Проект "Вектор". Дилогия (СИ) - Тарханов Влад Страница 23

– Ну, если я вижу в конце пути трибунал, то зачем мне идти на него не подготовившись.

– Даже так?

– Ну ты же умный человек, Андрей Иванович. Если наши две дивизии расколотят, кого назначат виновным, Духанова? Ты же лучше знаешь всю подноготную… Кого-то из нас двоих. Вот я и прикрыл себе жопу, как ты точно заметил.

Зеленцов кривовато ухмыльнулся в ответ. Но моя откровенность его поставила в тупик. Он понимал, что теперь надо идти начистоту, посмотрим, как далеко он зайдет в своих откровениях.

– Да, извини, Алексей Иванович, чего уж там, если быть честным, растерялся я, когда в передрягу тут попал. Хотел отступать, требовал от Духанова такой приказ отдать, не верил, что ты сможешь пробиться. А то, что тебе ударили навстречу, так это не моя заслуга – это командир 759-го сообразил, его ребята поднялись.

– Давай еще по одной! За Сталина! – это моё предложение нашло отклик в сердце комбрига Зеленцова. Меня его откровенность порадовала. Выпили, потом еще по одной, после чего я изложил ему свое видение плана наступления. Потом подошли наши начальники штабов, майор Чернов, который стал начальником штаба Особого корпуса и ничему уже не удивлялся. Майор! Начальник штаба корпуса! А что делать? Закипела работа.

Глава двадцать седьмая

Укрепрайон

Знаете, какой самый мощный в мире укрепрайон? Так это сердце женщины, как говаривал один очень мудрый одессит на привозе. Почему мудрый? Потому что он торговал газированной водой на разлив, и был при этом подпольным миллионером!

Это, конечно, из области шуток. Но сердце Марии Львовны Ворониной странно ныло и разрывалось от необъяснимой тоски.

Почему необъяснимой? А тут всё просто: комбригу Виноградову Маша соврала: она ушла от Зинаиды Виссарионовны Ермольевой не из-за тяжёлого характера оной дамы, отнюдь. Она пошла в армию за лукавой улыбкой и курчавой шевелюрой Моси Вайнштока, который служил как раз в 44-й стрелковой дивизии врачом. Была одна маленькая проблема: Моисей Вайншток был женат. И, вроде бы, несчастлив в браке. Это сейчас Маша знала, что словам мужчины верить нельзя, вот ни на грош верить нельзя. И что он ей наплел в тот вечер, когда им случилось остаться наедине, Маша уже не помнила. И не пила, и шоколадку не надкусывала, а проснулась рядом с хорошим человеком, лишившись девственности. Потом пришлось расстаться и с иллюзиями. Но до этого она спонтанно приняла решение пойти в армию, а знакомства ее отца позволили попасть в ту дивизию, где служил её Мося.

А какие он писал ей письма из Житомира! Вот только приехав в Житомир и увидев Соню, жену Моисея Гершелевича Вайнштока, военврача третьей категории, беременную вторым ребёнком, Мария стала прозревать. Мося познакомился с ней по второму разу, приглашал в гости, Соня, радостно улыбаясь, обнимала мужа, и от этой семейной идиллии, в сердце Марии Львовны Ворониной, уже военврача третьей категории, возник целый укрепрайон, в который мужчинам доступа не было.

Но сейчас… Её укрепрайон трещал по швам. Почему она его поцеловала? Что, не знала, что у комбрига репутация заядлого бабника, два брака, закончившиеся разводом из-за походов Виноградова по чужим виноградникам. Знала, всё знала, да и не был комбриг мужчиной её мечты, она ценила в мужчинах юмор и интеллект, вот только интеллектуалом Алексей Виноградов не выглядел. Любил выпить. Да! Был храбрым, даже безумно храбрым. Но это как раз Машу никогда не привлекало. Ей казалось, что военные должны одерживать победы с минимальными потерями, чтобы у военврачей и похоронных команд работы было меньше. А в комбриге она видела военного, который будет бросать бойцов на убой по любому приказу. Было у него такая черта: схватить в горячке боя свой ТТ и погнать цепь бойцов в атаку, самому летя впереди цепи на крыльях военного угара.

Так всё начиналось. Дивизию отправляли в спешке, у большинства бойцов не было зимнего обмундирования, лекарства похватали какие были, но… Но по мере продвижения на Север, всё менялось. Бойцы обзавелись ватниками, валенками и полушубками, недостающие медикаменты пополнили, появились лыжи и белые маскхалаты, работа снабжения, которому раньше внимания никто не уделял, стала чёткой и эффективной.

А тут еще эта истерика… Она впервые увидела в Алексее Виноградове человека со своими слабостями, а не бездушную машину войны. И ещё, она видела, как Алексей преодолевал, ломал себя, поступал не так, как привык. О том, что он сильно изменился на этой войне, говорили многие, с кем Маша общалась. Практически перестал пить. Стал внимателен к бойцам и командирам, прислушивался к чужому мнению, стал выказывать сильные волевые качества.

И всё-таки сердце её было в смятении. Маша боялась признаться себе, что по-прежнему любит Мосю, своего первого мужчину. Да, мерзавца, лгуна, бессовестного подлеца, но искрящегося тонким еврейским юмором с нотками сарказма, он мог даже подшучивать над самим Сталином, правда, делал это ненавязчиво и тихо, так, чтобы никто кроме нее не слышал и полслова…

Маша сама не знала, насколько она была права, оценивая интуитивно этого умницу Мосю… Из протокола ТОЙ реальности, которая, уже не произойдёт.

«Вопрос: Почему указанное к-во раненых, 10 человек были оставлены в лису билофинов при отступлении?

Ответ: Эвакуировать раненых из кольца окружения небыло возможности…»[52]

Глава двадцать восьмая

На Оулу

Всё-таки я финнов переоценил. Да, они создали какое-то подобие узла обороны в Хюрюнсалми, точнее, узел обороны строился по берегам озера Хюрюн-ярви, заключал в себя огневые точки с пулеметами, получше было укреплено само село, где оборону держал местный шуцкюр (ополчение), но это были ополченцы бывалые, резавшие красных в годы Гражданской войны. Стрелять они умели, местность знали отлично, дома свои превратили в укрепленные пункты. Я лично терять бойцов не хотел. Проблема была одна – очень узкий фронт наступления. Озеро уже могло выдержать танки, но с берегов пулеметы отсекали бы пехоту, а без пехоты танки – потенциальные гробы на гусеницах.

Терять людей я не собирался. Пусть лучше меня расчихвостят за перерасход снарядов. Ничего. Привыкли заваливать амбразуры телами, сейчас ТАК воевать нельзя. Некому скоро будет воевать при таком подходе. Местные жители? Ну, что сказать по поводу гражданского населения, не верю, чтобы шюцкор не позаботился о том, чтобы вывести людей из села. А если не позаботился – его проблемы, незачем в селе позиции обустраивать. Тут такое: или мирно жить, или воевать. Других вариантов не существует. В общем, провел имитацию атаки по фронту, послав сильный отряд в обход по правому флангу, туда же танки и артиллерию, они сбили фиктивное охранение финнов, а после серьезного обстрела деревни из всех орудий и миномётов на село медленно стала надвигаться пехота, поддерживаемая танками и пулеметным огнем. Последней каплей стало появление двух звеньев «Чаек», устроивших знатную штурмовку деревни, вот они и бросились отступать. Но надо отдать финнам должное: бегства не было. Они отступили, пожертвовав заслонами у озера, сумели вывести из окружения основную часть их «батальона» шюцкора, пытаясь закрепиться дальше от села, а вот этого я им уже не дал никакой возможности. Моя задача была как можно быстрее достичь пересечения дорог у хутора Куктийомяки.

И тут наши дорожки разделились. Моя дивизия стала организованно наступать на Оулу, повернув на дорогу Каяни-Оулу, а 759-й стрелковый полк 163-ей дивизии с танковым взводом и взводом танкеток, а так же батареями сорокапяток и полевых орудий продолжал гнать противника к Каяни. Майор Феликс Иванович Годлевский, командир 759-го полка имел четкий приказ – занять Каяни и организовать там оборону вплоть до подхода остальных частей своей дивизии, а уже оттуда комбриг Зеленцов должен был ударить в тыл финской группе на Нурмес и Реполу, навстречу частям 54-й дивизии, которая никак не могла выйти к Нурмесу. Чуйков планировал при успехе действий 163-ей дивизии и успехе 54-й рассечь окружить группу Талвелы, совместно с частями 8-й армии ударить на Тампере, угрожая Хельсинки с севера. Таким образом, можно было не упираться лбом в линию Маннергейма, а закончить войну намного раньше, чем это произошло в ТОЙ истории[53]. Охрана дороги Важинара-Суомасаалми тоже возлагалась на отдельные части 163-ей дивизии, поэтому очень сильным удар навстречу 54-й не мог стать. Но даже обозначение успеха на этом направлении ослабляло бы сопротивление на Оулу.