Польская линия - Евгений Васильевич Шалашов Страница 18

Ни я, ни Артузов ни стали уточнять, что если изначально губернские чека и подчинялись Советской власти, то скоро подчинение сошло на нет. Да что уж там говорить, если некоторые мои коллеги отказывались подчиняться и губкому, считая над собой единственного начальника Дзержинского. Ну еще, может быть, Ксенофонтова или Лациса. Не так давно контролеры Рабкрина прибывшие в Вятку проводить ревизию финансового отдела чека были отправлены тамошними ребятами в подвал и, даже вмешательство губкома партии не помогло. Начальник Вятского ЧК товарищ Храмцов просто послал подальше возмущенного секретаря губкома, сказав, что он сам решает, кого сажать, а кого нет, а если кто пикнет, так у него подвалов хватит и на руководство губкома. Пока губком партии связывался с Москвой, с наркоматом рабоче-крестьянской инспекции, пока Дзержинский отправлял соответствующую телеграмму, одного из контролеров успели расстрелять. Храмцова пришлось срочно снимать, переводить на другую должность, но расстрелянного-то уже не вернуть, да и с народным комиссаром НКРКИ (фамилию называть не стану, читателю она известна) у Председателя ВЧК состоялся трудный разговор. Нарком жаждал крови, а Председатель своих людей не сдает! Ладно, списали на «эксцесс исполнителя», но осадочек-то остался, да и Дзержинский не в состоянии постоянно держать на контроле собственных подчиненных, отменять их сумасбродные приказы, поправлять и уточнять политическую линию. Желательно иметь на местах адекватных людей владеющих ситуацией, а не менять руководителей губчека каждый месяц.

– Товарищ Ленин приказал прислать справку о твоей деятельности. Естественно, что справку эту составлял я.

Артузов не успел рассказать, что он там написал, как лязгнула дверь, и в вагон ворвался Карбунка. Обведя нас взглядом и не решив, кому из начальников он должен докладывать, командир бронепоезда сказал:

– Товарищи командиры, на вокзале какая-то хрень творится.

На самом-то деле прозвучало другое слово, близкое по смыслу, но это не важно. Увлекшись разговором, мы с Артуром и не заметили, что подъезжаем к железнодорожному вокзалу.

– А что не так? – поинтересовался я.

– Пустой перрон, дежурного не видать, – начал перечислять Карбунка. – Задницей чую, какая-то пакость готовится. Неужто, поляки Смоленск захватили? Может, задний ход врубим, а потом разведку пошлем?

– Если бы поляки Смоленск захватили, мы бы об этом узнали, – сказал я. – И беженцы бы появились, и встречные эшелоны.

Про себя еще подумал, что слишком долго радист не может отремонтировать радио. Была бы связь – знали бы точно. Надо бы пана Новака поторопить. Но я точно помнил, что в той истории поляки Смоленск не захватывали. Да и в этой бои ведутся уже на территории нынешней Белоруссии.

– Это нам хозяева торжественную встречу готовят, – мстительно добавил я, искоса глянув на Артура.

Артузов смутился. Похоже, таки понял, что нам следовало заранее сообщить о приезде. Интересно, а раньше-то он как сюда наезжал? И я хорош. Следовало уточнить у Артура еще в Москве.

– Я до этого с особым отделом фронта связывался, никаких проблем не возникало, – вздохнул Артур.

Не стал ничего говорить, особоуполномоченному особого отдела ВЧК и так тяжко. Ну, впредь наука. А пока нужно идти на «переговоры» с местным населением.

Перрон и на самом деле словно вымер. Здание вокзала стандартное – двухэтажное, как ему и положено быть в губернском городе. Оконные стекла на втором этаже выбиты и заделаны фанерой, а на первом прикрыты деревянными ставнями. Не иначе, здесь привыкли к перестрелкам. Ничего удивительного, потому что эшелоны с красноармейцами снуют туда и сюда, а коли так, то неизбежны эксцессы, а из-за них и стекол не напасешься. Хотя, может быть, я и не прав, и в Смоленске царит тишь да гладь, да благодать.

Карбунка, изображая кондуктора, открыл дверь вагона и осторожно высунул нос. Но как только наш командир бронепоезда спустил трап вниз, со стороны вокзала застрочил пулемет. Судя по всему, это была демонстративная стрельба. Вряд ли пулеметная очередь пробьет броню (хотя лучше не проверять!), да и направлена поверх вагона, но все равно неприятно. И я бы не очень удивился, если бы за закрытыми ставнями притаилась парочка трехдюймовых орудий. Один выстрел по паровозу, второй по штабному вагону – мало не покажется. Разумеется, мои «архангелы» малость потрепыхаются (пока артиллеристы перезаряжают орудия), а вот безоружные «особисты» Артузова, вряд ли. А главное, никто потом чекистам из Смоленска претензий не предъявит. Сейчас, как в авиации – «свой-чужой», когда неопознанный самолет можно смело сбивать.

– Твою мать… – с чувством сказал бывший матрос, а потом громко проорал в сторону вокзала все, что он думает о Смоленске, о пулеметчике, упомянув отчего-то Создателя, перечислив поименно всех апостолов и все прочее, о чем я просто не решаюсь написать.

Пулемет в растерянности больше не стрелял, а Артузов многозначительно произнес:

– Уважают!

– Русское слово сильнее пулемета, – хмыкнул я и, отстранив Артура, спустился вниз на перрон.

Спиной услышал, как Артузов сообщает все, что обо мне думает, но куда бывшему инженеру тягаться с революционным матросом?

С удовольствием размяв ноги, успевшие устать от поездки, крикнул, обращаясь в сторону одного из окон, закрытых фанерой громко спросил:

– Эй, смоляне, а товарищ Смирнов далеко?

– И на кой… он тебе? – донесся откуда-то сбоку голос.

Судя по голосу, отозвался сам начальник Смоленской губчека, мой старый «шекснинский» знакомец.

– Игорь Васильевич, перестань хулиганить, – весело проорал я. – Знаешь ведь, что свои прибыли.

В ответ услышал фразу, от которой едва не сел прямо на грязный перрон.

– Свои в это время дома сидят, а сейчас только чужие шастают! Кто такой будешь?

Едва удержавшись, чтобы не обозвать начальника Смоленского чека Матроскиным, миролюбиво сказал:

– Да свой я, свой.

Можно бы еще добавить, «свой, буржуинский», но шутку могли и не оценить.

– Товарищ Смирнов, я Артузов. Выходите, документы показывать стану.

О, так это Артур появился. Приятно. Вот пусть теперь отдувается.

Откуда-то, едва ли не прямо из стены вышел начальник Смоленского губчека – Игорь Васильевич Смирнов почти не изменившийся с нашей последней встречи. Крепкий коренастый мужчина, разве что обзавелся животиком, что выглядит странно в наше время. Хотя это могло быть и от сидячей работы, несоблюдения режима.

Подойдя к нам, прищурился:

– Кажется, голоса знакомые.