Валькирии Восточной границы (СИ) - Виталий Абанов Страница 22

— Твари… — сочувственно говорит валькирия Кира и я киваю, соглашаясь с ней. Твари.

— Я говорю твари у ворот — поясняет очень спокойная валькирия Кира, скидывая винтовку с плеча: — вон там. Господин лейтенант, если вам не трудно… а то нас сейчас сожрут…

— Что? Ах… да. Подержите — скидываю с плеча мага шестого ранга и щелкаю костяшками. Я все еще устал, но что мне две твари у ворот… или сколько их там?

— Новая волна — говорит Цветкова, вскидывая винтовку: — я считаю честью возможность умереть в бою вместе с вами, Владимир Григорьевич!

— А я вот нет — поднимает голову господин Малютин и — шатаясь — встает на ноги: — но раз уж мы все равно все умрем — позволь сказать тебе, Уваров — ты сволочь!

— Ну до чего же вы все умереть торопитесь — говорю я и поворачиваюсь к воротам: — всего две твари и… — тут я вижу, как за спинами первых двух колышется темная масса… да сколько их⁈

— Это честь для нас всех — повторяет валькирия непослушными губами: — да славится имя Святой Елены Равноапостольной…

Глава 9

— Да брось ты эту штуку, дура! — кричу я на валькирию Цветкову, которая вцепилась в свою винтовку и теперь из-за нее — едва не падает с моего плеча. Я бегу по полю, прочь от гарнизонных стен, на плечах несу какую-то скамейку, на скамейке — три валькирии и потерявший сознание, «сомлевший», как сказала валькирия по имени Кира — господин Малютин. Не то, чтобы он мне сильно симпатичен был и чувства эти, судя по всему, взаимны, но и оставлять его позади, за стенами гарнизона, где бушуют твари — было бы как-то подленько и низко. При всех его отрицательных качества, господин Малютин у нас не трус, далеко не трус, человек принципиальный, хотя и не в том направлении. Так что я вырвал из мостовой скамейку, сгрузил на нее всех кто был рядом — и рванул прочь. Только вот Цветкова со своей винтовкой…

— Не могу! Винтовка — казенная! — кричит валькирия, наклоняясь со скамейки: — это имущество! Оно под описью и инвентарный номер имеет!

— Да чтоб тебя… — оглядываться некогда, я и так знаю, что твари — бегут по пятам, я слышу их пронзительный не то вой, не то скрежетание… слышу глухие удары их лап…

— Вот туда! Туда! Там наши! — кричит Цветкова с плеча, указывая направление и я беру немного левее. Поднять голову и осмотреться мешает скамейка, выпрыгнуть вверх — тем более нельзя, свалятся все, поубиваются о мерзлую землю. Так что мы сейчас с Цветковой в паре, я — как наземный транспорт, а она — как мой штурман, навигатор и впередсмотрящий.

— Понял — бежать утомительно, даже не физически, а словно бы… психологически устаешь делать одно и то же, причем без особого смысла. Перебираешь ногами, следишь чтобы не провалится в какую-нибудь яму, чтобы неудобная скамейка не съехала с плеча, чтобы Цветкова со своей винтовкой не улетела назад… оттолкнуться ногой снова. Беру немного левее, туда, куда указывает валькирия, ее винтовка все-таки слетает с плеча и повисает у нее на руке, болтаясь и ударяя меня по голове с каждым шагом-прыжком. Я стараюсь не бежать рывками, стараюсь чтобы скорость не менялась, чтобы скамейка удерживалась ровно, но все равно их трясет и две другие валькирии изо всех сил прижимают господина Малютина к скамейке…

— Вот они! Мария Сергеевна! — машет рукой Цветкова и кричит во всю силу своих девичьих легких. Еще шаг — прыжок и еще и вот, наконец я вижу и Марию Сергевну и остальных. Они разбили лагерь! Палатки, костры, повозки, люди между ними, мне показалась или я вижу натянутые веревки с бельем⁈ Что они делают, идиоты⁈ За нами бегут твари, как только я добегу до них — поток темных туш захлестнет лагерь и устроит пирушку! Ни я, ни Мария Сергеевна, и уж тем более не лежащий, закатив глаза вверх — господин Малютин ничего не сможет сделать!

Я вижу, как Мария Сергеевна машет нам рукой, стоя впереди лагеря, на плечах у нее накинута шинель, во рту — трубка, она курит. Приземляюсь рядом с ней и отпускаю скамейку на землю. Сейчас надо развернуться и не дать авангарду тварей ворваться сюда, задержать их хотя бы на…

— Уваров! — говорит Мария Сергеевна и вынимает трубку изо рта: — ты молодец. Справился. Девчонки — этого упрямого осла Малютина в лазарет. Сами тоже туда, пусть вас целители проверят. А ты Уваров… на… — она снимает с плеча шинель: — а то в лагере дети. И барышни… а ты своим достоинством тут размахиваешь…

— Твари! — говорю я: — там! Сзади! Я — задержу, а вы…

— Стой. Погоди. — Мария Сергеевна складывает шинель, которую я так и не взял и она повисает у нее на сгибе руки: — правильно. Ты ж забыл все. Оглянись.

— Что? — я оглядываюсь. Тварей нет. Но почему?

— Они никогда не выходят за пределы девяти верст от места Прорыва — говорит полковник и пыхает трубкой. Белый табачный дым вырывается из уголка ее рта. Рядом — суетятся валькирии, отстегивая ружейные ремни, которыми они пристегнули Малютина, вот почему винтовка у них только одна осталась — они ремни сняли.

— Руку придерживай… давай, давай — говорит одна из них, та, что с дерзким взглядом, они поднимают господина мага шестого ранга, а от лагеря уже бегут несколько девушек в серых шинелях, у них с собой носилки. Быстро они соображают.

— Шинель возьми — ворчит полковник, и я беру у нее из рук шинель, накидываю себе на плечи. Удивительно, но до этого момента я холода и не чувствовал. Только сейчас, ощутив телом мягкую шинель, еще хранящую тепло Марии Сергеевны, полковника Мешерской — я вдруг понял, что мерзну. Что стою вот тут в чистом поле, у кромки леса и мои босые ноги утопают в снегу. И дыхание вырывается белым облачком изо рта. Так и простыть недолго. А… я могу простыть вообще? Было бы крайне иронично умереть от ангины… эдакая Ахиллесова пята. Бей, режь, руби, коли, хоть из пушки стреляй — и хоть бы хны, а простыл, закашлял и все. Каюк.

— Вашблагородие! — подскакивает валькирия, я ее не знаю, видимо из вновь прибывших: — как вы себя чувствуете? Не ранены? К эскулапу в палатку дойдете?

— Не, не, не! — поднимаю руки я: — никаких эскулапов! Хватит. Все со мной нормально, мне бы отдохнуть да помыться.

— Вешнина — отведи Владимира Григорьевича в палатку,