Убей-городок (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 19

Кто-то мне скажет, что маньяки по месту жительства характеризуются положительно. Не спорю. Но сколько их маньяков-то существует? Я за свою практику встречал лишь двух.

Череповецкие бабульки отличаются разнородностью «социального состава» и происхождения. Здесь имеются и коренные «черепанки», помнившие если не городского голову, то установление Советской власти, есть бывшие «вербованные», переехавшие в город после войны и принявшие участие в грандиозной стройке, есть и те, кого дважды переселяли из собственных жилищ — первый раз, когда заливали Рыбинское водохранилище, а во второй — когда из-за строительства новых микрорайонов деревянные дома шли под снос. Имелись и бывшие деревенские бабульки, которых дети перевезли в Череповец, чтобы получить квартиру побольше.

Что характерно — при разном уровне образования, культуры и достатка, старушки уживались друг с другом. Но, что очень важно для участкового — каждая из них отмечала какую-то деталь, оставшуюся незамеченной для товарок.

Самое лучшее — проводить оперативно-розыскные мероприятия «по гражданке», «под прикрытием» какой-нибудь сугубо мирной профессии — слесаря-сантехника, сотрудник СЭС, инспектора по охране окружающей среды, а еще лучше — журналиста. Увы, такое не всегда удавалось, потому что форменная одежда для участкового — обязательна, а бегать туда-сюда переодеваться, бывает просто некогда. Да и стрёмно так-то шифроваться на своем-то участке, где тебя каждая собака знать должна.

Но сейчас, будучи на больничном, я мог себе позволить прийти на улицу Ленина в гражданской одежде. Участок-то все равно не мой, не узнают. Есть, разумеется, вероятность, что кто-то из особо глазастых бабулек признает во мне милиционера, приходившего изымать ружье у гражданина, но это маловероятно. Одно дело — человек в форме, совсем иное — гражданское лицо.

Решив, что нынче я побуду фотокором, одолжил у соседа Валентина фотоаппарат. Вспомнил даже, что когда-то, давным-давно, я у него его уже одалживал. Даже марку вспомнил — «Смена 8-М».

Правда, тот предупредил, что разрешает отснять не больше трех кадров — а если больше, то придется компенсировать всю пленку. Ну, мне и трех кадров за глаза и за уши.

Искомый дом, второй подъезд. Около подъезда, как водится, лавочка, на которой сидят три бабушки.

На первом этаже список всех жильцов, проживающих в подъезде. Никакой тебе защиты персональных данных. Но список мне не нужен, потому что и так знаю, что гражданин Бурмагин проживает здесь.

Бабульки, приметив чужака, насторожились.

— Добрый день, — улыбнулся я бабулькам, демонстрируя свои зубы. Заметим — еще не леченные!

— Добрый... Добрый... — прошелестела скамейка.

— А я с «Ударной стройки», — сообщил я. — Внештатный фотокорреспондент. Вот, хожу, фотографирую наши дома, подъезды.

«Внештатный» фотокорреспондент — понятие растяжимое. Это может быть кто угодно. Но зато слово вызывает доверие.

— Можешь и нас сфотографировать, — предложила бабулька в белом платке в горошек. Я еще разок улыбнулся — еще ширше (или ширее?) и щелкнул кнопкой футляра, демонстрируя желание запечатлеть всю троицу, но две оставшиеся бабушки заахали:— Куда нас снимать-то? Не готовы мы...

Ну да, ну да. Даже пенсионерки предпочитают, чтобы их фотографировали при всем параде. У одной-то платок был нарядный, а у второй и третьей — повседневные.

Я только пожал плечами и присел рядышком. Первый контакт налажен. Приступаем к следующему этапу.

— Конкурс в городе намечается — фотография самого лучшего дома, и самого дружного подъезда. Хожу вот, дружный подъезд ищу. У вас как?

Эх, какую хрень я несу. Самый дружный подъезд. Это как?

— А что у нас? У нас, как у всех, — запереглядывались старушки.

— Никто не пьет? Не скандалит? Я что-то про жильца из двадцать восьмой квартиры слышал...

— Из двадцать восьмой? Это ты про Серегу Бурмагина, что ли? — хмыкнула бабуля в белом платке.

— Не уверен, — пожал я плечами. — Я только про квартиру слышал, а уж кто там живет — не знаю.

В разговор вступили и другие бабушки. Но я теперь не фиксировал — кто и что сказал, а только слушал.

— Так в двадцать восьмой Серега-то и живет. Раньше-то с ним его жена жила — Полинка, да двое деток, а теперь он один.

— Да где один-то? Кажий вечер к нему собутыльники шастают. Из квартиры уже все вынес и пропил. Надо бы участковому сказать.

— Так чего про Серегу-то говорить? Раньше-то, мужик как мужик был, пил как все — по праздникам, да по выходным, жену свою пальцем не трогал, а как по весне запил, да жена ушла, совсем с катушек сошел. Все лето пьет, вроде уже и с работы уволили, а ведь хороший работник был.

— Ага, жена детей забрала, а сама в Шексну уехала, к отцу с матерью. Серега уже два раза туда ездил, а Полька обратно ни в какую возвращаться не хочет. А у Польки отец в колонии работает, обещал, что если еще раз зятя увидит, так прямо сам его в колонию и отправит.

— А Серега-то, от батьки своего покойного ружье имел. Как весна — он на заводе отпуск брал за свой счет, да на охоту ездил. как запил, так дебоширить начал. Стекла все в подъезде расколотил, соседу дверь высадил. Участковый наш его два раза предупреждал, а в третий на пятнадцать суток посадил. А потом ружье отобрали, так он совсем озверел.

Здешний участковый, сколько помню, Петр Николаевич Курганов. Человек неплохой, даже и добрый. Если уже он не выдержал, отправил на сутки, то заслужил Бурмагин. Только вот, если Курганов отправил хулигана на сутки, то почему он решил мстить именно мне? И, словно подслушав мои мысли, бабулька в белом платке сказала:

— Серега-то, как у него ружье изъяли — вон, на тебя похожий милиционер приезжал, так и сказал — мол, я эту суку лягавую удавлю. Мечтал до осени дожить, в лес сходить. Авось, пить бы бросил, так и Полина бы вернулась.

Значит, я ружье изъял как раз в разгар весенней охоты, лишив Бурмагина сиюминутного счастья. Отчего тот и слетел с катушек. Значит, я еще и виноват, что он пить не бросил? Ну и ну.

Постаравшись запомнить лица бабулек — вдруг пригодится, повздыхал и засобирался обратно. Как говорится — все ясно. Угрозы, которые слышали бабушки к делу не пришьешь, да и не факт, что они потом свои слова повторят «под протокол, но главное я уже понял. Гражданин Бурмагин решил мне отомстить именно за изъятие ружья. И проделал все очень грамотно.

Но вот что интересно — кто у него был в напарниках? Ведь должен иметься и второй. Тот, что меня отвлек.

Окрыленный своим открытием, я пошел обратно, в родную общагу. Однако, так просто дойти до нее не получилось, потому что на повороте меня остановила молодая женщина.

Полненькая, в ситцевом платье. В двадцать первом веке эту ткань отыскать сложно, а в семьдесят шестом материал считался дешевым. У нас почти все девушки и женщины ходили в ситчике, хотя и считали, что кримплен — это круче. Для невесты пределом мечтаний было идти под венец в кримпленовом платье.

А это у нас кто? Судя по тому, что целеустремленно идет мне навстречу, кто-то из знакомых. Но кто именно? Точно, что не дама моего сердца, такая имелась одна, так и та недавно меня покинула. Возможно, что с моего участка. Да, точно. Показалось даже, что лицо знакомое. Но как зовут, что случилось — не помню. Надеюсь, не какое-то срочное дело? Так я все равно нынче на больничном.

Женщина в ситцевом платье остановилась напротив меня, загораживая дорогу.

— Алексей Николаевич, как тебе не стыдно!

— Во-первых, здравствуйте, — дипломатично отозвался я. — А во-вторых — за что мне должно быть стыдно?

Но про себя я уже догадался, что это чья-то обиженная жена, приходившая ко мне с жалобой на мужа. У меня таких дел — вагон с прицепом. Но помнить каждое такое дело, да еще и случившееся сорок с лишним лет назад — не реально. Немного покоробило слух, что обращается на ты, но для того времени — это нормально. Уже хорошо, что называет по имени и отчеству, а не кричит — эй, участковый.