цам) уже нужно быть на месте. Во время Олимпиады в Серпентариуме множество посетителей, включая иностранцев.

— Как прошло? — спрашиваю я кобру.

— Обычно! — зевает змея, — Заползла по водосточной трубе на восьмой этаж. В квартиру не пошла, не было необходимости, клиент спал на лоджии, а окна открыты. Тяжело спал, умирал уже… пьяный, обколотый. Но, я успела… Зачем-то бинтами его к тахте примотали… В 04–30 к нему из квартиры выскочил какой-то, давай обнимать, целовать в губы, фу-у… гадость… Не люблю, когда мужики целуются… А, дальше… всё как обычно — вытащила из клиента чертилу-вселенца за голову…. Он под «Зелёного змия» косил, но… с рожками, сразу, беса-нарколыгу видно… Говорю ему: — Ну, что… сцуко, доигрался⁈ Вот и настоящий «Зелёный змий» к тебе пожаловал… чуешь, смертушка твоя пришла⁈ Да, и всё, в общем — сжала ему на башке челюсти, только, чвякнуло. Ну, или хрустнуло… Что было дальше, не спрашивай, не знаю… я сразу вниз, через забор и на работу… рядом же…

— Спасибо, тебе, Офиофаг, хорошего человека спасла!

— Да, не за что! Первый раз, что ли… обращайся.

СЦЕНА 8/3

26 июля 1980 года, суббота. «Дом авиаторов»

Первая неделя нашей самостоятельной совместной жизни пролетела мгновенно. У Татьяны — вся в домашних хлопотах. Оказалось, что «ничего в доме нет, даже нитки с иголкой» и она с утра собирается и ходит по магазинам, «иголки ищет», а-ха-ха!

И хорошее, вроде бы, это дело, походить по магазинам олимпийской Москвы, деньги потратить… В эти магазины много чего завезли хорошего под Олимпиаду, импорта много. Я, было, сунулся с Татьяной по магазинам, но очень быстро сдулся… не хватило выносливости. Час-два и всё, голова моя кружится, какие-то тени перед глазами мелькают, мелькают… Это, если без магии. А Татьяна ничего, москвичка-же, привычная. Приходит вечером, нагруженная пакетами и коробками как верблюд и ещё у неё силы остаются на готовку, уборку… ну, и на… меня, любимого, конечно… И не жалуется.

Предложил ей взять нам приходящую помощницу по хозяйству… внизу, на парапете дома, висит полно объявлений с предложениями. Хотя бы на уборку и готовку — нет, отказалась, чужой человек в доме ей не нужен. Но, это она так пока. Привыкла, что дома мамочка всё делает и в хрущевках горничных нет.

К полноценной домашней готовке сама Татьяна тоже пока не очень готова, опыта нет, но… она старается. Вообще, есть, в смысле, принимать пищу, по возможности, нужно дома, с семьёй. Это здорово объединяет! Завтрак — 100%, обед — очень желательно, а уже ужин — как придётся. Я всегда ел дома, пока профессорствовал в МГУ… Рестораны не для меня. Встретиться там, поговорить — да, а, вот, есть там — нет. И всегда Татьяна радовала меня, а потом и нас с девчонками, вкусной домашней пищей. Я, честно, говоря и не помню периода, когда это было не так. Оказывается, вот, было, в самом начале… но, видимо, совсем коротко. Научилась готовить.

СЦЕНА 8/4

Сегодня у нас дорогие гости — родители Татьяны. Они приехали к обеду и привезли нам в подарок на новоселье — электрический самовар с олимпийской символикой и торт «Птичье молоко», в 1980 году считающийся самым вкусным московским десертом.

А это значит, что, сегодня, примерно, с шести утра, Татьянин отец Владимир Юрьевич провёл в очереди перед дверями Кулинарии ресторана «Прага» на Арбате, куда детище создателя этого замечательного рецепта Владимира Гуральника, знаменитого кондитера ресторана «Прага», ежедневно, с 9−00, выставлялось в свободную продажу в значимом количестве коробок. И в этой длинной очереди в то время хоть раз постоял каждый уважающий себя москвич, надеясь приобрести полюбившееся народу лакомство. И приобретал, ведь! Не дороже 6 ₽ 40 коп. за одну коробку!

Сказать, что родителей изумило наше с Татьяной жильё, ничего не сказать. Скромные советские инженеры, они такого никогда не видели… А добила их сама Татьяна… Тем, что из той самой трёхлитровой банки с золотом, подобрала для мамы Галины Семёновны, от нас — великолепное кольцо тёмно-зелёного золота в древне-греческом стиле «Филигрань» с жёлтым бриллиантом на полкарата (старинная работа, точно!), а отцу — как их потом называли граждане бандиты в 90-х, «гайку рыжую с чернушкой», массивный литой мужской перстень с гладкой площадкой из чёрного агата и весовой стоимостью в пол-Жигулей.

Себя же, любимую, скромница Татьяна ограничила лишь короткой золотой цепочкой на тонкой девичьей шейке, но… с плетением «Двойная Абината Гран», в Москве 1980 года ещё совершенно неведомым и больше характерным для золотоносных красавиц Древнего Египта, Сирии и иже с ними.