Сергей Щипанов - По ту сторону Страница 18

В старой школе я хоть и не отличницей была, но до троек никогда не опускалась, а в новой чуть не на круглые двойки скатилась. Уроки начала прогуливать, пропадала во дворе до темна, в компании, прямо скажем, не самой образцовой. Сигареты и выпивка были там обычным делом. Но у меня, слава богу, ума хватило, не подражать новым приятелям-подружкам во всём. Курить я не стала принципиально, чтобы не нарушать спортивный режим, и пила лишь пиво, да и то редко. Я по-прежнему много читала, и любимой телепередачей оставалась «Что? Где? Когда?».

Окончив с горем пополам девять классов, я поступила в медицинский колледж. Почему? Да просто всегда хотела стать врачом. Мама с папой, конечно, в штыки приняли моё решение. «Заканчивай одиннадцать классов и поступай как все нормальные люди, в мединститут. Наймём репетиторов, вытянут тебя, раз сама не в состоянии». И уговаривали, и ругали – всё без толку. Упрямства – на десятерых хватит; если уж решила чего – хоть башку расшибу, а сделаю.

По правде говоря, надоела к тому времени школа хуже горькой редьки, да и уверенности, что сумею её благополучно закончить, не было. А колледж не только среднее образование даст – так я родителям втолковывала, – но и специальность. Поработаю, мол, медсестрой, определюсь окончательно, потяну ли на врача. Переиграть же никогда не поздно. Убедила. Точнее, устали они со мной цапаться, махнули рукой – делай, как знаешь.

Да, характер у меня не сахар. Но именно благодаря ему уцелела, оказавшись в совершенно немыслимой ситуации – угодив в реальное Средневековье. Не свихнулась и не опустилась, старалась не просто выжить, но и жить достойно, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

А Чужой Мир продолжал испытывать на прочность. Опять одна. Опять негде приклонить голову.

Сбежав от возможных преследований барона фон Борхерта, я нашла в порту большую рыбачью лодку с парусом, хозяин которой согласился за два с половиной талера отвезти в Антверпен.

И вот я здесь.

На постоялом дворе за ночлег и баланду, подаваемую на ужин, брали сущие гроши, но для меня и эти расходы грозили стать неподъёмными. В карманах, что называется, ветер гулял.

Днём я бесцельно слонялась по узким кривым улочкам Антверпена – сидеть и нюхать вонь постоялого двора невыносимо – с робкой надеждой приискать работу, чтобы по силам. А ночами тихо ревела в подушку (точнее, в набитый сеном мешок) и молча просила Бога сжалиться надо мною – вернуть домой.

Город пребывал в плачевном состоянии – последствие «испанской ярости», событий шестилетней давности. Испанская солдатня, как рассказала мне подвыпившая хозяйка постоялого двора, тогда совсем озверела, из-за задержки жалованья начала грабить город и громить всё, что попадалось под руку, колоть и резать, не разбирая правых и виноватых. По словам женщины, сущий ад творился на улицах и площадях Антверпена – всё завалено трупами, кругом горело и рушилось. Она нисколько не преувеличивала: на следы пожарищ я натыкалась всюду, а главную площадь города «украшали» черные от копоти развалины – всё, что осталось от городской ратуши.

Ширина большинства улочек Антверпена такова, что позволяла дотянуться рукой из окна до дома напротив. К этой особенности здешнего градостроительства я успела привыкнуть.

Но что по-прежнему раздражало, так это привычка городских жителей выливать помои прямо из окон, чуть ли не на головы прохожим. В дожди улицы превращались в зловонные канавы, но всем наплевать. Хорошо ещё дни сейчас стояли солнечные. Вообще, погода была чудесной – не холодно и не жарко. Что могло цвести, цвело, чирикали воробьи, на крышах орали коты, по улицам, задрав хвосты, носились собаки. Город оживал, залечивал раны.

Солнце склонялось к закату, подсвечивало золотом черепичные крыши и дымовые трубы. Я спешила вернуться в порядком опостылевший постоялый двор – успеть до темноты. Какое-никакое, а убежище. Гулять ночью по Антверпену – чистое безумие, занятие для самоубийц.

Улицы быстро пустели, лишь немногочисленные питейные заведения оставались открытыми, принимая бесшабашных гуляк, из тех, кому «море по колено». У дверей одного из кабаков я заметила фигуру, показавшуюся знакомой. Подойдя ближе, окончательно убедилась, что знаю этого человека. Разве можно спутать с кем-нибудь богатыря из команды капитана Карстена?! Того самого, что я нарекла для себя Тарасом Бульбой. Он только что вышел из кабака и мочился на стену. Так, безо всякого смущения, поступали все местные мужчины в любое время дня и ночи, поэтому меня подобные сцены не шокировали – привыкла. Я лишь чуть-чуть замедлила шаг.

Бульба повернулся и, поправляя штаны, скользнул по мне безразличным взглядом – не признал.

Он направился обратно в кабак, а у меня сердце заколотилось: возможно, здесь и другие члены команды? Так захотелось опять увидеть Роде и братьев Рябовых, прямо как родных! В этом враждебном мире они роднее родственников, хотя я для них, скорее всего, никто, и звать меня никак. Они, верно, давно забыли, как вступились за незнакомца в чужом городе. И все же я пошла следом за Бульбой – не хотела упускать шанс прибиться к «своим», братьям по крови, так сказать.

Таверна ничем не отличалась от десятков подобных, кои довелось посетить за время странствий по балтийскому побережью: закопчённые стены и потолок, очаг, длинные столы, масляные светильники. В сидящих за столом мужчинах я сразу признала «наших».

– О, да это, никак, Воробей?! Греби к нам, земляк! – раздался зычный голос Ивашки Рябова.

Брат его, Афоня, сидел тут же, в компании знакомых мне Лиса и Беса, вместе с несколькими мужиками, которых в прошлый раз не приметила. И не видно среди гуляк-моряков их доблестного капитана.

Ох, и досталось моим плечам от дружеских похлопываний лопатообразными ладонями Ивашки с Афонею. Охламоны – никакого понятия, как следует обращаться с дамой… Тьфу ты, до сих пор забываю, что для всех окружающих я мужчина, а никакая не барышня.

– На ловца и зверь бежит, – объявил Ивашка. – Ты, паря, нужон нам до зарезу. Пойдёшь в команду лекарем?

– Как, – удивилась я, – у вас же есть лекарь – Карл?

– Не, ему надысь голову ядром оторвало.

Известие о трагической гибели моего коллеги из уст Ивашки прозвучало так, словно речь шла о досадном недоразумении, не более. Меня же оно потрясло.

– К-каким ядром? – выдавила я, запинаясь.

– Знамо каким – из пушки. Да он и виноват – кой бес понёс на палубу в самую сечу.

Чё-о-о-рт! Да что же такое – по ним, оказывается, из пушек лупят!

– Что паря, труса празднуешь? – процедил Ивашка насмешливо, заметив мой испуг.

Я отрицательно замотала головой:

– Вовсе нет. Готов стать вашим лекарем. А капитан… Рысь, он где?

– На судне. А нам позволил гулять. До утра. Ну что, Воробей, по рукам? – повернулся к брату. – Что, Афоня, берём молодца в команду?

Молчаливый Афоня пожал плечами:

– Я – что. Аки Рысь порешит…

– Решено, значит. Рыси в радость, что лекарь сыскался. Стало быть – по рукам.

Мы с Ивашкой, согласно обычаю, «ударили по рукам».

– Гля, братва, – прогудел Рябов, – коего соколика в товарищи берём! Теперь должно обмыть сговор. С тя, паря, магарыч.

О-хо-хо. Плакали мои денежки… Ну, да ладно, зато теперь я член команды – и заступиться есть кому, и жалование, глядишь, буду получать.

– Хозяин! – крикнула я громко на немецком.

На зов явился пожилой горбун, которого я знала как владельца этой корчмы.

– Вина моим товарищам!

Пирушка покатилась комом с горы, разрастаясь и набирая обороты. Откуда-то появились местные жрицы любви – кабацкие шлюхи, за версту чующие поживу и летящие к подгулявшей компании, как мухи на го… извиняюсь, на мёд. Воистину, их профессия не только древнейшая, но и одна из самых востребованных во все века. Что поделаешь, есть спрос – будет и предложение. Появление «весёлых девочек» добавило морячкам радости. Солёные шуточки, похлопывание дамочек по мягким местам, радостное повизгивание потаскушек влилось в общий разноголосый хор. Содом и Гоморра!

И всё бы ничего, когда б шлюхи, чёрт их дери, не положили глаз на меня. Сразу две «очаровашки» вознамерились устроиться у меня на коленях. Одну удалось отпихнуть – её тут же перехватил Лис – а вот другая, несмотря на моё активное сопротивление, повисла на шее и обмусолила мне лицо мокрыми губами. Дрянь такая – убила бы! Но этого-то я как раз позволить себе не могла. Да чего там – даже послать подальше дурёху, видящую во мне симпатичного юнца, нельзя. Что бы подумали друзья-моряки?!

Весь трагикомизм положения заключался в том, что я, играя роль мужчины, должна вести себя именно как мужчина. Назвался груздем – полезай в кузов.

Не находя благовидного предлога избавиться от назойливой проститутки, я вынуждена была терпеть. Руки чесались (и ноги), так хотелось спихнуть дамочку с колен и залепить хорошего пенделя, чтобы вылетела на улицу, открыв дверь своей пустой головёшкой. Однако я сдерживалась, не позволяя ей только лезть шаловливыми ручками куда вздумается, и отворачивалась, когда нахалка норовила одарить поцелуем.