Валькирии Восточной границы (СИ) - Виталий Абанов Страница 26

— Как куда? Дела принимать. Где тут штабная палатка?

— А. Вы опять не помните. У лагерей всегда одна и та же архитектура, как в Римской армии, одни и те же улицы. Штабная — в самом центре, на пересечении Долготы и Широты. — поясняет валькирия: — но я вас проведу. Следуйте за мной — и она ускоряет шаг. Я иду за ней и любуюсь ее ладной фигуркой, тем, как похрустывают свежим снежком ее сапожки, как плавно ходит из стороны в сторону… ее шинель, которая обтягивает приятные взгляду округлости ниже талии.

— Что там с господином Малютиным? — справляюсь я по дороге.

— Он… он все еще болен! Нельзя его сейчас бить! — поворачивается ко мне Цветкова: — у него рука отрастает!

— Да кто его бить собирался… — ворчу я: — нужен он мне больно. Не помер и ладно…

— Не надо его убивать, у него откат. Трое суток убивать нельзя, это уголовное преступление — в откат человека убить — предупреждает меня валькирия: — и вообще, церковь Святой Елены считает, что дуэли — это грех. Потакание гордыне человеческой и все такое. Покаялись бы вы, Вашблагородие, ведь Андрей Евграфович не со зла…

— Не собираюсь я его убивать. Это он у нас рвался на дуэль. Мне главное, чтобы тебя не обижал.

— Так Андрей Евграфович причину имеет — грустно говорит валькирия: — у него чувства романтические были к избраннице, а та в церковь Святой Елены ушла, да в валькирии перекинулась… вот он в каждой из нас ее и видит. Оттого и злится.

— Но ты-то тут при чем? И почему ты должна это терпеть? — не понимаю я.

— Так ведь не только у Малютина возлюбленная в валькирии ушла. Много у кого… дочери, жены, матери — вздыхает валькирия Цветкова: — мы, валькирии между собой давно решили, что все эти люди — наша семья. И… если кому матери не хватает, дочери или там друга — мы стараемся чтобы не совсем пусто у них на душе было. Да и нам веселее — как будто есть семья… наша общая. Кому денежку занесем, да сладостей купим, с кем поговорим на крылечке, все легче на душе-то… вот только возлюбленных мы заменить не можем… непорочна суть валькирий. Оттого-то господин Малютин и серчает… принять не может. А мы… мы что… нам все равно. Брань на вороту не виснет, а рукам он воли не дает. И… все-таки грустно конечно. Неплохой он человек, только покалеченный любовью своей…

— Вы, прошу прощения у дам, все-таки дуры романтические — откликаюсь я и у Цветковой аж шаг сбивается, она запинается и оборачивается с широко открытыми глазами.

— Да, именно вы, сударыня и все ваши валькирии — говорю я: — видел я такое, да. Что это за коленкор — если человек от любви страдает, то ему все простительно? Что за бред? А если бы у него геморрой вылез, и он ругался бы как сапожник на вас? Какая разница из-за чего у него страдания? Держи себя в руках и не позволяй себе срываться на людях, которые к твоей личной беде отношения не имеют! Мужчина ты в конце концов или нет.

— Но любовь! — начинает было валькирия Цветкова и я прерываю ее.

— Любовь-шмубовь. Нет никакой любви. Вот дружба есть, товарищество, партнерство даже. А ваша любовь, ревность и прочие страсти — это у нас исключительно гормональное и на сексе основывается — со стороны мужчин. А так как секс вам не доступен, девушки вы непорочные, то и знать об этой стороне жизни ничего не знаете, так?

— Ну… да, но…

— А я — знаю. Потому как эксперт в этой области говорю с высоты стажа и многолетнего опыта — у господина Малютина затык на своей исключительности и комплекс неполноценности. А еще мелкий и злобный зверек и как только у него откат пройдет — я ему такую оплеуху вкачу, что он в завтрашний день влетит.

— Как это нету — любви⁈ Вашблагородие! — топает ногой валькирия Цветкова и ее высокая шапка едва не сваливается с головы, ее глаза мечут

— Хорошо! Есть любовь! Но не такая, какой вы себе голову забиваете, непорочные девицы! Любовь, например матери к ребенку — безусловная и вечная. Вот это любовью можно назвать. Когда не внешность, ни поступки, ни деньги, ни слава — ничто не имеет значение. Вот любит она его и все. Господин Малютин же свою избранницу полюбил за внешность, но не уважает ее решение, ее личность. Это она приняла решение пойти в валькирии, а он — вместо того, чтобы принять ее решение — отрывается на вас. Ну хорошо, а что если это ты — его бывшая? Вы же тоже забываете все и меняетесь?

— Н-нет! Быть такого не может! — тут же краснеет валькирия Цветкова и прижимает ладошки к щекам: — нет! Я уже пять лет как валькирия, а он…

— Гипотетически! Вот предположим, что она — это ты, что он так же по-свински к тебе относился бы?

— Прекратите меня смущать, Вашблагородие! — зажмуривается красная как рак Цветкова: — вы просто невозможный! — она топает ногой и убегает. Мда, дисциплинка в рядах воинов-монахинь хромает конечно… но ведь они и не настоящие солдаты, они вроде парамилитари групп, эдакие религиозные волонтеры с чуточкой магии… как раз Прорывам противостоять, да периодическим выплескам тварей за периметры. Это я — гвардии лейтенант, у меня Устав и дисциплина, а у них — Закон Божий, да Наставления Святой Елены, которая по преданиям и была первой валькирией.

— Умеешь ты, Уваров, людей к себе располагать — встает рядом со мной гусар Леоне и протягивает плоскую фляжку: — коньяк будешь?

— А давай — беру я у него фляжку и делаю глоток. По пищеводу вниз пробегает жидкий огонь! Мир начинает играть красками, все как будто становится ярче и веселее.

— Но, но… я сказал глоток, Уваров. — отбирает у меня фляжку гусар и прикладывается сам, довольно выдыхает и крутит головой: — эх! Хорошо пошла. Сегодня чертовы «молчи-молчи» притащатся, денек тяжелый будет, лучше заранее наклюкаться. А то с ними, так их растак — ни черта не весело.

— «Молчи-молчи»? Армейская служба безопасности? Контрразведка?

— Уй, Уваров, а ты и правда ни в зуб ногой. Сибиля, конечно же. Ик! Глаза мои их бы не видели. Никому мало не покажется, словно это мы тут Прорыв устроили. Начнется — кто где был, да кто что делал, да не проводились ли обряды бесовские да чернокнижные… все мозги наизнанку вывернут, а я страсть как не люблю, когда в моих мозгах копаются. На… еще глоток сделай, только мне оставь, не допивай все сразу, мои запасы коньяка шустовского все там… в десяти верстах отсюда, в комнате моей остались… эх.

— Сибиля? В смысле — соболя?

— Сибиля? СИБ — служба имперской безопасности. Сибилями их народ