Ревизор: возвращение в СССР 20 (СИ) - Винтеркей Серж Страница 18

— Ну, так Самедов Маше сказал, — подтвердил тот.

— Не, — возразил я, — не будет у неё в личном деле такой записи. Она же не просто так белая и пушистая после собрания осталась. Её выгораживали специально, вспомните, как ей первой слово дали… Там кто-то просил за неё руководство университета. Декана, как минимум. Я чётко видел, как он Жанну просто-таки заставлял первой именно Костенко слово дать.

— А кто его просил? — не понял меня Лёха.

— Родители, скорее всего, — пожал я плечами. — Если они договорились с деканом, значит, имеют вес. А кто у Костенко родители? Кто-нибудь знает?

— Понятия не имею, — ответил за всех Булатов.

— А как узнать? — полюбопытствовал Ираклий. — Она ж как партизан, ничего о себе не рассказывает.

— Что не рассказывает, уже о многом говорит, исходя из того, как легко на декана надавили. Кажется, я знаю, как разузнать. Методистам всё про всех известно. А вы, — посмотрел я на Булатова и Танию, — должностные лица. Придумайте что-нибудь… Думаю, нам точно стоит знать. Учитывая наш с ней конфликт, чтобы как минимум не распределиться к ее маме или папе на работу.

— Далеко вперед думаешь, — приподнял уважительно брови Булатов, — и это очень правильно!

Москва. ЗИЛ.

Придя утром на работу, Ксюша узнала от коллег, что ей обзвонились на прошлой неделе.

— Это что у тебя за кавалер такой настойчивый появился, а, девонька? — озабоченно спросил старый художник Иннокентич. — Я ему раз сказал: звоните в понедельник, так он опять позвонил. Я ему и второй раз сказал, раз такой непонятливый.

— Это кто же такой? — удивилась Ксюша. — Может, Рамаз? Он как говорил, с акцентом?

— Нет, вроде, — пожал плечами старик. — Хотя, я уже и вижу хреново, и слышу.

— Ну, да… И Рамаз почти без акцента говорит, — кивнула Ксюша.

Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Это, и правда, был Рамаз. Он невероятно обрадовался, услышав её голос.

— Ксюша, милая, я так волновался, думал, может, с тобой плохое что случилось. Ты не заболела?

— Рамаз, всё в порядке, — улыбнулась Ксюша, приятно удивившись его беспокойству о ней. — Я на природу ездила рисовать.

— О, ты такая умница! А я так скучал… буду рад, если дашь возможность посмотреть твои работы. Давай встретимся сегодня вечером?

— Давай, — согласилась польщённая девушка и они договорились, что Рамаз встретит её у проходной завода после работы.

Никакой вины перед Иваном она не чувствовала. Это после их ссоры он взял и уехал в свою Болгарию, не попрощавшись? Не попытавшись наладить отношения? Вот пусть там со своими мумиями любовь и крутит!

Москва. Лубянка. Кабинет заместителя председателя КГБ СССР.

Вернувшись из санатория в Минводах, в который он попал из-за ухудшения здоровья в результате катастрофической ситуации с пожарами вокруг Москвы, Вавилов взялся за текущие дела и вызвал полковника Воронина. В санатории он занимался только неотложными делами и сейчас хотел ознакомиться с двумя последними докладами Ивлева.

Воронин принёс оба текста и Вавилов тут же, при нём, начал читать.

— Насчёт Прибалтики это он, конечно, дерзко, — задумчиво заметил зампред, — но есть в этом здравый смысл… А? Что скажешь, Павел Евгеньевич? Там же, реально, полно народу, что советскую власть ненавидит. Все верно парень сказал, не добили мы там лесных братьев. Мне, сказать по правде, самому не понятно, зачем мы так хорошо снабжаем этот регион? Так-то мысли у твоего парня верные, там непочатый край работы с врагами советской власти. А способ избавиться от них, открыв на месяц границы… Хороший способ, на самом деле, но наверху никогда его не одобрят.

— Николай Алексеевич, мы ещё взяли у него дополнительно несколько пояснений по Западной Украине и республикам Кавказа, — положил перед зампредом несколько листов Воронин.

— А, давай-давай, — подхватил пояснения Вавилов и принялся читать. Потом задумчиво посмотрел на Воронина. — И что ты обо всём этом думаешь?

— По Западной Украине? — догадался тот. — А что тут думать? Всё так и есть.

— Ладно… Эх, жаль, что не дадут нам решить самим эти вопросы… Что ещё было?

— Технические средства в управлении хозяйством, — положил перед зампредом следующий доклад Воронин.

Вавилов не спеша ознакомился, задумчиво перекладывая листы.

— Павел Евгеньевич, а что ты сам думаешь насчёт ОГАС? — посмотрел он на Воронина. — Удастся её внедрить?

— А кто будет внедрять, Николай Алексеевич? Повторить судьбу Китова никому не хочется. Чиновники от Минфина и Госплана не дадут это сделать никому…

— Да уж… Про ЦСУ СССР ещё забыл… Они же все без работы останутся, — кивнул Вавилов. — Тут политическая воля нужна… Согласен, не осилят. А вот если, как предлагает Ивлев, там чуть-чуть, тут немножко… Глядишь, и автоматизируемся потихоньку.

— Но мы и так отстаём от американцев! — возразил Воронов. — У них уже действует сеть вычислительных центров. Такими темпами нам никогда их не догнать, я уже не говорю о том, чтобы перегнать.

— Политическая воля… — повторил Вавилов и, тяжело вздохнув, развёл руками.

Москва. Старая площадь. КПК.

Владимир Лазоревич решил узнать, как там его протеже и позвонил главному редактору газеты «Труд» Ландеру.

— Генрих Маркович, Межуев беспокоит. Как ваше здоровье? Хорошо? Рад слышать! Хотел узнать, как там Павел Ивлев, парень, которого я к вам отправлял?

— Премного благодарен, Владимир Лазоревич. Как всегда, умеете вы таланты искать. Очень толковый парень оказался. Практически сразу вышел за рамки заметок, что мы согласовывали поначалу. Пишет хорошие статьи, сам предлагает актуальные темы, слог у него замечательный, доступный, хотя и темы серьёзные. Для такого возраста просто удивительно…

— Ну, я рад, что смог быть вам полезен, — ответил довольный Межуев и попрощался с главным редактором.

Статьи пишутся, деньги зарабатываются, все для молодой семьи нелишняя копейка, — думал он. — А там время незаметно пролетит, и в Союз журналистов вступит. Будем считать, что я с Ивлевым в расчёте за все доставленные неудобства с той проверкой по линии КГБ…

Москва. МГУ. Деканат экономического факультета.

Ираклий с Женей Булатовым сделали деловые лица и заморочили голову методисту сбором информации о родителях сокурсников с целью организации стройотрядов на каникулах.

— Слышали, что у нескольких наших родители работают в министерствах, — вещал с серьёзным видом Тания, — не могли бы вы нам помочь… Нам бы узнать, к кому реально есть смысл обращаться за содействием. А то некоторые однокурсники так хвастаются про своих родителей, а как нужно что для университета, один пшик, ничего эти родители сделать полезного не могут. Должности у них совсем не те, чтобы содействие оказать. А мы только время зря тратим на встречи с ними…

Булатов с горестным видом кивал каждому сказанному слову. Мол, ночей не досыпаем, так стараемся для коллектива, а все зря…

Методист поверила, вошла в положение и дала старосте и комсоргу ознакомиться с личными делами студентов их группы. Парни выписали для вида несколько вариантов, но главное — они теперь знали, кто родители у Костенко.

За обедом мы обсуждали результаты рейда наших разведчиков в деканат.

— Отец у неё начальник управления в министерстве автодорог, — доложил Ираклий, — а мать главврач кожно-венерологического диспансера.

— О! В кожвене деньги рекой льются, а уж главврач в них просто купается, — заметил я. — Но от публичной порки на собрании отмазывал её, скорее всего, отец. А он, кстати, в каком министерстве — СССР или РСФСР? — вспомнил я про тестя Сатчана.

— Не записал, — смутился Ираклий.

— А жаль… — улыбнулся я.

— РСФСР, точно! — выпалил Булатов. — Как ты сказал, РСФСР, у меня перед глазами та строчка и всплыла.