СССР: вернуться в детство? - Ольга Войлошникова Страница 21

— Давай-ка тебе поможем, — сказал дядька, стоящий за мной в очереди, и положил мои бумажки перед монументальной работницей почты. — Вы же видите, гражданка: дело серьёзное.

Дама кивнула:

— Рукописи пересылаются заказными бандеролями.

— А сколько это будет стоить? — пискнула я, надеясь, что пятидесяти копеек, брякающих у меня в кармане, хватит.

Почтальонша высоко подняла брови, взяла мои листы и взвесила на специальных весах.

— Сорок восемь грамм. Обычная пересылка — десять копеек. Авиа — двенадцать. И конверт…

Эта информация вызвала у меня несказанное облегчение. Хватит моих капиталов!

— Давайте авиа!

Дядька уложил мои бумажки в специальный большой конверт и всё заклеил, я вписала в нужные графы адрес редакции, пробормотав про себя наивное детское заклинание: «Лети с приветом — вернись с ответом!» — расплатилась, заодно купила новогоднюю открытку со снеговиками (авторство художника Зарубина, очень он мне нравится) и побежала домой.

От избытка чувств три раза прокатилась на трёх встреченных горках, пришла домой в снегу, так что гулянье моё никаких сомнений не вызвало.

На этом день четвёртое января тысяча девятьсот восемьдесят второго года был благополучно завершён. Нет, ещё остались часы, но я чувствовала себя такой уставшей, как маленькая собачка. Я из последних сил поела, взяла с полки книжку с «Одиссеей капитана Блада», упала на кровать и предавалась ничегонеделанию до самого вечера. Потому что даже взрослой тёте, запертой в теле маленькой девочки, нужен отдых. Такие дела.

РАЗМЕРЕННОЕ

Со следующего дня всё покатилось по привычному расписанию: пока мама на работе, всё свободное время я пишу-пишу-пишу, вечерами — рисую.

Но тут неожиданно взбрыкнула бабушка. Мало, понимаете ли, ребёнок двигается. И много сидит. А надо наоборот. И стала выгонять меня на улицу — то с утра, после завтрака, то после обеда. Первый раз меня это страшно обескуражило, как будто внезапно из поезда высадили. А потом я подумала: права ведь бабушка. В таком режиме жить — вырастет из меня малохольная гиподинамичная плесень. И начала я себе ежедневные разминки устраивать. Ну, и с горки каталась, не без этого; люблю ощущение полёта со свистом, а пока вверх бежишь да в гору лезешь, отличная тренировка получается.

Бабушка, кстати, съездила в город (ну, в смысле — в центр) и приобрела себе на подаренные денежки пальто. Не сказать, чтобы оно было верхом изящества (да и вообще, сложно ожидать чего-то сверх-изящного на столь округлую и приземистую фигуру), но оказалось о-о-очень тёплым.

И норка на воротнике была не чета той тонкошкурой, что через десять лет из Канады начнут возить. Эта была густой, плотной — отличная норка, одним словом. Покупка вышла в двести шестьдесят пять рублей (из них сто пятнадцать за воротник), я ценники посмотрела.

Наиль приехал аж седьмого и почти сразу уехал обратно на буровую. Вот и дома побыл, называется. Единственное, что они успели с бабушкой — съездили на Академгородок в магазин «Коопторг» и накупили всякого. Втридорога, конечно. Зато мясо хорошее, и не только свинина-говядина, а даже сохатина*. Все радовались, что зима, и мясо можно на балкон сложить, а то у холодильничков наших морозилки уж больно маленькие и смешные.

*Ну, лосятина, то есть.

Кстати, красок акварельных, каких я хотела, купить он не смог — нету, и всё тут. Привёз два больших набора акварели: «Спутник» — лучшее, сказали, из того, что есть, и второй, попроще, школьная акварель, четырнадцать цветов в наборе (в комплекте со смешной растопорщенной кисточкой, подходящей разве что для клея). Ну, хоть так.

Зато беличьи кисточки в «Художнике» были, и теперь у меня аж четыре штуки разнокалиберных: единица, тройка, пятёрка и огромная десятка. Вечерами я рисовала, и мама, поначалу страшно удивлявшаяся, кажется, привыкла к моим внезапным талантам.

Книжка моя про приключения в Железногорске успешно продвигалась к финалу; где-то в первых числах февраля я закончила работу с тетрадками и отложила рукопись вылёживаться — до начала апреля. Получилось одиннадцать тетрадок со вставками, на мой вкус — вполне достойно.

И, конечно, я всё думала про статью. Если честно, надежды на быстрое издание было ещё меньше, чем на издание вообще. Я вполне отдавала себе отчёт, что материал вполне может быть придержан до следующей зимы — если вообще выйдет. Нет, я надеялась… Уж уровень-то я оценить могу (и просто собственного методического сочинительства и соотносительно с другими публикациями в том же журнале), но вполне может статься такое, что у редакции и так своих прикормленных авторов достаточно, зачем им ещё какие-то неизвестные татары из Сибири…

К тому же, уж больно спешно всё получилось.

Рассуждая на тему поспешности, я начала готовить статью про бабушку и её старших детей. О годах войны, проведённых в Омской области, — с одной стороны это был пилотный материал будущей книги «Председательница», а с другой — самодостаточная вещь. Отправлю к девятому мая. Например, в тот же «Костёр». И немного другого формата, где акцент будет сделан на детей, помогавших фронту — в «Пионерскую правду».

Эта идея так меня увлекла, что я на время забыла о других проектах, и вот, пятнадцатого февраля…

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

— Мама, смотри! — матушка моя забежала в квартиру, расстёгивая шубейку на ходу, и запрыгала, вытряхивая руки из рукавов.

— Что такое? — сразу заволновалась бабушка.

— Вот! Я думала алименты, а сумма странная какая-то. И вот ещё, — она сунула бабушке маленький квиток извещения.

— Не пойму я, — бабушка отнесла руку с листком подальше*, — это что… На Ольгу, что ли?

*Да-да, 'зрение у меня хорошее,

просто руки короткие…'

Божечки мои, неужели напечатали статью⁈

— А журнал? — спросила я.

— И журнал! — воскликнула мама. — «Физическая культура в школе», за февраль! — она взмахнула журналом, который я до сих пор не видела из-за шубы, и из него вылетел маленький листочек, на котором было написано карандашом: «Шаманова, авт. экз-р*».

*«Авторский экземпляр», вестимо.

— Дай мне! Пожалуйста! — меня замандражило, и ноги сделались холодными.

Я торопливо раскрыла на оглавлении, пробежала пальцем по строчкам…

— Пятнадцатая страница! — руки вдруг затряслись, так что я даже не могла страницы переворачивать, и мама сама зашелестела листами.

— Это… Это как это? Саша написал?

Бабушка вынула журнал у мамы из рук и старательно-дикторским голосом зачитала:

— «Организация зимней спартакиады: из опыта работы». Кульмухамедов А. Н., Шаманова Г. Н. — бабушка озадаченно посмотрела на нас. — Правда, Саша, что ли, написал?

— А на Ольгу почему перевод?

— Можмыть*, так алименты теперь будут приходить? На почте спроси.

*Это «может быть» по-бабушкински.

Меня ситуация почему-то настолько выбила из колеи… Вроде, ради этого же всё и затевалось, а поди ты…

Я постаралась справиться с голосом:

— Это я написала.

Мама и бабушка посмотрели на меня как громом поражённые.

Я проглотила комок в горле.

— Вы когда с дядь Сашей обсуждали, я постаралась запомнить, и записала.

Ну, по сути-то так ведь всё и было, да?

Они продолжали на меня смотреть, и я добавила:

— А картинки я сама нарисовала, и написала, что это я. Это… Иллюстратор. Поэтому вторая бумажка для меня. За рисунки.

Бедная моя мама. Я представляю, как должен раскачиваться для неё сейчас мир.

— А сколько там денег? — спросила я.

— Тридцать рублей, — отстранённым голосом сказала мама.

Интересно, все картинки взяли?

— А за текст?

— За текст… — она посмотрела в первое извещение, — тридцать шесть рублей двадцать пять копеек.

Ага. Интересно, сам текст подредактировали или нет? И если да, надеюсь, без потери смысла…

— Когда на почту пойдём?

— На почту? — мама прислонилась к косяку двери, ведущей в зал. — Что-то у меня как будто голова кружится…

Я сбегала на кухню, оторвала в аптечке кусочек ватки, потом заглянула в ванную, там в уголке под раковиной нашатырный спирт стоял в страшной зелёной бутылке с закручивающейся крышкой, ватку помочила чуть-чуть:

— Понюхай, только осторожно, — я поводила своей медициной у мамы перед носом.

— В-в-ву-а-а-ай, — она передёрнулась, — это что такое?

— Нашатырь. Раздевайся давай, чай пить пойдём. И нечего тут головой кружить. Я же вам сказала, что буду писателем, а вы мне не верите! Дай журнал, я хоть посмотрю. Баба, налей чаю, пожалуйста. Попьёт — успокоится.

Я снова вытянула у неё журнал, пошла в зал.

Бабушка торопливо пошуршала на кухню, загремела там.

Статью