Новые горизонты (СИ) - Лео Андрей Васильевич Страница 19

В свете новой информации возникает вопрос: а не организовал ли городничий гибель Патрушевых в целях присвоения их имущества? А что, с такими-то помощничками вполне мог на полную катушку позлодействовать.

Мозги на остаточном адреналине работали быстро, все размышления проскочили за пару секунд, но масштабы задницы, в которую удалось попасть, меня немного ошеломили. Глядя на ухмыляющегося говоруна, я выдавил только:

— Во не живётся-то вам в Канске тихо-мирно, — и замер от новой мысли. — Э-э, погоди-ка. Уж не надумал ли твой хозяин в Красноярск перебираться?

— То не мово ума дело. Кха... кха.

Ага, так я тебе и поверил!

— Как зовут-то хозяина твоего?

— Найдёт он тя, х-х... кха... узнаешь.

Он опять растянул губы в улыбке, и из уголка рта тонкой струйкой потекла кровь. Да-а, неправильно я его характер просчитал. Полагал, о пощаде гадёныш молить станет и за жизнь цепляться, а он лыбится.

— Покаялся бы перед смертью-то.

— Там... кха... покаюсь... х-х.

Слегка дёрнулся, рука, зажимавшая рану, расслабилась, а взгляд остекленел. Всё. Конец. Так ведь, стервец, и отошёл в мир иной с улыбочкой на лице. Что ж, бывает и такое в жизни: дерьмовый человек, а ушёл достойно.

Ладно, Саша, просчёты и ошибки ты и потом обмозгуешь, сейчас же следует с тунгусом разобраться. Нужен ли нам свидетель? Вот вопрос так вопрос!

— Эй, колдун! Можешь встать.

Даже не пошевелился. Ну да, "чукча в чуме ждёт рассвета". Подхожу, присаживаюсь рядом и тихонько спрашиваю:

— Жить хочешь?

О, сразу ожил, голову поднял:

— Хочу, смерть, хочу!

— Не понял: смерти хочешь?

— Ты смерть. Я жить хочу.

— М-м, ясно. А почему считаешь меня смертью?

— Знаю.

О как! Всё просто и сердито.

— И чья же я, по-твоему, смерть?

— Плохих людей.

М-да, смешно. Я покачал головой. А ведь мне интересен стал этот старик и убивать его совсем расхотелось. Спрашивается, каким макаром мог попасть шаман в бандитскую шайку? Коренные сибирские народности ни с каторжанами, ни с бандитами стараются не общаться.

— И что ж ты, старый... — очень хотелось сказать "пень", — с плохими людьми по лесу шастаешь? Вводишь, понимаешь ли, честных людей в искушение тебя пристрелить.

— Лечить взяли.

— И где ж больной?

— Умер.

Нормально, блин!

— И где умер?

— Полдня назад идти. У пещер умер.

Разговор начал меня малость раздражать: старик выдавал какие-то короткие, рубленые фразы, и хоть на понятном русском языке, но, чтобы разобраться в ходе событий, приходилось эти фразы из него почти клещами вытягивать.

— Тогда на кой хрен ты с варнаками сюда причапал?

— Сказали, помогай — сундук в город носи, там отпустим.

Ха, так бы и отпустили они его... с ножом в спине, на все четыре стороны. И что, чёрт возьми, мне с ним делать? Убивать рука уже не поднимется. К Софье Марковне на беседу отвезти? О-о, хорошая мысль, она быстро разберётся с этим... дремучим жителем тайги.

— Ладно, вставай. Поможешь могилки копать, — я тяжело вздохнул, — а после расскажешь всё более подробно.

Дальнейшие сборы и похороны пролетели мимо меня. Пока шаман копал общую могилку лопатой, принесённой покойничками, Василий успел проверить их вещи и стащил тела к выкапываемой яме. Я в это время изображал стоящего на стрёме и прикидывал, как же выкрутиться из создавшегося положения. Отвлёкся, лишь когда казак подозвал к сундуку с деньгами.

Всего четыре увесистых мешочка с серебряными монетами, на взгляд три тысячи рублей, не больше. И никакого тебе, Сашок, золота, никаких бумажных денег. Золотые горы, нарисованные воображением, поманили и растаяли. Ну... видать, не судьба. Откровенно говоря, не сильно я и расстроился, азарт в душе уже прогорел и пеплом покрылся. Теперь для меня важнее решить, как с канской мафией разобраться, а золото... Да бог с ним, наживём ещё.

Тела схоронили неглубоко, так... только бы зверьё не добралось. Глубоко копать некогда, нам здесь задерживаться не стоит. Не ровён час, забредёт сюда какой-нибудь охотник или крестьянин, объясняй потом, что мы не разбойники. По закону следует полицию Красноярска о стычке оповестить, но кто ж сейчас в сибирском лесу по государственным законам живёт? Нет таких — вымерли. Тем более, серебро тогда пришлось бы отдать в "закрома родины", да и нервотрёпки в общении с полицией было бы не избежать. А оно нам надо?

Завершая тягостную процедуру, Василий воткнул в могилу крест, сделанный из двух веток, и, посмотрев на меня, как бы оправдывая свои действия сказал:

— Хош варнаки, а всё ж православные.

Я кивнул, соглашаясь. Эх-х, сколько по Сибири таких безымянных могилок раскидано, страшно представить. Недавно с купцом Кузнецовым статистику по ссыльнопоселенцам и каторжникам Енисейской губернии обсуждали, так мне поплохело. В среднем из принудительно доставленных в Сибирь до пятидесяти процентов уходит в бега сразу же по прибытии на место проживания, а вновь объявляется в России или ловится по дороге лишь четверть от этого количества. Остальные... По некоторым оценкам, две трети сбежавших гибнет в лесах, а это тысячи, а то и десятки тысяч людей.

Дело в том, что кроме суровых природных условий и опасных животных беглые каторжники на своём пути встречают сибирских крестьян и местных инородцев, а они беглых не любят. Причём о-очень не любят — за воровство, за разбой, за насилие, совершаемое над женщинами. Поэтому убийство беглецов не редкость, их просто отстреливают, как зверьё. По закону опять же вроде как ловить и сдавать в полицию нужно, но... случалось, пойманные вновь сбегали и мстили обидчикам — дома сжигали, убивали крестьян. В результате редко теперь местные беглецов ловят, буйных и наглых легче и надёжнее пристрелить.

Мне Пётр Иванович заметку показывал из газеты "Московские ведомости" за одна тысяча восемьсот шестьдесят пятый год, так там написано, что если бы крестьяне не уничтожали беглых, то Сибирь с каторжниками едва бы справилась. Вот такие пироги с котятами, ядрёна вошь! И мало кого в пространстве от Урала до Тихого океана беспокоит высокая смертность среди ссыльных и каторжан.

Однако не стоит думать, что местные жители слишком кровожадны. Тут как в пословице: с волками жить — по-волчьи выть. Когда приходится постоянно сосуществовать бок о бок с преступниками, собранными со всей России-матушки, то поневоле научишься давать адекватный отпор любым агрессивным действиям.

И между прочим, это не мешает сибирякам искренне жалеть этапируемых арестантов: подкармливать их хлебом, мясом, молоком, несмотря на законы, запрещающие такие действия. Да и всевозможных бродяг, бредущих по дорогам, тоже кормят, хотя каждый знает: среди них беглых почти половина. Но... они ж идут тихо, мирно, никого не трогают.

А некоторые, особо сердобольные, граждане в заборах своих усадеб даже специальные окошечки делают — с полочкой, на которую для проходящих мимо кружку молока ставят, накрытую ломтём хлеба, или варёные яйца кладут. Ну... кто чем богат. Бывает, прохожих в дом отобедать приглашают, говоря при этом: "Человек брюхом много не утащит".

Так что народ здесь вполне адекватен: не делай ему зла, и он к тебе по-доброму отнесётся, хм... в большинстве своём. А кто злое замыслил, тот пусть потом не плачет. И такая психология, признаюсь, мне нравится, ведь милосердие и гуманизм по отношению к некоторым гражданам умерли в моей душе ещё в конце восьмидесятых годов двадцатого века. Вот было ли жалко убитых сегодня? Да ни капельки! И угрызения совести меня совершенно не мучают, они сами выбрали свою дорогу и шли по ней не сомневаясь. На это с полной определённостью указывали их действия, их лица, их взгляды. Сложись обстоятельства по-другому — они бы нас не пожалели.