СССР: вернуться в детство? - Ольга Войлошникова Страница 17

Бабушка решилась — понеслась. А я спокойно своими делами занялась. Вдруг, часов в одиннадцать — звонок. Смотрю в глазок — мужик незнакомый.

— Кто там? — спрашиваю.

А он:

— А Коля дома?

Да какой Коля, думаю?

— А у нас Коль нету, вы ошиблись.

— Да как нету? Коля, буровик!

И тут до меня дошло:

— А, Наиль, наверное?

— Да, да! — обрадовался дядька.

— А вас как зовут?

— Лёха!

— Подождите…

Я пошла в кухню, взяла железную кружку с ложкой и начала энергично звенеть у Наиля над ухом. Через пятнадцать секунд интенсивных упражнений один глаз открылся:

— Оля, ты чё?

— Там пришёл мужик, тебя ищет. Говорит, Лёха его зовут.

— А-а… Лёха с Бохана… Скажи: щас…

Лёха принёс с собой три банки кильки в томате, штук пять плавленых сырков «Дружба», булку хлеба и две бутылки водки по 0,5. Мужики сели в кухне и начали разговоры разговаривать. После трёх рюмок Лёха спросил, можно ли у нас курить в форточку, но Наиль сказал, что мама будет ругаться (это он, конечно, про бабушку), и они пошли в подъезд. Потом вернулись и бодро приняли ещё по одной.

Я подумала, что перспектива сидеть с двумя наливающимися мужиками меня как-то не очень прёт, и пришла на кухню. Наиль немедленно весьма официально представил меня своему товарищу в качестве любимой племянницы, отрекомендовав как очень умную девочку «пять лет, а уже читает». Лёха к моим достижениям отнёсся весьма положительно и даже процитировал Ленина: «Учиться, учиться и ещё раз учиться!» Молодец какой.

— Чё отмечаете-то? — спросила я. — Тринадцатую зарплату, поди?

— Точно, глянь какая умная! — восхитился Лёха. — Такая маленькая, а про тринадцатую зарплату знает!

— По триста рублей-то хоть заработали? — ехидно спросила я.

Тут Наиль прямо обиделся.

— Пф-ф! Триста рублей у нас только директор получает, который в конторе сидит и ничего не делает! Смотри! — внезапно (я-то думала, что он вообще беспартийный!) он извлёк из кармана партбилет и развернул на последней заполненной странице.

Вот тут у меня глаз выпал. Нет, я знала, что буровики по северам получали прилично, но… Зарплата начиналась от планки четыреста пятьдесят. И выше, да. А в графе «декабрь» вообще значилось «1576»!!! Да он с этой суммы только взносов заплатил сорок семь рублей с копейками!!!

— И ты, имея такие деньжищи, спокойно смотришь, как твоя мать на старом облезлом диване спит⁈

Повисла звенящая тишина. А я смотрела на Наиля и чувствовала, как у меня в висках стучит:

— Ты посмотри, как мы живём! Нищета голимая! Ладно, сестра должна сама себя обеспечивать — но мать-то! Она, вдова, без отца вас вырастила, недоедала, недопивала — а ты⁈ Да у неё даже шкафа приличного нет!!! И положить туда нечего!!!

Я швырнула на стол партбилет, ушла в комнату и хлобыстнула дверью. Заперлась на шпингалет. Меня мелко трясло. Видеть… видеть вас не хочу! Я ревела тихо-тихо, размазывая по щекам злые слёзы.

Плохо, когда парни растут без отца. И у старшего брата не всегда получается его заменить. Саша тоже выпивал. Нет, не так. Саша мог себе позволить выпить — и прилично выпить! — на праздник. А трое младших братьев пили страшно. Хитрое ли дело — четыреста рублей пропить? Сто бутылок «Экстры» — и готово. При наличии друзей вообще влёт. А «друзья» на выпивку набегут, только свистни…

Рашида жена держала, тёть Валя. Билась за него изо всех сил. Ринат тоже недавно женился, третий раз уж. А Наиль вот один, бабушку не слушает…

В зале бормотали и топтались. Потом Лёха неожиданно громко и нетрезво начал:

— А чево-э-э… поехали! У меня… — что у него, я не услышала, Наиль на него шикнул. Снова забормотали.

Потом кто-то тихонько толкнул мою дверь, почувствовал, что заперто, и Наилькин голос сказал:

— Оль… Ты это… Мы щас…

В зале стало тихо. Потом хлопнула дверь и в замке провернулся ключ.

Я вышла в кухню, сердито вытерла крошки со стола. Потом сердито схватила пустую водочную бутылку — хотела в ведро выкинуть, но вспомнила, что можно ведь сдать. Сколько там точно копеек, не помню, но сколько-то будет. Сердито отмыла бутылку от этикетки. Вторую они унесли с собой.

Потом я подумала, что эта пустая бутылка, должно быть, не единственная, пошла к Наилю в комнату — и точно! Ещё две нашла. Тоже помыла. Немножко успокоилась. Хоть какая-то мне польза от этой нервотрёпки.

Но психанула я, конечно. Хорошо, никого больше не было, а то спалилась бы по полной. А так, даже если он что перескажет — бабушка не поверит, подумает, что ему с пьяных глаз примерещилось. А мама и слушать не будет, сильно она злится, когда Наиль выпивает. У нас на стене даже след есть…

Прошлым летом — чётко помню, что летом, потому что балкон открыт был — Наилька вот так же выпил. И начал маме (моей маме) что-то втирать, да ещё момент выбрал совсем неподходящий. Хотя, в таком состоянии кто их, эти моменты, выбирает. Да ещё назвал её детским дразнильным прозвищем: «Чачби́». По-татарски это значит «лохматая». Ну, короче, она психанула и швырнула в него тем, что в руках было — литровой эмалированной кружкой с компотом.

Очень эпично было. Компот пролетел пять метров и расплылся по свежепобеленной стене хризантемой. Наиль-то, конечно, увернулся, но, по-моему, проникся и с тех пор, даже выпив, маму не донимает. У него вообще характер рассудительный и нескандальный, не пил бы — золото, а не мужик бы был. Эх…

Я составила в авоську три водочных бутылки, подумала, добавила к ним заодно четыре молочных и маленькую от сметаны, нарядилась, взяла с гвоздика мамины ключи и пошла в три поросёнка, в «Приём стеклотары». Очередь была небольшая, и приёмщица сегодня не вредничала, что «тары нет» да «бутылки грязные». Водочные взяла без разговоров, выдала мне шестьдесят копеек. Нормально!

Оттуда я почапала в молочный, там у нас прямо в молочном отделе сама же продавщица посуду принимала. Уж не знаю, может, исхитрялась совмещать ставку продавца с приёмкой или как. Короче, в молочке я получила ещё девяносто копеек, страшно обрадовалась и прямо оттуда по длинной аллейке прошла в промтоварный, купила ещё тюбик шампуня, про запас. Двадцать копеек прикуркулила, а на лестнице к дому ещё две копейки нашла. Вах! Я богатенькая буратина!

На лестничной площадке около двери никто не топтался, дома тоже была тишина, так что мой поход остался незамеченным, а то бы мама с бабушкой в обморок попадали.

Не успела я раздеться и чайник вскипятить — примчалась мама. Быстро-быстро похватала какие-то одёжки и помчалась обратно в школу — репетиция у них к новому году. Генеральная! Придёт поздно.

Вечер в окнах совсем посинел, а бабушки всё не было. Как она там по очередям, не случилось бы чего… Я что-то так заволновалась, даже ничего делать не могла, всё стояла у окна, на дорогу смотрела.

И тут явился Наиль — и снова с Лёхой! Явление было обставлено шумом, звуком затаскиваемых крупногабаритных предметов и криками: «Заноси!» — «Давай-давай!» — «Осторожней!» — и тому подобных. Кроме них двоих по подъезду таскались туда-сюда ещё четверо грузчиков в серых робах. Зал наполнился какими-то пластинами разных форм, обёрнутых кусками упаковочной серо-коричневой бумаги.

Вот это внезапно!

И тут явилась бабушка, остановилась на площадке, опасливо заглядывая в квартиру, потом пробежала в зал со своими битком набитыми сумками и закрутилась посреди. Мужики снова все ушли вниз, там что-то грохотало и кричали. Бабушка растерянно оглянулась на меня:

— Это что это?

Я привалилась к косяку нашей комнаты:

— Как видишь, Наиль решил мебель купить.

— Жениться, что ль, надумал? — слегка испуганно пробормотала бабушка.

— Не исключено.

Она вдруг засуетилась, заметалась, побежала в кухню и начала так активно там греметь кастрюльками, как будто Наиль женится вот прямо сейчас.

Внезапно с какой-то очередной доской зашёл наш дядя Рашид с четвёртого подъезда.

— Мама, куда ставить⁈

Бабушка выскочила из кухни с озабоченным лицом:

— Туда, туда, в зал неси!

— А я подхожу с работы — смотрю: таскают что-то. О! Наиль! Подошёл — сразу: на, тащи! — Рашид засмеялся и пошёл вниз.

Последним заволокли диван странной, на мой взгляд, конструкции. Сзади, сразу за спинкой, у него было ещё пространство, а сверху — крышка, как у пианино. Может, его как-то из пианино и переделали, типа оптимизация производства? Хрен