Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна Страница 16

Наталью Нарышкину нашли мертвой.

Царь был в шоке, хоть и недолгом. Но злорадство в нем перевесило. Вот, не крутила б хвостом, сидела бы сейчас в Кремле. А так — простите…

Что привело к такому печальному концу?

А вот что. Ираклий, получив деньги на необходимое — целыми днями мотался по Москве. Ведь нанять людей мало, надо их еще вооружить, одеть, обоз снарядить… Царь тоже чуть сжалился и обещал помочь стрельцами — с легкой руки сына. Лучше — матвеевским полком. Самое то для него…

Одним словом — Ираклий был очень занят. А жена оставалась одна. И не в Кремле, нет. Царь не намекал, что хорошо бы кахетинцу оттуда съехать, но мужчина и сам был понятливым. Снял подворье да съехал — временно.

Сам царевич, получив деньги, да и поддержку, целыми днями то в полку пропадал, то еще где, а Наталья одна оставалась. Вот и упросила молодого мужа ее хотя бы в церковь отпускать.

Ираклий, конечно, согласился. Со служанками, с охраной… только кого это спасло?

Никто даже и не понял, как дело случилось.

Просто шла молодая женщина, улыбалась солнышку летнему, а потом в единый миг за сердце схватилась да и на снег осела. Служанка кинулась, захлопотала, помстилось ей, что Нарышкиной плохо стало — ан нет.

Не плохо…

Между ключиц женщины, брошенный с нечеловеческой точностью, торчал короткий арбалетный болт.

Вот тут-то толпа и взволновалась — убили! УБИЛИ!!!

Охрана искать душегуба бросилась, да только следы на снегу и разыскала, обильно перцем пересыпанные. Собака не прошла чтоб.

Ираклий, как узнал, помертвел весь, царю в ноги бросился, на коленях о милости просил. Было что-то такое в Наталье, притягивала она к себе мужчин. Хоть и был на нее Алексей Михайлович обижен, а все ж приказал искать татя.

Искать начали по всей Москве — и очень скоро нашли душегуба. Сенька Жало, прозванный так за пристрастие к тонким узким клинкам, сказал, что нанял его какой-то высокий худой тип, вроде как старик, но точнее он не скажет. Вот перстень запомнился, да. Перстень приметный. И сапоги на старике были дорогие — тисненной золотом кожи. Словно и не нашенские…

И тут кто-то вспомнил, что Артамон Сергеевич эту моду любит…

Слово за слово, слух за сплетню — особенно старались те бояре, которых Матвеев утеснял, будучи подле государя. Да и идея его со свадьбой никому не понравилась. Милославские — те зло уже известное, а вот Матвеев — новое, незнакомое. Ровно что слепень ненасосавшийся. Голодные-то они завсегда злее сытых?

Вот и пошел слух за слухом, что Матвеев-де приказал зарезать девку за то, что царя удержать не сумела.

Что опаивал он царя зельем заморским, кое ему супруга готовит из лягушачьих кишок да мышиных хвостов, и опаивал он государя, пока тот у него в гостях был. А вот как перестали Матвеева до царя допускать, так и закончилось колдовство черное, злобное. Царь-то аж весь светится от счастья!

Матвеев, конечно, отговорился от всего.

Перстень-де у него украли, мало ли кто его теперь носит!

Сапоги?

Так и сапоги дело не сложное, мало ли мастеров на Москве.

Пытать царь его не приказывал, хотел побыстрее забыть об этой истории, но ложки нашлись, а осадок остался. И получил мужчина от царя распоряжение — ехать как можно скорее с Ираклием и до полной победы в Кахети обратно не возвращаться.

Ну, боярское дело такое, царь приказал — боярин согласился, поклонился и собираться начал.

Софья этому только порадовалась, но оказалось — зря.

Недели не прошло, как попытались убить царевича Алексея.

Алексей и Иван как раз гостили у Феодосии Морозовой. Та была рада видеть сына, а уж царевича и вовсе принимала как самого дорогого гостя. Умна была женщина и понимала, что без мужской руки Ванечка вырос бы и слабым, и болезненным — да и вырос ли?

А вот как домой собрались, как поехали по переулочкам московским — тут и вышли на них шестеро татей. Да все с ножами, да рожи тряпками замотаны.

— А ну, стой, сопляки!

И коней под уздцы хватают.

Зря они это. Кони-то у ребят были не парадные, а боевые. Хоть и незаметно это с первого взгляда.

На Дону конь — боевой товарищ. Случись что — и на себе вынесет, и в бою поможет, потому и учат их что делать, когда враги под копытами.

Ребятам и командовать не пришлось — кони сами на дыбы взвились, троих стоптали, еще одного Алексей саблей достал, в пятого Иван нож кинул, а шестой утечь успел. Ваня закричал, люди прибежали, похватали негодяев да повели.

Позднее, в пыточных подвалах уже, разговорились. А покамест негодяев вели в пыточный приказ, а парни ехали домой и представляли, сколько и чего им выслушать придется.

И пришлось.

Алексей Михайлович взволновался, за голову схватился, приказал Алеше без охраны по городу не ездить. А еще приказал пытать негодяев пока не выдадут, кто их нанял. Царевны распереживались.

Сказать, что Софья встревожилась?

Это еще было мягко сказано! Братья у нее были, но Алешка-то — один! Уникальный! Сколько в него труда вложено!

Встревожился и царь. Сейчас-то он мог быть спокоен и за страну, и за остальных детей. Более того, понимая, что может уйти раньше своей Любушки, переговорил он об этом с Алексеем — и царевич дал отцу крепкое слово. Что бы ни случилось — всегда у его вдовы будет почет, уважение и понимание. Все, что она пожелает. А коли дети у нее родятся — воспитаем. Не бросим, оженим али замуж выдадим…

Вопрос — кто?! — терзал Софью почти месяц. И весь этот месяц Алексей неотлучно пробыл в Дьяково, по настоятельной просьбе сестры. Казаки патрулировали окрестности, а крестьяне… да ежели б узнали — КТО, так на клочья порвали бы.

Алексей смеялся, но сильно не спорил. Было в нем это качество, редко встречающееся в мальчишках, да и во взрослых мужчинах. Оценить то, что делают ради тебя, — и не препятствовать родным, потому что иначе они сойдут с ума от беспокойства.

Но татей мальчишки уходили насмерть. А оставшийся не сказал бы ничего — потому как сам не знал. Старший и заказ принимал, и договаривался, а они даже не знали, на кого лапку задрали.

Конечно, негодяя четвертовали, да толку-то с того?

Разгадка покушения нашлась неожиданно. В дверь к Лейле поскреблась одна девчушка.

— Тетенька, подайте хлебушка?

Лейла, находясь на последнем месяце беременности, стала сострадательной — они с Патриком принялись так усердно плодиться, что за эти годы произвели на свет трех рыжих мальчиков и теперь хотели девчушку. А потому сама вынесла девочке ломоть хлеба с мясом. Та вцепилась в них зверьком, а потом огляделась…

— Тетенька, на Москве бают, что вы царевне служите?

Лейла кивнула.

Действительно, про обычай царевен Анны, Татьяны и Софьи подбирать девочек, давать им образование, а там и замуж выдавать — шептались. И одобряли. И кусочек славы падал и на нее, Лейлу.

— Верно бают.

— Тетенька, а замолвите за меня словечко?

Лейла вскинула брови. Она могла бы, но… с чего? Да и девчушка бездомной не выглядела. Голодной, забитой — да. Но не бездомной. Слишком одежа на ней хорошая, сапожки крепкие, платок хоть и ветхий, но есть он. Синяки, конечно, но все ж…

— У тебя родных нет?

— Нет у меня никого, одинокая я.

Женщина вздохнула. И ведь не одна она такая…

— Поговорю я о тебе с царевной, слово даю.

— А я рассказать могу, кто на царевича нож точит!

Лейла вцепилась в девчонку коршуном.

— Что?! А ну рассказывай!

— Те-е-е-е-етенька!

Лейла от души топнула ногой.

— А ну молчи! Пошли-ка в дом, сейчас мне все расскажешь, а ежели стоит того твое дело — клянусь, сей же час замолвлю словечко царевне. Но коли лжешь… Сама себя проклянешь!

Девочку звали Евдокия, можно — Дуня. И она не лгала, ни в одном слове не лгала.

Год назад двенадцатилетняя девочка осталась без отца и матери. Так получилось — болезни не щадят никого. У родителей был трактирчик, маленький, уютный, из тех, куда стекается уйма народу, — и малышка с детства слышала много всякого.

Отцу помогала, матери, и родители берегли ее. Единственное и любимое дитятко.

Дядька же, унаследовавший трактирчик, ребенка и в грош не ставил. А то ж ему, у него жена, да и своих семеро по лавкам, вот к ним сироту и приставили. Да и в трактире, тут подать, здесь подтереть…

Она и делала. Только вот отец трактир держал честь по чести — сброд гонял, а дядька того не мог. Распустил он голь перекатную — и года не прошло, как трактирчик для чистой публики стал пользоваться дурной славой. Принялись там чуть ли не тати сходиться. Но дядька не возражал. Еще и краденое скупать принялся. А недавно…

Этого мужика она давно приметила. Матерущий… Глаза желтые, волчьи, на левой руке двух пальцев нет, в рукаве гирька… как вытянет кого…

Страшный.

Девочка про себя Волком его прозвала и близко к нему старалась не подходить, а тут тетка послала — за соседним столом компания подралась, все на полу оказалось — убрать срочно надо было. Вот Дуня и ползала по полу, собирая заедки да тряпкой возя, когда…