Без права на подвиг (СИ) - Респов Андрей Страница 25

— И что, Иван, начальство на выстрелы не прибежало?

— Ух…а ты почём знаешь? Ну да…явился охвицерик. Да только видно было, что конвойные ему всё по-своему обсказали. К бабке не ходи! Пленные же за территорию ограды вышли. А значит — побег!

— Умный ты, Вань. Соображаешь…

— Иди нахрен, Петрушка! К своим немецким господам. Подпевала фашистский.

— Какой ты уж больно сообразительный, Вань. Случайно, не партийный?

Ивану хватило ума не отвечать на подначку. Он молча и демонстративно пересел к противоположной части проволочной изгороди.

А мне отдыхать было рано. Что ж, думал использовать свою находку для более важных дел. Но жизнь ломает любые планы.

Дело в том, что при обыске мертвецов, кроме обычных вещей мне здорово подфартило: попалось золотое обручальное кольцо и цепочка, выпавшие из кисета, обнаруженного в нагрудном кармане гимнастёрки. Как, каким образом довольно молодому артиллеристу удалось, находясь в плену, сберечь столь ценную вещь?! Неясно. Подобные вещи в довоенном СССР, насколько мне помниться, были большой редкостью. Особенно в городах, где и браки-то частенько не регистрировали. Не говоря уж о венчании. Видимо, сельский парнишка был. Да не из обычной семьи… Земля ему пухом. Я кольцо даже на зуб незаметно попробовал, думал медь золочёная. Ан нет! И проба — всё чин чином. И вещи новые — метал цепочки и кольца не успел даже потускнеть.

Оставалось сообразить, как подвигнуть конвоиров осуществить выгодный для меня товарообмен. Развлечение с расстрелом ведь они придумали не просто так. Падлы конченные. Вертухаи вермахтовские. Ублюдки арийские.

Это понятно. Но и они, как ни крути, — люди. Со всеми своими достоинствами и недостатками. И им охранять толпу пленных на солнцепёке наверняка обрыдло до чёртиков. Вон как их ефрейтор на мою клоунаду среагировал. На пустом месте упаковку сигарет заработал.

Надо быть честным, не совсем на «пустом». Рисковал я тогда прилично. Но вот было же что-то такое в глазах того немца? Сумасшедшее. Будто бы он тоже о чём-то таком догадывается. О бесконечной игре Жизни и Смерти на войне? Ублюдок конченный…а что? Можно ведь и на этом сыграть. Мда-а…а оно мне надо?

Надо, Гавр, надо! Вечером, даст бог, поляки с харчем придут. Как договариваться через колючку, если эти, в фельдграу, палят ради развлекухи? Долю Вайде я уже пообещал. Но ведь и представителей «высшей расы» надо принимать в расчёт. Значит, надо договариваться уже сейчас. Золота жалко. А, и хрен с ним! Легко пришло, легко и уйдёт. Вот что сделать, чтобы в меня не выстрелили, едва я шагну за ворота?

Есть одна мысль. Ничего нового. Удивляя — побеждай! Ну, не подведи, Александр Васильевич! Мудёр ты был и нам завещал маленько.

Я встал перед створами ворот. Аккуратно снял с себя сначала ботинки, стащил обмотки, затем штаны, гимнастёрку с пилоткой, потом пришёл черёд изрядно пропотевшего исподнего.

Флягу постарался незаметно засунуть под ворох одежды. Вот будет кому-то пожива, если меня всё же пристрелят! Страха почти не было. Была уверенность в своих силах. Несмотря на никуда не девшееся чувство голода, я ощущал себя вполне способным в ситуации, доведённой до крайности, даже раненым добежать до конвоиров и посворачивать им шеи, словно цыплятам. Что ж, полагаю, до этого не дойдёт.

Поэтому я сейчас шагал в костюме Адама, широко и счастливо улыбаясь заинтересованно уставившимся на меня ублюдкам в фельдграу, чувствуя, как приятно обдувает лёгкий летний ветерок мои сжавшиеся от напряжения причиндалы.

— Гутен таг, херы зольдаты, — я сделал на невидимой границе ворот что-то отдалённо похожее на реверанс, покрутив пустой правой ладонью у лица за неимением шляпы, — у меня к вам дело, их хабе гешефт, йа, йа! Хороший обмен, гут тауш, ченч, суки позорные! Натюрлих! — я растягивал улыбку на сорок четыре зуба до скрипа в затылке, пританцовывая в полуприседе.

Явно обалдевшие от моего представления немцы начали похохатывать и тыкать в меня пальцами. Я же решил ковать железо пока меня не обожгло.

— Обмен, гут тауш, вассер — голд, вассер — голд! — указывал я пальцем на стоящие вёдра.

Давешний ефрейтор перестал смеяться и с недоверием уставился на меня.

— Голд?

— Йа, йа, голд!

— Ком цу мир, кляун! — он небрежно поманил меня ладонью. При этом его сослуживцы навели на меня винтовки.

Я медленно подошёл к ефрейтору и с поклоном положил на его ладонь цепочку. Золото во все времена оказывало на людей поистине магическое действие. И сейчас не подкачало. Конвоиры, уже не обращая на меня внимания, уставились на ладонь своего начальника. Прямо сейчас я мог лишить бытия этих мудаков в три движения. Спокойно, Гавр, спокойно. Я для них всего лишь голый клоун.

— Вассер?

— Йа, йа, вассер. Цвай… — указал я на стоявшие вёдра.

— Гут, — важно кивнул ефрейтор, пожав плечами и отправляя цепочку в нагрудный карман кителя.

— Филен данк, — отозвался я, шагнув под пристальными взглядами к вёдрам. Подхватил кружку большим пальцем и взялся за ручки, ожидая ежесекундно выстрела в спину. Но ничего не произошло. Мне дали уйти.

Я благополучно вернулся к стопке своей одежды. Уж и не помню, как оделся, лишь звякнувшая о подбитые ботинки фляга вернула в реальность. Я оттащил вёдра к месту, где обосновался Иван, семеня мелкими шажками, боясь пролить хоть каплю живительной влаги.

— Вань, раздели на общество, проследи, чтобы всем по паре глотков хватило, — и немедленно завалился на свободный кусок земли, подложив локоть под голову и натянув пилотку на глаза.

Адреналиновый шторм схлынул, оставив противную дрожь в пальцах. Я всё ещё жив! Коммерческое предприятие «Миротворец и &» провело в этом грёбанном мире свою первую сделку. Салочки со смертью, мля…

Глава 7

Не всякий смотрящий видит.

Уснуть несмотря на усталость, так и не удалось. Мешало не отпускающее навязчивое напряжение. Время провёл в бесплодном ожидании очередной новой подлянки или резкого изменения обстановки. Н-да-а…не ожидал от себя такой несобранности, словно впервые в жизни идёшь по осколкам стекла.

Видимо, нескольких суток пребывания в плену оказалось недостаточно, чтобы привыкнуть к пребыванию в положении перманентной угрозы для жизни. Скорее всего, виноват в этом слишком резкий временной переход. В 1915-м я хотя бы повалялся неделю в беспамятстве, да и потом в общении с отцом Афанасием более плавно вошёл в ключевую реальность.

А здесь? Даже толком проверить свои способности не могу. Всё время на виду. Как в зоопарке, честное слово!

— Слышь, Петро! — Иван потряс меня за плечо, прервав сеанс самобичевания, — на, держи, твоя доля!

Стараясь не думать о множестве полных всякой заразы ртов, что касались до меня края переходящей кружки, я выцедил те несколько глотков воды, что мне полагались.

— Уф, хорошо! Жаль, что мало. Вань, всем хоть досталось?

— Всем понемногу. Кто жив пока …

— Много? — во рту проявилась неприятная горечь.

— Трое преставились. Так колодами и лежат на солнцепёке. Отнесли в сторонку. Германцы выносить за ограду не разрешают.

Я ещё раз внимательно присмотрелся к Ивану. Резанувшее слух до боли знакомое слово «германец» навело на неожиданную мысль. Неужели мне не показалось? Даже если сделать скидку на измождённый вид и потемневшее от загара лицо, больше сорока пяти лет дать моему однополчанину было сложно. Он что, как будущий маршал СССР Малиновский, пошёл на фронт Первой мировой в пятнадцать? Да не может быть.

— Ты чего уставился на меня так, Петро? — заметил моё внимание к себе Иван.

— Ты с какого года, земляк.

— С девяносто первого…так ты ж, а, всё забываю, что ты будто контуженный!

— Воевал?

— Было дело. И в германскую, и в финскую отметился. А что?

— То-то я слышу фрицев германцами называешь. Так ты старше меня почти на десять лет выходит? А выглядишь прямо на зависть молодым.