Ревизор: возвращение в СССР 18 (СИ) - Винтеркей Серж Страница 23

Брагиных прижали к ограждению. Заметив, что что-то изменилось и вода опасно приблизилась, Костя забеспокоился. Судно дало очень сильный крен. Он решил отойти от края и потянул к себе Женю, их место «в первом ряду» моментально заняли. Женя обиженно надула губки. А Костя вдруг заорал, перепугав ее:

— Все назад!

Но его никто не слушал.

Он потащил упирающуюся жену в ресторан, желая выйти с другой стороны судна. И вот тут уже на весь теплоход разнёсся отчаянный мат. Это капитан требовал немедленно освободить левый борт.

— Перевернёмся, нахрен, идиоты! — истошно орал он, обильно добавляя самый популярные в народе нецензурные слова.

Тут уже Женя покорно побежала вслед за мужем. А он уже осматривался в поиске шлюпок.

Глава 10

Чёрное море. Теплоход «Тарас Шевченко».

Но всё обошлось, шлюпки не понадобились. Капитан докричался до пассажиров и команды. Угроза миновала, крен потихоньку начал выправляться.

Вцепившись в перила по правому борту, Костя обругал зевак, разбегающихся, кто куда, и взглянул на перепуганную жену, которая вопросительно смотрела на него в ожидании дальнейших указаний.

— Ну, и чего ты упиралась? — спросил он Женю, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди.

— Я не поняла! — виновато ответила она. — Что это так опасно.

— Не доверяешь мне, что ли? — притянул он её к себе.

— Я больше не буду, — посмотрела она на него с надеждой, что простит. — Извини, пожалуйста.

— Ладно, — чмокнул он её в макушку. — Главное, что всё обошлось.

В воскресенье Фирдауса Гончаровы соблазнили рыбалкой. Они вернулись часам к одиннадцати, опять с парой вёдер камбалы, и легли счастливые спать. А мы только проснулись к этому моменту. После завтрака предложил Никифоровне и пани Нине помощь с чисткой рыбы, но они отправили меня выгуливать жену.

— Ей надо ходить, двигаться, — объясняла пани Нина. — А то рожать трудно будет. Нельзя расслабляться.

Мы позавтракали и пошли на площадь, где вся туристическая жизнь проходит. Шли не спеша, чтобы Галия не напрягалась. Ей интересны были развалы с женскими украшениями, купили ей бусы из молочного янтаря, очень красивые.

Возле уличных весов Галия остановилась и попросила четыре копейки.

— Доброе утро, милочка, — приветствовал её сухонький старичок как старую знакомую. — Попробуем ещё раз?

— Что попробуем? — не понял я.

— Если вес будет ровно делиться на пять, полагается приз, — объяснила мне жена. — Я всё жду, когда мы дорастём до шестидесяти килограммов.

— И какой положен приз за шестьдесят килограммов? — спросил я, наблюдая, как старичок взвешивает жену.

— Ещё бы триста граммов, — сочувственно улыбаясь, проговорил он, — и этот кулон был бы ваш, — показал он маленькую безделушку из янтаря.

Копеечная вещица, мы бусы только что купили за пятнадцать рублей, но жена, всё равно, расстроилась.

— Триста грамм не хватило, говорите? — уточнил я. — Сейчас мы вернёмся, — кивнул я в сторону кафе.

Он рассмеялся в ответ. А мы пошли есть мороженное. Естественно, одно весит сто граммов, я специально уточнил у продавщицы, так что пришлось Галие добавиться двумя пирожными по сто граммов каждое.

— Ой, вредно же столько сладкого есть… — сказала она, с жадностью их поглощая.

— Ну так не каждый же день, сугубо ради великой цели! — с пафосом сказал я ей, сам затачивая кремовое пирожное. Эх, как здорово в этом возрасте! Жрешь, что попало, и ни грамма лишнего веса! А попробуй вот так же после сорока лет себя вести…

Доела, пошли взвешиваться второй раз. Очередные четыре копейки перекочевали из моего кармана к дедушке.

— Ну, теперь вам деваться некуда! — сказал я ему, и украдкой показал на всякий случай трешку, зажатую в кулаке чтобы он точно мне беременную жену не расстроил. Дед, кинув мимолетный взгляд на трешку, тут же кивнул.

— Шестьдесят килограммов ровно! — громко объявил он на всю улицу, привлекая внимание туристов. — И приз уезжает… Откуда вы, милочка?

— Из Москвы мы, — быстро ответил я.

— И приз уезжает в Москву! — вручил он счастливой Галие маленький кулончик. — Поздравляем победительницу! Кто следующий попытает счастья?

К старому тут же выстроилась очередь.

— Вот это я понимаю, грамотный маркетинг, — рассмеялся я и положил ему на гору мелочи трешку, воспользовавшись тем, что Галия рассматривала добычу на солнце в поисках какого-нибудь комара, застывшего в смоле сто миллионов лет назад. Ей кто-то рассказал, что такие особенно ценятся, вот она и проверяла теперь каждый кусок янтаря, что попадал ей в руки, не важно, купили ей что-то или Родька притащил с пляжа добычу.

Дед, конечно, про маркетинг не понял, но при виде трешки довольно кивнул, а мы пошли себе к пирсу.

— Представляешь, — начала оправдываться жена, когда засекла мой снисходительный взгляд, с которым я наблюдал, как она любуется этим несчастным кулончиком. — Родька с первой попытки взял приз, у него вес оказался ровно тридцать пять килограммов. А я второй месяц хожу, хожу и всё никак.

— Я понял, дело чести, — рассмеялся я и обнял её.

После обеда Фирдаус попросил показать ему, где тут переговорный пункт. Пошли все вместе за час до закрытия. Мне Москву дали быстро, Фирдаусу же пришлось демонстрировать зарубежный паспорт, и долго объяснять, кто он такой, зачем ему звонить в Ливан и Париж и что он собирается говорить. С Парижем его не смогли соединить, там оказался абонент не абонент. А с Ливаном Фирдаусу все же удалось переговорить. Кричал он по-арабски в кабинке с фанерными стенами ну очень громко, привлекая к себе всеобщее внимание, ну так что же поделать, связь не очень и по СССР. Можно представить, как она ухудшается, когда еще и за бугор нужно дозвониться…

Миша Кузнецов рассказал, что в Москве всё без изменений: жара и дым. Они с Маратом только вернулись с работы. Не стал его задерживать, и так, чувствуется, уставший, передал всем привет и всё.

Бейрут.

Звонок сына из Паланги оказался неожиданным для Тарека, вроде, только недавно из Москвы звонил. Фирдаус интересовался делами семьи. Тарек рассказал, что Амаль с девочками уехали путешествовать по Франции, пока не вернулась из Калифорнии его жена. Тарек спросил, что будут делать девочки потом? Сын ответил, что к началу сентября им надо быть в Москве, начнётся учёба. А раньше приезжать нет смысла, Москва затянута дымом, он сам сбежал оттуда в Палангу.

В конце разговора Фирдаус неожиданно пригласил отца в Москву к началу сентября.

— Это не срочно, — сразу добавил Фирдаус, чтобы отец лишний раз не волновался. — Просто, я соскучился.

Тарек было напрягся. Сын не так давно и улетел, чтобы соскучиться так быстро. За пять лет его учёбы в СССР они все уже привыкли по полгода не видеться и довольствоваться общением по телефону.

В жизни всякое бывает, и Тарек инструктировал детей на случай, если им придётся когда-нибудь звонить под давлением. В случае опасности они должны передать привет покойному дедушке, или поинтересоваться его здоровьем. Но разговор закончился, а сигнал так и не прозвучал, значит, всё в порядке. Если бы у сына была срочная информация, он сам бы прилетел. Значит, он хочет устроить ему встречу с кем-то в Москве. И он догадывается даже, с кем именно. Интересно, возникли какие-то сложности с господином Ивлевым, или, наоборот, появились какие-то новые идеи, которые обязательно нужно обсудить в узком кругу с его участием? Почему бы и нет, ему очень любопытно… Да и в Москве он не был с того года, когда пристраивал Фирдауса на учебу. Кажется, совсем недавно это было, а ведь пять лет прошло… Значит, надо лететь в Москву.

Первые дни отпуска пролетели слишком быстро, если так дальше пойдёт, такое впечатление, две недели сольются в пару дней. Погода стояла чудесная для Балтики — вода, по ощущениям, градусов восемнадцать, на суше температура двадцать два-двадцать три. Мы только ходили плавать, гулять и звонить. Вечером все собирались на террасе и гоняли чаи под разговоры. Родька очень с Фирдаусом сдружился, а тот с удовольствием играл с нашей мелкой. Просто, идиллия.