Скверная жизнь дракона. Книга вторая (СИ) - Костенко Александр Страница 25

— Скверна! Скверна! — причитала испуганная бабка.

— Не-е-ет! — заорал мужик. — Только не мой ребёнок! Не мой ребёнок! — он развернулся, достал из-за печки топор и бросился к столу. — Отродье скверны!

— Куда? — когда он оказался рядом, я схватил его за руку, развернул на себя и ударил в живот. Его согнуло и он стал задыхаться. Я выхватил топор и откинул его в сторону, а мужика оттолкнул назад.

— Гильм! Гильм, сука, старое мудафилище, на меня смотри! — староста, находясь в прострации, испуганными глазами уставился на меня. — Держи этого утырка! Если он встанет, я тебе голову отрублю!

— Уберите его! Уберите его от меня! — женщина яростно болтала ногами, пытаясь скинуть на пол своего ребёнка.

— Успокойся! — что есть сил я ударил кулаком по столу рядом с её ухом. От сильного удара боль разошлась по руке. Но это сработало — женщина замерла.

Осталась причитающая бабка, сползшая по стене на пол. Я отвесил ей пощёчину, отчего она сразу же замолкла. Лина стояла рядом с печкой и смотрела на меня глазами, в которых перемешался страх с желанием помочь во что бы то ни стало.

Комнату обволокла густая как смоль тишина. Был слышен ветерок, шелестящий соломой на крыше дома. Ребёнок не дышал.

— Согласно эдикту Всеобщей Церкви о детях скверны, каждый такой ребёнок должен быть доставлен живым для освидетельствования! Я повторяю тебе, сука, — я ткнул пальцем в мужика, — живым! Ты, — я повернулся к бабке. — Заставь его дышать! Оживи его!

— Нет! Я не трону это отродье!

— Слушать меня! — я повысил голос, привлекая к себе внимание. — Я, магос Настрайской магической академии по имени Лик’Тулкис, являясь подтверждённым исследователем скверны от самой Всеобщей Церкви, клянусь: я заверю твой отказ соблюдать святые писания и да отлучат вас всех от света богов и да падёт проклятье на вас и весь ваш род!

— Не надо! — бабка взмолилась и поползла ко мне на коленях.

— Заставь его дышать, карга!

С трясущимися от страха ногами, с отвращением подняв бездыханное тельце, она стала шлёпать его по попе. Наконец я понял почему его окрестили отродьем скверны. Плечи, спину и грудь покрывал коричневый пушок, слипшийся в продолговатые лини, а там, где должны были быть человеческие уши — торчали два маленьких полукруглых блюдца от животного семейства с таким же слипшимся пушком.

Я медленно обвёл взглядом собравшихся в доме разумных. Мои слова про отлучение от церкви заставили всех дышать через раз. Даже Лина, которой церковная благодать вообще не грозила — и та испугалась.

— Гильм. Гильм! — мой окрик привёл старосту в чувства. — Отпусти мужика, иначе ты ему плечи раздавишь. Смотри на меня! Быстро беги к себе. Попробуй связаться с церковью и расскажи про этот случай. Спроси у них, когда они смогут принять его… мальчик или девочка? — я строго посмотрел на бабку.

— Всё отродье скверны, — процедила та сквозь зубы.

— На вопрос отвечай!

— Мальчик.

— Хватит бить его, а то одно месиво от задницы оставишь. Пробуй что другое. Не криви свою рожу. Делай! — я повернулся обратно к старосте. — Ты понял, что это мальчик?

— Да.

— Молодец. Расскажешь и спросишь, когда они смогут прийти и засвидетельствовать ребёнка. Ну или когда к ним нужно его притащить. Ты же староста, знаешь процедуру.

— А я…

— Время не теряй! Сейчас лучше всё узнать, а там дополним. Иди, я здесь буду.

Гильм сильно сомневался, но всё же вышел из дома и направился к себе. У него в доме был небольшой маяк для связи с администрацией города.

Бабка откачивала ребёнка и хоть опыт в таком деле у меня практически отсутствовал, но интуиция подсказывала, что он изначально родился мёртвым.

— Что боги тебе сказали? — я обратился к роженице. Она всё ещё не могла собраться с мыслями и начать мыслить адекватно. — Что тебе сказали боги, когда ты выпила зелье? Сколько жизни тебе восстановило?

— Жизни? Жизненных сил, да?

— Да, жизненных сил, — я сам перенервничал и забыл, что вижу характеристики иначе. — Сколько восстановилось?

— Нисколько.

— Тогда что они сказали?

— Точно не помню. Б ыло больно. Я почти ничего не поняла. Они говорили что-то по всесильное восстановление.

— Это всё? Узнай: твои жизненные силы сейчас уменьшаются?

— Нет, — сообщила она, прочитав молитву богам. — Пожалуйста, господин лекарь: не губите нас!

— Ты про отлучение? Не буду. Главное — его не убивайте. Если он, конечно, дышать начнёт.

Но всё обошлось. Мальчик закричал практически сразу, стоило только успокоить роженицу. Все, кто был в комнате, облегчённо выдохнули. Бабка, женщина и её муж были уверенны, что их теперь не покарают в церкви. Но даже выбрось они ребёнка в лес — им бы всё равно ничего не было.

У меня тоже был повод для радости: к этой чёртовой змее в кошмарах не присоединится разрубленный младенец. Я ко многому отношусь спокойно, но такое вынести не был способен. Нет уж, увольте! Да Лина как-то странно смотрит на ребёнка.

Пока я заставлял женщину покормить его грудью, отчего та всячески отнекивалась — в дом вбежал запыхавшийся Ренс. Ловя воздух ртом подобно загнанной лошади, он сообщил, что церковники приедут только через две недели: они сейчас заняты и надо младенца где-то подержать. Напомнив женщине, что она жива только благодаря моим зельям и всё же заставив её покормить ребёнка, я повернулся к парню.

Никто в деревне не возьмёт это дитя к себе — оно и так понятно. Обычно старосты заботятся о детях скверны. Ренс тут же крикнул, что младенца разрешили зарубить. Ещё раз успокоив бабку и мужика, я грозно посмотрел на рыжеволосого дурня. Он всё портил своим присутствием. Пришлось подтвердить его слова. Да, так можно было поступить — но только если его животная основа была известна. Если же она закрыта, то это пойдёт поперёк всем догмам.

Женщина тут же взмолилась. Её боги не знали, какую форму приняла скверна в теле ребёнка. Женщина тут же стала просить богов отцепить от неё это отродье. Через минуту она облегчённо сообщила, что боги сжалились над ней и теперь это не её ребёнок. Мужик повторил следом.

В доме воцарился сущий хаос. Где-то в стороне громко причитала бабка: со скорченным от отвращения лицом, она заворачивала ребёнка в пелёнки и твёрдо заявляла, что эти пелёнки теперь только сжечь. Да и то, извинившись перед огнём. Женщина же всей своей натруженной глоткой громогласно клялась, что быстрее отрежет себе грудь, чем позволит этому отродью вновь прикоснуться к себе. Мужик же просто стоял, молчал и недобро щурился, поглядывая то на меня, то на осквернённое дитя.

Мы с Ренсом в этот момент обсуждали судьбу ребёнка. Как заведённый, он всё твердил, что его семье противна сама мысль быть в одном доме с порождением скверны. Я же доказывал, что это их обязанность как главных в деревне.

— Может быть вы и привычны в обращении с этими отродьями, господин ящур, но батька строго настрого наказал, что этого, — Ренс показал на младенца, — в доме нашем не будет.

— Будет, и ты это знаешь.

— Нет. Никто его даже в руки не возьмёт, поймите вы это!

— Что, в лес его отнесёшь?

— Отнесу. Только сначала ведро найду.

— Хозяин, — голос Лины хрипел, а из глаз текли слёзы. — Пожалуйста, молю — сохраните ему жизнь! Я позабочусь о нём! — она опустилась на колени. — Ничего и никогда я не попрошу у вас! Я буду самой верной, самой преданной! Только сохраните ему жизнь — это всё, чего я желаю!

— Не… — я проглотил окончание, старательно делая вид, что сильно удивлён. Хотя и это тоже правда. Ещё чуть-чуть и я сказал бы «нет» — это не только двулично, но и дало бы отличный повод Ренсу свести все мои доводы на это самое «нет». — Неужели у прикроватной тумбочки могут быть желания?

— Хозяин, пожа…

— И как ты себе это представляешь? Ты умеешь выхаживать детей? Растить? Кормить?

— Хозя…

— Молчи.

В комнате стало так тихо, что было слышно, как мальчик причмокивал губами. Все смотрели на меня, а я сердито смотрел на эльфийку и мысленно ругал её.