Пятнадцать ножевых 2 (СИ) - Вязовский Алексей Страница 15

— Попробуйте антиникотиновый пластырь. На Западе сейчас — популярный способ. Размер пластыря можно уменьшать, постепенно сокращая дозу никотина до нуля.

— Да? Любопытно. Поспрашиваю на эту тему. А ты бойкий парень! Слышал и Циневу помог с камнем.

— Как он?

— Уже прооперировали. Все хорошо прошло.

— Так что там насчет дела?

— Была встреча у Брежнева, — следователь пытливо на меня посмотрел, вздохнул. — Андропов очень жестко говорил с Щелоковым, все были на взводе. Генеральный велел разобраться во всем Руденко. Непредвзято.

— А Руденко у нас…

— Надо бы знать такие вещи. Генеральный прокурор СССР. Роман Андреевич скинул дело мне и мы уже тут уже много чего успели сделать.

— Слышал, поймали преступников.

— И даже получили признательные показания! — Калиниченко поднял палец вверх. — Но частичные. Линейные выгораживают свое начальство, им явно обещали УДО по линии ГУИНа, поддержку семьям.

— И как глубоко вы собираетесь копать? — поинтересовался я.

— Не будь дураком. Так глубоко, как прикажут. Руденко балансирует между Комитетом и МВД, но…

— …весы уже качнулись, — закончил я за следователя

Мы уже сделали два круга, пошли на третий.

— Скажем так. Жернова истории прокрутились, — покивал Калиниченко — Только непонятно в какую сторону.

— И моя задача, чтобы они меня не перемололи…

Я всмотрелся в то, как резко затягивается "важняк". Неужели он сам боится? Поэтому так откровенен…

— Да и меня тоже, — вздохнул следователь. — А курить надо все-таки бросать.

Последняя неделя января выдалась на редкость удачной. Во-первых, со мной полностью расплатилась Бэлла. Перед самой эмиграцией, дозвонилась до съемной квартиры, договорилась через Давида о встрече. Рубли в пачке были новенькими, хрустящими — ни одного порванного или разрисованного. Лицо женщины было конечно, кислым, но я проигнорировал все эти мимические сигналы, бриллиант Бэлла продаст во много раз дороже, чем заплатила за него в Союзе. Еще и вспомнит меня с благодарностью.

Во-вторых, удалось договориться об отпуске с Лебензоном. На его лице также легко читались все эмоции (“можешь вообще не возвращаться”), но формальности были соблюдены. Мне даже без задержек выдали в кассе отпускные и, к моему удивлению, премию. Последнюю дали за выезд к необычному пациенту. Точнее выезд сначала был самым обычным — гипертонический криз у женщины.

Сделали кардиограмму, дабы исключить всякие нехорошие инфаркты с инсультами, померяли давление. Томилина привычно дала ценные указания, я уколол магнезию в мышцу. Пока она заполняла карту вызова, я разговаривал с мужем — представительным мужчиной в импортном костюме. Хороший цэковский дом, видик, персидские ковры на стенах…

— Я по дипломатической части работаю, — рассказывал Антон Григорьевич. — Все в разъездах. А Машенька с Вадиком сидит, надрывается. Вот и прихватило ее. Спасибо, что приехали так быстро!

— А почему надрывается?

Несмотря на окружающий шик, в доме и правда, чувствовалась какая… затхлая, болезненная атмосфера.

— Сынок у нас с самого рождения болеет, — тяжело вздохнул муж. — И никто не может понять чем. И в ЦКБ уже были на консультациях, всех профессоров обошли… Была бы возможность заграницу вывезти Вадика, но кто ж разрешит… Да и валюта нужна. В Европе все лечение за дойчмарки и франки.

— Пойдемте его посмотрим, — решился я.

Мать попыталась подорваться, идти с нами в детскую, но Томилина приказным тоном велела ей лежать и не вставать. Пошли втроем.

— Вот, опять рвота, — Антон Григорьевич засуетился, начал вытирать лежащего в кроватке сына.

. — Уже и анализы все сдали, от врачей не вылезаем… И никто не говорит, чем Вадик болен.

— Я могу только дать раствор активированного угля и вызвать детскую бригаду. Нам запрещено самим госпитализировать, — развела руками Томилина, осматривая бледного пацана лет двух с кругами под глазами. Без очков было видно, что мальчик не добирает веса и у него какие-то проблемы с нервной системой — уж слишком странно он дергался в кроватке.

— На рак проверялись? — поинтересовался я. — Лейкоциты в норме?

— И на рак, и на диабет. У Ваденьки очень низкая глюкоза в крови. Никто не знает почему. Кормим мы его хорошо, калорийно…

Что-то забрезжило в голове, но я никак не мог понять, что именно. Изучил живот мальчика, рот. Посмотрел уши и даже заглянул в шортики. Яички опустились, тут все было в норме. Что-то гормональное? Или инфекция? Но на бактерии и вирусы парня уже сто раз проверили.

— Какие заболевания в семье?

— Да ничего особенного, — отец вытащила из шкафа кипу документов. Тут были выписки из истории болезней, копии анализов, какие-то записи.

— С сердцем как? — Томилина достала фонендоскоп, принялась слушать грудь пацана

— Ничего не нашли.

Лена вопросительно на меня посмотрела.

Я сделал ей знак отойти от кроватки, начал принюхиваться. Вот! Как только духи Томилиной развеялись, я почувствовал кислый запах браги.

— Проверьте на лейциноз.

— На что?

На меня в недоумении воззрился не только отец мальчика, но и Лена.

— Заболевание такое, наследственное. Нарушение обмена веществ, связанное с ферментной системой. Поэтому и ест плохо, вес не набирает. Грубо говоря, глюкоза не усваивается, отсюда все эти летаргии и внезапные засыпания. Рвота.

— А лечить как? — Антон Григорьевич заволновался.

— Никак, — я развел руками. — Если это лейциноз, то… Тут я осекся. Что говорить? Парень умрет? Лейциноз и в будущем трудно поддается лечению, а уж сейчас…

— Короче врачи скажут, что делать, — я начал быстро собирать чемоданчик. А уже в подъезде ко мне прицепилась Томилина:

— Точно не лечится же? Может на Западе…

— Все наследственное вообще трудно поддается терапии.

— Что же делать родителям?

— Лена, я тебе что? Врачебный консилиум?

— Ну скажи! Ты же все знаешь.

— Послушай меня внимательно! — я взял Томилину за руку, посмотрел строго ей в глаза — Ты продолжаешь эмоционально вписываться за пациентов. Это плохо кончится. Каждый умирающий ребенок будет убивать кусочек твоей души, пока ничего не останется. Ты выгоришь полностью и угодишь в психушку! С нервным срывом или еще с чем-нибудь. Запомни несколько правил.

— Давай свои правила, — Лена опустила глаза, вытащила руку из моей ладони.

— Первое. Мы тут часть большого медицинского конвейера. Важная, но все-таки часть. Не пытайся стать целым заводом — просто делай свою работу. Ребенком займутся генетики, специализированные педиатры. Тот же лейциноз бывает разных видов. Может, и подберут лечение. Я читал, что идут опыты с аминокислотами. Вроде бы есть подвижки.

— Какое второе правило? — лицо Томилиной немного просветлело.

— Построй внутри себя непрошибаемую стену. Стальную. Смерть детей, стариков, пьяные беременные — ничто не должно тебя трогать. Помнишь, как Тютчев писал?

…Лишь жить в себе самом умей —

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум…

— Не давай ничему оглушать свой волшебный внутренний мир! Защищай его.

Лена заулыбалась, даже слегка покраснела.

— Есть и третье правило?

— Конечно, как не быть. Секс.

— Прости что?

— Негативные эмоции все-равно попадают внутрь. Какую бы стену ты не выстроила. Их надо научится сжигать. Кто-то на подстанции пьет горькую, но это тупиковый путь. Кто-то фанат спорта — это уже лучше. Самое классное — поверь мне, — я прижал Лену к стене пустого подъезда, расстегнул пуговицы на пальто. — Это яркий секс. Например, в необычных местах или позах…

Вслед за пуговками на пальто, ход дошел до халата. Затем я запустил руку в и так слегка приоткрытую в декольте блузку. Лена смотрела на меня не отрываясь, ее зрачки расширились. Вдруг наверху хлопнула дверь. Томилина вздрогнула, убрала мою руку.

— Панов, ты маньяк, я тебя боюсь!