Четвертая масть - Игорь Черемис Страница 25

Отец Аллы послушался меня, и мы торопливо пошли в направлении области.

— Лучше, конечно, было бы уйти в сторону соседних веток метро… — пояснил я своё решение. — Но чтобы добраться до «Беговой», надо по переходу на ту сторону проспекта перебираться, а я бы на их месте выставил бы в переходах посты охраны… чтобы никто глупостей не сотворил. А до «Рижской» идти пешком долго, неизвестно, что может случиться за это время. Интересно, как они столько войск сумели сюда доставить?

Последний вопрос я пробормотал вполголоса, но Александр Васильевич меня услышал.

— Тут же Ходынка рядом, — ответил он. — Вон, посмотри, там кто-то ещё на посадку заходит.

Он показал в нужную сторону, я всмотрелся — и действительно увидел темный силуэт большого самолета с яркими посадочными огнями. Мне стало немного стыдно — я должен был помнить, что тут до самых святых девяностых летали самые настоящие самолеты, и лишь потом товарищ Лужков со своими присными добился закрытия исторического аэродрома, потому что на этой вкусной земле можно было построить многоэтажных уродцев и хорошо заработать на их продаже. План, кстати, сумели реализовать — правда, кажется, не при Лужкове, а при его преемнике. Собственно, поэтому я и помнил этот район исключительно как огромный человеческий муравейник, спроектированный какими-то инопланетянами, а не как огромный пустырь, способный принимать транспортные самолеты военной авиации.

Зная, куда смотреть, я теперь видел, что посадки ждут сразу несколько бортов, которые неторопливо нарезают круги в воздухе. Вот тот самолет, который я увидел первым, коснулся невидимой взлетно-посадочной полосы — и из круга сразу же вышел следующий.

И мне всё-таки хотелось надеяться, что это приземляются условные «свои», а не те, кто решил во что бы то ни стало помешать планам соратников Валентина.

* * *

— Таксофон… — сказал я. — Надо позвонить домой, предупредить, что с нами всё в порядке.

— Зачем? — недоуменно спросил Александр Васильевич. — Вряд ли они так быстро узнают, что тут по Москве войска разъезжают.

В его словах был смысл, но я привык мерить события совсем другой меркой. В далеком будущем о танках на Ленинградском проспекте стало бы известно всем желающим чуть ли не до приземления первого самолета на Ходынском поле, ну а дальше паника только бы нарастала. У людей были бы поводы очень волноваться за своих родных и близких, которые невольно оказались в центре таких пугающих событий, и тут обычный звонок с сообщением «я в порядке» был бы очень кстати. Ну а сейчас… Впрочем, и сейчас в распоряжении советских людей имелся очень быстрый способ передачи информации, тем более такой сенсационной.

— Елизавета Петровна, — напомнил я. — Думаю, она уже в курсе. Подруги, подруги подруг, сослуживцы бывшие — кто-то обязательно увидит всё это и поспешит сообщить остальным. А по телевизору про такое точно не скажут, конечно.

— Да? Ну ладно… если считаешь нужным.

В голосе Александра Васильевича было сомнение, на которое я не стал обращать внимания.

* * *

Двух копеек у меня опять не оказалось, пришлось потратить десять — но вскоре я услышал ответное «алло» от бабушки.

— Елизавета Петровна, это Егор. Футбол у нас закончился, с нами всё в порядке, мы скоро доберемся до метро и поедем домой, — отчитался я.

— Ой, Егор… А что случилось? — мне показалось, что в её голосе мелькнуло любопытство.

Возможно, я и переоценил возможности вохровской мафии.

— Пока ничего… надеюсь, так и дальше будет. Только тут по Ленинградке целые колонны военной техники катаются, и все едут в сторону центра. Но на нас они пока не смотрят, так что, думаю, пронесет. Это то, о чем я вчера предупреждал…

— Ах, это… — многозначительно произнесла она. — Хорошо, что с вами всё в порядке. Только… я сейчас Алле трубку передам, звонила мама той девушки…

Я не сразу сообразил, о какой девушке идет речь.

— Да, конечно, жду…

— Нет, я уже тут! — в трубке раздался голос Аллы. — Егор, звонила мама Ирки, она сумела взять билет на самолет, прилетает завтра днем. Боится, что сама до нас не доберется, просила встретить… я пообещала, но потом вспомнила, что… я не знаю, как быть!

Кажется, Алла была в очень близком к панике состоянии.

— Ал, всё в порядке, — как можно спокойнее ответил я. — Разберемся, до завтра уйма времени. Вот только тут всё, как предупреждал Валентин — много громыхающих железок и вооруженных солдат. Так что на машине не обещаю, но если днем, то можно и на электричке добраться. Вряд ли их остановят…

— Ой… — я понял, что Алла привычным жестом прикрыла рот. — Егор, с вами всё в порядке? Вы где?

— Нормально всё, идем к метро, скоро уже доберемся. Не волнуйся, ещё час максимум — и будем дома. Ну а там… посмотрим, что можно сделать.

— Вы не ввязывайтесь никуда, ладно?

— Обещаю!

Я повесил трубку и задумчиво посмотрел на аппарат.

— Что там? Мать что-то сказала?

— Нет, — я помотал головой. — Кажется, она не в курсе была, так что вы оказались правы. Зато теперь именно она сможет сообщить своим подружкам самые свежие новости, прямо из центра событий. Там другая проблема — мать той убитой девушки купила билеты и собирается завтра прилететь. Её надо встречать, но как это сделать в такой обстановке — без понятия.

Я выразительно посмотрел на продолжавшую ползти в центр ленту боевых машин и грузовиков. Я не знал, сколько их уже проехало, но тут явно было больше батальона или даже полка — скорее всего, через Ходынку перебрасывали несколько мотострелковых дивизий. В памяти всплыл почти забытый факт, что в каждой такой дивизии имелся и танковый полк, но я напрочь позабыл, способны ли были советские транспортники перевозить ещё и танки. У десантников имелась какая-то своя техника, а вот у мотострелков всё было полноразмерное и тяжелое. Впрочем, для переворота или защиты от него танки, наверное, лишнее — достаточно бронетранспортеров и приданной дивизии артиллерии. Некоторые грузовики, кстати, тащили какие-то низенькие пушки — какие именно, я не знал, но для подавления возможных очагов сопротивления их должно было хватить.

— Ты же сказал только что, что до завтра уйма времени, — ядовито напомнил мне Александр Васильевич. — Когда-то и я так думал… сейчас уже не уверен, слишком много всего в жизни повидал.

— Хоть