Дворянство. Том 2 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич Страница 25

Елена отвела правую руку в сторону для баланса и решила, что, должно быть, дуэлянты похожи на подтянутого, стройного тореадора и мощного, крепко сбитого быка, который готов разить снизу вверх. А затем ни к селу, ни к городу женщина подумала: интересно, есть ли в Ойкумене учебники по фехтованию? Если да, то вряд ли они сделаны по-человечески, с иллюстративным материалом и нормальными описаниями. Хель умеет писать и немного рисовать, а также владеет правильной методологией обучения индустриальной эпохи, от простого к сложному. То есть сугубо технически могла бы сотворить что-то вроде «учебника начинающего бретера». В следующее мгновение Барнак пошел в атаку, набегая частыми шажками, словно краб, так что времени для отвлеченных размышлений не осталось.

Саблю молодой боец снял с плеча и держал горизонтально на уровне живота, подпирая левой рукой обух. Умом Елена понимала, что ей в худшем случае грозят ушибы и трещины в костях, которые (возможно) залечит Пантин. Однако по спине явственно скользнул холодок, женщина почувствовала то, что можно было бы назвать дыханием смерти. Очень уж грамотно, собранно перемещался Гигехайм. Благодаря экстремально низкой стойке даже относительно короткие шаги позволяли молодому рыцарю двигаться очень быстро. Воин мгновенно разворачивался в любом направлении, используя переднюю и заднюю ноги как опорные оси. Барнак мчался прямо на Елену и со второго шага начал крестить саблей воздух перед собой.

«Не изящно!» — возопил внутренний голос Елены, пока женщина обливалась холодным потом от мгновенного приступа страха. Правая рука показалась ужасающе пустой, а сабля в левой — хоть и была точно такой же, как у Барнака — игрушечно легкой, бесполезной. Все происходило невероятно быстро, но в то же мгновение Елене показалось, что в созерцании шагающей мясорубки прошли века.

Рефлексы и привычки сработали помимо сознания. Пока Елена ужасалась и представляла, как сейчас ей что-нибудь поломают, ноги сами собой толкнули землю, вынося фехтовальщику из-под рубящего шквала через разрыв дистанции с уходом в сторону. Две или три секунды после того Барнак продолжал строить из себя ракообразное в атаке, Елена же убегала задом наперед, стараясь не попасть под мельницу тупой стали.

Юноша остановился, взял саблю двумя руками, то ли ради отдыха, то ли готовясь бить еще сильнее. Елена оказалась развернута спиной к двум наставникам, однако ей не нужно было оглядываться, чтобы отчетливо представить кривую усмешку на губах Пантина. В ушах зазвучал саркастический голос: «… если только предоставляется возможность, ты всегда отступаешь, всегда шаг назад...»

Барнак несколько раз приподнялся и опустился на пружинистых ногах, словно механизм, проверяющий качество амортизаторов. Елена сжала челюсти, выпрямилась еще сильнее, будто ее тянули к небу за ниточку, привязанную к волосам на макушке. Расслабила руку, стараясь прилагать усилий ровно столько, чтобы держать клинок уверенно, не закрепощая суставы, не теряя даже сотой доли мгновения на борьбу с собственными мускулами. И утвердила заднюю — опорную — стопу на мокрой и скользкой почве так, словно пятка упиралась в бетонную стену.

«Ни шагу назад!»

Барнак встал чуть ли фронтально, качнулся туда-сюда, обозначая замахи, однако, не доводя их до полноценных ударов, следя за каждым движением противницы, высматривая брешь в защите. Бреши не обнаружилось, более того, длинный сабельный клинок Елены двигался, будто привязанный невидимой нитью к солнечному сплетению рыцаря, угрожая наколоть его во встречной атаке, словно жука на булавку. Гигехайм опять взялся за рукоять одной — снова правой — рукой и попробовал рубануть Елену чуть ниже груди. Женщина лишь вытянула свой клинок еще выше и дальше, пропустив под ним вражескую саблю, так что юному рыцарю пришлось качнуться назад, обрывая атаку, дабы не получить укол под горло. За все время поединка сталь клинков еще ни разу не соприкоснулась, не ответила звоном на звон.

Они снова замерли друг против друга. Елена чувствовала себя как мотылек, оседлавший бурю. Движения, намерения, возможности, оружие в руках — все превратилось в некий вихрь, который жил и двигался в самом себе, даже оставаясь в неподвижности со стороны. Она видела и чувствовала свои слабости, воспринимая их как слепые пятна — «Уязвимости» в терминологии Фигуэредо, которые следовало прикрыть верными Положениями, контратакуя меж Направлениями противника.

Барнак опустился еще чуть ниже в стойке, глядя на Елену темными и очень внимательными глазами. Взгляды столкнулись, и женщина вдруг поняла, что может предсказывать намерения и думы юноши по движению его зрачков. Гигехайм крестил ее взором как ранее саблей: быстрый взгляд на ноги — значит, проверяет устойчивость ее позиции; на руку — решил, что противница устала держать не такую уж и легкую саблю постоянно вытянутой; на ключицу — главную цель быстрой рубки. Очевидно, сейчас юноша повторит набег, отразить который будет сложнее, а может и совсем невозможно. Если только не уйти в размен ударами. Если тебя не учили лучшие из лучших. Если ты не скрещивала клинок с величайшим бретером в своем поколении. Если ты не ссыкло, которое всегда убегает и действует лишь от обороны. Если не…

«А хрена бы и нет?!» — подумала фехтовальщица и напала сама.

Высокая стойка, может, и уберегала колени, однако не позволяла широкие, быстрые шаги, а Барнак выдерживал дистанцию, поэтому Елена сделала бесхитростный выпад, но очень глубокий и стремительный, а главное — неожиданный, без колебаний и предварительных маневров. На этом бой и закончился бы, окажись противник чуть старше, чуть медленнее или слабее в ногах. Но сила молодости и хорошая подготовка сказались — Гигехайм ушел от выпада «крабьим» скачком назад. Елена воздержалась от преследования, не забыв учение Фигуэредо: победу приносит математически точная последовательность отточенных действий. А торопливая погоня за шансом дает в итоге лишь пригоршню сырой земли на могилу.

Они снова закружились в страшноватом и одновременно завораживающем танце. Некоторые из проезжавших мимо путников начали останавливаться, приглядываться к бою. Кехана и Пантин молча наблюдали, не выдавая ни словом, ни жестом своих симпатий и надежд на искусство учеников. Если таковые надежды и симпатии, в самом деле, имели место. Поняв, что противник достаточно силен и опасен, Барнак теперь действовал куда осторожнее, надо полагать, решил взять противницу на измор, используя превосходство в силе и выносливости. А Елена уже чувствовала, как у нее, в самом деле, начинает сказываться ключевая уязвимость высокой и длинной позиции — вытянутая рука держала противника на расстоянии, но и быстрее уставала. А Гигехайм, будто поняв это, еще и начал серию горизонтальных батманов-отбивов, стараясь больше нагрузить вооруженную конечность фехтовальщицы.

Женщина обозначила укол и одновременно шагнула назад, воспользовавшись разрывом дистанции, сменила руку. Барнак оставил клинок в правой, так что дуэлянты вернулись к обычному, классическому положению. Наверное, Гигехайм все-таки не амбидекстр, а обычный правша, которого учили владеть обеими руками одинаково.

Сторонних зрителей прибавилось, в основном это были слуги дворян из поезда, однако средь них затесалось и несколько оруженосцев. Елене показалось, что она видит даже знакомую шляпу с бляхой имперского комита, но женщина запретила себе думать о постороннем. Нет ничего за пределами жидкой грязи арены. Есть лишь жизнь и смерть на остриях сабель, в глазах соперника.

Теперь клинки сталкивались гораздо чаще. Маневр, замах, финт. Уклонение. Движение и Положение. Снова и снова. И снова. Танец действий, вихрь позиций, которые изменяются каждое мгновение, никогда не повторяясь. Убийца по имени Хель снова шаг за шагом вытесняла, подменяла собой Елену, наслаждалась каждой секундой боя, копила холодную уверенность и решимость победить — как ростовщик собирает золотые монеты. Несмотря на бешеную работу всего тела, душа Хель была преисполнена медитативного спокойствия, как зеркальная гладь воды. В ней отражалось лишь то, что происходило, а еще то, что могло произойти. Это не имело ничего общего с видениями, которые в прошлом изредка накрывали девушку, поражая (и обманывая!) картинами некоего фантазийного будущего. Чистое знание, шахматная партия, разыгрываемая двумя фигурами и двумя клинками с бесконечными степенями свободы. Главное было — ни в коем случае не дать разуму вмешаться. Видеть, понимать, действовать — но не думать. Быть как водомерка, что скользит, неуязвимая и непотопляемая, перебирая лапками по тончайшему слою поверхностного натяжения.