Второе счастье - Игорь Черемис Страница 18

Удивительно, но я пока не плевался кровью и не собирал с газона обломки своих зубов. Видимо, они всё-таки не хотели меня калечить.

— Присмотреть — значит, сделать так, чтобы к его девушке не лезли всякие левые чмошники. А ты, козёл, полез. И это тебе первое предупреждение. Будет и второе, если от Алки не отстанешь.

Родион ещё разок сунул мне в живот и отпустил мои волосы. Стоять я уже не мог и со стоном повалился на траву. Напоследок меня небрежно пнули новеньким югославским ботинком и выдали напутствие:

— Неделя тебе сроку, гнида. Если потом увидим тебя тут, тебе не жить.

Я услышал удаляющиеся шаги. Немного приподнял голову и увидел, что женщины с колясками смотрят в мою сторону с легким любопытством и милицию явно звать не собираются.

* * *

Несколько минут я провел на холодной земле, дожидаясь, пока желудок вернется на место, а живот перестанет болеть. В этот момент я как раз и подумал о том, что если бы у меня был короткоствол, то эти ребята лежали бы тут вместо меня, причем с отстрелянными яйцами. Они дали мне время подготовиться; наверное, если бы я сразу побежал, то успел бы нырнуть в безопасный подъезд, а им бы пришлось снова подлавливать меня на улице. Но короткоствола у меня не было, и я не побежал — поэтому они спокойно ушли, а остался на поле боя, хотя и не победил.

Наконец я сумел добраться до лавочек, которые друзья Боба любезно освободили от своего присутствия, достал сигарету и с трудом, от третьей спички, прикурил дрожащими пальцами. Лавочки были битые-перебитые, прожженные бычками и слегка кривоватые. О комфорте горожан нынешние власти столицы совсем не заботились.

Ещё полчаса назад я был в очень благодушном настроении. Я выпил пива с приятелем, закусил воблой и отполировал разговором, который, правда, мог бы сложиться и лучше. У меня были планы на выходные, а также планы на остаток весны, планы на лето и на целый год, хотя и не такие отчетливые и ясные. Где-то в этих планах было место и для нашей с Аллой свадьбы, поскольку я не слишком сомневался, что у нас всё идёт именно к этому. В конце концов, она мне нравилась, она не была уродиной и в целом оказалась довольно приятной особой. Не в том смысле, что она была достойна такого классного меня, я вообще не думал о том, кто из нас кого достоин. Мы как-то сошлись, оба были готовы попробовать жить вместе — для меня этого было достаточно.

Но за Аллой тянулся как-то странный шлейф из прошлого. В моей первой жизнь этот шлейф обнулился с её смертью, но тут ничего непоправимого не случилось, и её предыдущая жизнь стала понемногу приоткрываться передо мной. Совсем недавно меня беспокоили её пьянки с Иркой — я опасался, что и в семейной жизни Алла будет периодически срываться к подруге и пить до положения риз, что мне категорически не нравилось, но об этом мы вроде договорились.

А сейчас из прошлого выплыл ещё и какой-то Боб — судя по всему, бывший бойфренд, который до сих пор считал Аллу своей собственностью. У этого Боба имелись приятели — они каким-то образом избежали армейской службы и пытались строго блюсти нравственность его избранницы. Мне повезло, что меня не покалечили, но, видимо, у этой гоп-компании был свой подход к беседе с потенциальными женихами. Одиссей, помнится, сразу расстреливал претендентов на руку Пенелопы из лука, а эти поначалу предупреждали и давали время собрать манатки.

Можно было и отступить, и вряд ли меня кто осудил — истинную причину разрыва отношений буду знать только я и эти хлопцы. Конечно, Алла обидится, её бабушка тоже будет недоумевать, Казах с Дёмой посмеются на моим краткосрочным романом — но всё это можно было пережить. Вот только именно я сам, проживший долгую жизнь, хорошо понимал, что в реальности означает выражение «потерять лицо». Японские самураи в таких ситуациях, если на их честь падала хотя бы тень подозрений, без колебаний делали харакири. И пусть на самом деле всё было гораздо сложнее, конечно, но упертые традиционалисты водились и в Японии.

Я упертым традиционалистом никогда не был, но от объяснений этой ситуации самому себе мне сводило живот хуже, чем от ударов любых из друзей этого Боба. Что я должен сказать, чтобы принять эту ситуацию? Извини, мне лень разбираться с бывшими любовниками Аллы, пусть она сама как-нибудь, а там посмотрим? После такого обычно плюют в рожу, разворачиваются и уходят. Я тоже буду в себя плеваться — каждый раз, как увижу своё отражение в зеркале. И дело не в том, кто кого спас или приручил. Просто иногда отступить невозможно. В первый жизни я каким-то образом избежал подобных ситуаций. Но теперь, похоже, судьба отыгрывается за все пропущенные мною возможности потерять лицо и самого себя.

Я отбросил окурок и решительно двинулся обратно к метро.

* * *

Разумеется, к метро я отправился не затем, чтобы навсегда уехать из жизни Аллы. Просто там была аптека, и она ещё работала. Молоденькая и страшненькая продавщица слегка удивилась моей покупке, но промолчала. Впрочем, любопытство свойственно и юным фармацевтам, поэтому приняв деньги и рассчитав меня, она всё-таки не выдержала, и спросила, зачем мне пять стограммовых упаковок марганцовки. Я объяснил, что с его помощью можно легко отстирывать детские пеленки, и это была чистая правда.

Когда у нас с первой женой родился ребенок, теща категорически запретила мне пользоваться их стиральной машинкой — мол, младенческое говно обязательно испортит импортную технику. Женщиной она была своенравной и скандальной, боялась только мужа, а дочь держала в ежовых рукавицах, поэтому та в наш спор предпочла не влезать, но и брать на себя стирку в силу недавних родов не могла. На поддержку тестя я тогда рассчитывать не мог — мы и с ним были на ножах, — а потому молча, до кровавых мозолей на пальцах, отстирывал фланелевые и ситцевые простынки ручным способом.

Мои страдания заметил наш алхимик — преподаватель аналитической химии, добрейший профессор Иван Семенович. Вернее, он был добрейшим ровно до зачета, и горе тем, кто неправильно определял титр раствора. Но во время семестра он относился ко всем студентам с некоторым участием и как-то поинтересовался причиной ужасного состояния моих пальцев. Я выложил ему всё, он сокрушенно покачал головой и посоветовал очень простой способ сохранения