Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Царевна Страница 18

Невеста согласится?

Кто бы сомневался!

Теперь осталось уговорить двух государей.

— Тятенька, я подумал тут… сильно ли ты на поляков обижен?

Алексей Михайлович пожал плечами. Он был влюблен, счастлив, Любушка умело поддерживала мужа в этом состоянии, а потому даже на поляков он гневался скорее по инерции.

— Не то чтобы сильно, сыне, но хотел я тебя на польском престоле увидать…

— А ежели не меня?

— А и не тебя — этого Вишневецкого пригласили!

— Так он ведь не женат. А мы с ним граничим…

Синие глаза вспыхнули интересом.

— И?

— Марфинька в возраст вошла.

— Не Дуняша?

— Нет, тятенька. Не справится Дуняша, слишком она в стороне от всего держится…

Алексей Алексеевич добавил бы еще, что, как и воспитавшая ее тетка Ирина, Дуняша слишком склонна вертеть всеми окружающими, но неумело и по-глупому.

— Так жене и не надобно в центре внимания быть.

— Тятенька, так Марфинька языки знает, танцевать умеет, опять же политес весь изучила, что при европейских дворах принято, в платье их ходить умеет…

— И откуда бы?

Сдвинутые брови хмурились, а синие глаза смеялись. Знал он про занятия, донесли. Но и препятствовать не стал, чего уж там! Пусть лучше девка языки учит, чем на незанятую голову чего придумает!

— Так мир не без добрых людей, — не дрогнул парень.

— И что ты делать хочешь?

— Тятенька, я тут узнал, — действительно, Ордин-Нащокин вчера весь вечер бегал и узнавал, — за него Элеонору Австрийскую сватают. А чем мы хуже?

Вопрос был актуальным. Леопольда Алексей Михайлович не любил, да и Священную Римскую империю — тоже. Католики…

— Предложить ему мирный договор…

— Да. Мы его более трогать не будем, а случись что — поможем полками. Для зятя не жалко.

— А ежели они Марфиньку потребуют католичкой сделать?

Это был самый скользкий момент. Но и его уже обговорили дети.

— Тятенька, кто бы там что ни пробормотал: православной Марфинька была — ей и останется. И дети ее православными вырастут. И мы можем потребовать, чтобы Михаил у себя разрешил храмы строить, чего ж нет? Так что душа ее не пострадает.

— Ох, Алешка, наплачутся от тебя девки. Кого хочешь обведешь…

Алексей Михайлович и не ругался.

— А еще муж да спасется женой своею…

— А не жена — мужем своим?

— Так ежели мужу не повезло католиком родиться? Мы вот реформу делаем, книги переписываем…

Намек вышел достаточно толстым, но Алексей Михайлович не обиделся. Идея была неплохая.

Не получили престол для сына?

Получим его для дочери!

А дальше будет видно. Зато Леопольду ноги оттопчем!

Мужчина подумал — и кивнул. Почему бы не попробовать?!

Память о слезах любимой сестры камнем висела у него на сердце. Неужто он Марфиньку тоже в девках оставит?

Царевна Марфа известие восприняла с энтузиазмом и принялась спешно учить польский, для чего переехала под крылышко теток в Дьяково. То, что параллельно она изучала и другие вещи, уже эксклюзивно, от Лейлы, скромно умалчивалось. Зачем царю знать, что гаремные девушки много чего умеют в постели?

И нечего тут пищать: «Ой мамочка, стыд-то какой!» Стыд не дым, глаза не выест, зато супруг не будет по бабам бегать.

И о кратком курсе от Ибрагима тоже промолчим. К чему царице яды распознавать? Вроде как и не надобно?

И о том, что Стеньку Разина озадачили найти еще парочку таких же специалистов — мало ли, пусть с девочкой поедут в ее свите. Ежели что…

Молчание — оно завсегда золото.

Для всех Марфа просто учила польский язык.

Первой царю устроила скандал царевна Ирина, обидевшись за свою Евдокию. Но тут Алексей Михайлович плечами пожал. Мол, я бы и не прочь, да ты на нее погляди? Она ж и слова не поймет! Ей что муж ни скажи, все мимо будет, а Марфинька латынь уверенно изучила, да и польский и французский изучает…

Опять же, политес…

Ирина ругалась, но крыть было нечем. Сама виновата, надо было ребенка не только молитвам учить, но еще и остальному.

Посольство, получив такое предложение, опешило — и Михаилу полетело письмо. Пусть задумается.

Алексей был доволен и предлагал Софье так же заняться и остальными сестрами. Та колебалась, но все решил визит тетки Ирины.

Однажды та просто вошла без стука в Софьины покои в Кремле.

— Ты что ж творишь, племянница?!

Софья только глазами захлопала. Творила-то она много всего, но надо выяснить — за что наезд?

— Что не так, тетя?

— Где это видано, младших поперед старших замуж выдавать?!

Тогда все ясно, волна докатилась и сюда. Софья усмехнулась. Ну держись, щучка теремная!

— Где это видано — царевен неучами растить?!

— Что?!

— А вот то! Девке двадцать лет, она ни единого языка не знает, ничего не умеет…

— Все она умеет! Шить, вышивать…

— Ага. И молиться. И все. Королеве-то другое уметь надобно. Как она послов приветит?! Как придворных окоротит?! Там ведь не наши терема, там другая жизнь. Марфа к ней хоть и не готова, а все ж справится. Дуняша же и двух слов связать не сможет!

— Так язык-то изучить…

— Вот и пусть сначала изучит, а потом приходит. Подберем мы ей мужа…

— Не слишком ли ты много берешь на себя, Сонюшка?

Голос царевны стал подозрительно теплым да ласковым, но Софья и плечами не пожала.

— Не слишком. Не на Алешу ж эти бабские дрязги сваливать? У него дела государственные, ему разбушевавшийся курятник ни к чему.

— А ты, стало быть, утихомирить его сумеешь?

— Нет, — Софья впервые отвлеклась от перекладывания бумаг на столе и взглянула тетке в глаза. Жестко и холодно. — Двух-трех на суп пущу, остальные сами утихнут.

— А руки не надорвутся?

— А я не своими руками.

— Не боишься?

— Боюсь. Но и портить брату жизнь не дам.

— А сестре ее портишь!

— Марфиньке?

— Дуняше!

— Тетя, вопрос уже решен. Вы ко мне пришли, чтобы через меня на Алешу надавить, а через него на отца? Не будет такого. Это все?

Царевна Ирина рассматривала племянницу со странным выражением.

— М-да… недооценила я тебя. Недооценила…

Софья опять уставилась в бумаги. Хлопнула дверь.

Кажется, она приобрела себе врага? Или нет?

Если Марфу удастся выдать замуж — плевать всем будет на ее особенности. Победителей не судят. Ну а коли нет…

Все равно просто так не сдадимся! Вот!

А параллельно она допытывалась, кто покушался на Алексея Алексеевича. За таверной установили наблюдение — и нашли там мужчину, которого описала девочка.

А с казаками какой разговор? Как вышел Волк из кабака пьяный, так схватили, скрутили — да и повели к царевичу. Никто и не заметил. Метод-от старый, чтобы «языка» взять, казаки им кою сотню лет владеют! Мешок на голову, в мешок табачку али перчика — и не до того человеку будет, чтоб орать. Вдохнуть бы!

Так, спутанным, словно колбаса, завернутым в дорогой ковер, с мешком, и доставили пред светлые царевичевы очи. Да не в Кремль, нет. Туда с таким товаром ходу не было, да и стены там шибко глазастые и ушастые. На подворье к боярыне Морозовой.

И были абсолютно спокойны.

А вот когда боярыне сказали, что сей человек хотел ее дитятко жизни лишить…

Хорошо, что казаки народ крепкий, потому как на пару секунд у боярыни такой взгляд стал… ей-ей, кинется! И кинулась бы, зубами б в глотку вцепилась — и о молитвах не помня. Куда там!

А в комнате мужчину уже ждали.

Софья и Дуняша — за ширмой.

Алексей и Иван — за столом.

Степан и Фрол Разины — как охрана, чтоб не кинулся.

Мешок зацепили, потянули…

Софья едва удержалась от присвиста. Действительно, как есть — волчара. Битый, травленый… Смогут ли ребята его сломать?

Или и ломать не надо?

А ведь ей бы киллер такого уровня пригодился бы. Пусть на Корону поработает?

Только как его уговорить?

Импровизацией она владела, но вот беда! В этом мире всерьез ее принимали только те, кто с ней столкнулся. А стальные…

Нет, сейчас все зависело от ее брата. Сможет?

Отлично.

Нет? Тоже неплохо, но специалиста будет жаль.

— Тот? — спросила Софья у Дуняши одними губами.

Девочка закивала. Тот…

Настроение у Софьи испортилось. Ладно, посмотрим, что смогут сделать ребята.

Алексей Алексеевич Романов смотрел на стоящего перед ним человека. М-да.

Даже избитый, связанный, в окружении казаков, тот выглядел… несломленным. И ведь верно. Согнуть его можно — не исключено, что с помощью каленого железа. А вот сломать… его ломала жизнь. Жестоко и через колено. А потому…

Вряд ли он сможет что-то страшнее, чем просто убить. А смерть ему не страшна. Так ведь?

— Развяжите его.

Вот тут в желтых глазах мелькнуло изумление. Алексей же принялся импровизировать. Удивить — значит, победить?