Сапер. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей Страница 23

Пока записывал в машине фамилии, раздался крик «Воздух!». И сразу же «Бам-бам-бам» — начали падать бомбы.

Глава 10

Я побежал к Кирпоносу, который всего шагов на десять меня опередил — ему-то двигаться намного труднее. Не привык еще к тому, что всё прошло у него там. Оставалось буквально пару метров — и тут меня накрыло упавшей палаткой.

Я помнил еще как спеленало брезентом, а потом приложило по пояснице, и по голове, да так, что в глазах потемнело. И я окончательно запутался в этих тяжелых складках. Подумал только, что вот отдохну немного, пока бомбежка не кончится, очухаюсь, и выползу. Но разрывов больше не было — что тут бомбить, горсть палаток, и все дела. Скорее всего осколочными мелкими посыпал, эсдэ два какими-нибудь. И контейнер небольшой. На такую площадь много не надо. А повторять… Пока развернется бомбер, пока прицелится — тут и наши истребители налететь могут. По крайней мере здесь они чаще случаются, чем где бы то ни было еще в округе.

Но вялость какая-то напала на меня внезапно, вот невозможно прямо. А дышать в этом мешке, который со всех сторон окружает, становится всё труднее. Вот тут мне на помощь кто-то пришел. Довольно грубо схватив за сапог, неведомая сила потащила меня наружу. А через пару секунд в процессе задействовали обе ноги, и уже весьма скоро я, пропахав носом брезент, вдохнул свежий воздух. Повернул голову, чтобы, во-первых, было легче дышать, а во-вторых, увидеть, кто же меня выволок на свет божий. Ничего себе! Буду писать мемуары, обязательно опишу эпизод, как генерал армии Кирпонос тащил меня за сапоги мордой вниз. Что характерно, сам при этом пребывая… далеко не в полном здравии. Михаил Петрович точно сам шатался — похоже и ему досталось.

— Санитары! Бегом ко мне! Тут раненый! Быстрее, бараны! — рыкнул Кирпонос.

Ого, голос прорезался, точно на поправку пошел. Только кто тут раненый?

— Сейчас, тащ генерал, секундочку, — я попытался встать, но что-то сильно мешало согнуть левую ногу.

— Лежи, Петр Николаевич, — почти ласковое обращение плохо сочеталось с тем, каким способом он ускорил мое возвращение в предыдущее положение. Но обижаться на него смысла нет, уже то, что Кирпонос оказался в состоянии нагнуться, чтобы схватить меня за сапог, для него сейчас почти подвигом было.

Откуда-то со стороны притопали две пары ног, бросили на землю рядом со мной носилки, простые брезентовые, каких в любом медсанбате без счету, наверное.

— Давай, в операционную неси сразу, — продолжал командовать медиками командующий. — Знаю я вашу сортировку, до утра валяться будет, не подойдет никто.

Ранение оказалось легким. Почти. Осколок впился мне в средоточие ума, из-за чего я, собственно, и встать не мог. Обезболивать место операции не стали, тот самый Моисеич, превратившийся у хирургического стола в чистого цербера, просто сказал, что времени на такую роскошь у него нет. Посоветовал только зубами не сильно скрипеть, а то сейчас в стране проблема с хорошими стоматологами — кого немцы не расстреляли, тот за убитых мстить пошел.

Осколок удалили, всё там почистили, вставили обрезок перчатки, чтобы внутри раны гадость не копилась, а наружу спокойно текла, да наложили парочку швов. Почти и не больно. Разве что самую малость. Хирург еще успевал и следить за своими подчиненными. Со мной, правда, к тому моменту закончили уже. И тут это Гляберзон запустил в сторону какой-то зажим и закричал:

— Рукожоп хренов, ты что творишь, тварь⁈ Без ноги человека оставить хочешь⁈

А я думал — тут пилят без разбору и все сплошь вежливые, о науке беседуют в свободное время. Но моя экскурсия в это совсем не интересное место закончилась, меня стащили со стола, помогли одеться, и вытурили на улицу. А я бы полежал, послушал, тут наверняка какие-то новые слова узнать можно. Интеллигенты всё-таки, они просто так по матушке не пошлют.

А везли меня прямо как министра какого, на заднем сиденье генеральской эмки. Почти как в анекдоте — не знаю кто он такой, но командующий фронтом у него на переднем сиденье ездит. Охранники попытались было чуть поспорить с таким решением, но не на того нарвались. Михаил Петрович не хуже доктора рассказал им, куда идти и что делать, когда на место прибудут.

И заселился я в нашу земляночку. Теперь я тут лежачий, ко мне на поклон пускай ходят. Первым, конечно, особист. Не мой подчиненный Евсеев, а начальник отдела фронта Дмитрий Иванович Мельников. Спокоен, деловит, будто и не бросал на меня косяки за американский орден. Хочется верить, что он в чувствах разобрался, а не обиду затаил.

И сразу с порога начал про танки допытываться. Что я ему нового рассказать могу? У него там подчиненный есть, майор Шашков. Он сюда всё отписывает, держит начальство в курсе. И что мне, сказать Мельникову, вы, мол, у Александра Георгиевича спросите, он расскажет? Непорядок получится. Советский гражданин при обращении к нему представителя органов должен радостно идти на контакт и быть искренним до последнего.

Вот хорошо, что мне рожи недовольные кривить можно официально теперь — я же раненый, у меня болит всё. Но про танки американские рассказал. Упирал на героическое освоение и бои первого дня, чрезвычайно результативные и поднявшие боевой дух наших бойцов на невиданные высоты.

— Петр Николаевич, про подвиги мне не надо, — отмахнулся от моих речей Мельников. — Кого надо — наградят, списки утверждаются. Вот вы мне лучше осветите эпизод, когда после прямого указания майора Стоянова важная для нас техника была практически выведена из строя.

— Кто-то вас неверно информировал, Дмитрий Иванович, — спокойно ответил я. — Никакого вредительства там и близко не было. При освоении техники вопрос особенностей работы с горюче-смазочными материалами прорабатывался в первую очередь. И Стоянов постоянно напоминал об этом своим подчиненным, в том числе и под подпись. Я видел эти списки, их передали в штаб армии. Но в условиях вероятного дефицита ГСМ было принято решение исследовать возможность применить… что под руку подвернется. Сами понимаете, какая там обстановка была до начала прорыва. В один двигатель залили бензиново-масляную смесь, попробовали запустить. Не завелся. Всё осуществлялось под контролем, акт потом составили. Сразу же всё слили, прочистили, промыли. Танк потом в бою участвовал, на ходу до сих пор. Так что кто это писал — не думаю, что за наше дело человек переживает. А вывести из строя опытного командира желание есть. Вы бы его проверили, сигнальщика этого…

— Всех проверим, товарищ Соловьев, не беспокойтесь, — особист встал, пожелал выздоровления, и вроде как собрался выходить, но потом будто как вспомнил и у двери добавил: — Рапорт мне про американку не забудьте написать подробный.

Сам я ничего писать не собирался. Ищи дураков в другом месте. У меня советник есть, Евсеев. Его, кстати, я не видел еще. Равно как и товарища Ахметшина. Один тут скучаю. Военфельдшер только после Мельникова заглянул, посмотрел, и делать ничего не стал. Понятное дело, время перевязки не наступило еще. Но я ему рекомендации по лечению другого пациента сообщил. У меня как у того старшины, всё в блокнотик записано. Медик проникся, ценные указания воспринял как руководство к действию.

Потом появился по-настоящему полезный человек — красноармеец Дробязгин. Обед принес, одеяло поправил, новости сообщил. Так, больше по мелочи, все службу несут, происшествий не случалось. Вот только товарищ лейтенант пострадал от стихийного бедствия в виде супруги.

— Стоять, Никита! Какой еще жены?

— Прасковья Егоровна, какая и раньше была. Она говорила, что вы лично ее с товарищем лейтенантом браком сочетали.

И смотрит на меня ординарец такими глазами, что чует мое сердце, сейчас я узнаю много нового и интересного.

— Было дело, не отрицаю. А откуда здесь жена появилась, в прифронтовой полосе?

— Так по договоренности, после окончания курсов фельдшеров прикомандировали сюда,