Индульгенция 6. Без права на ошибку - Тимур Машуков Страница 26

Теплый, знакомый запах нового дерева, едва уловимый аромат еще не выветрившихся духов Кристины и травяного настоя в кружке ударил в нос. Но сегодня он почему-то показался… чужим. Тишина внутри была гулкой, звенящей. Слишком большим показался мне этот дом для одного человека после шумного дворца и переполненной приемной императора, после бурлящих эмоций отцовского поместья, после всего.

— Пусто, — с разочарованием в голосе констатировал я, небрежно бросая пиджак на вешалку.

Сидеть здесь, в этой внезапно чужеродной тишине, слушая, как мерно тикают часы в кабинете… Нет. Не выдержу. Мысли о Крис, о Пустошах, о завтрашних смотринах у отца начинали вихрем кружиться в этой пустоте, грозя снести остатки спокойствия.

Рука сама потянулась к коммуникационному браслету на руке. Видеть мне никого не хотелось, и в то же время тишина беспощадно давила на нервы. Поэтому я и набрал Таньку — единственного человека в моей жизни, рядом с которым можно было просто быть, без титулов, без ожиданий, без этой проклятой гнетущей тяжести будущего. Ответила она сразу — будто ждала моего звонка

— Тань? — мой голос прозвучал хрипло от усталости.

— Видар? — ее отклик был мгновенным, живым, как всегда. — Ты где? Звучишь так, будто тебя по голове долго били…

— Я дома. В коттедже. Пусто тут как-то… Непривычно. Не хочешь составить компанию усталому путнику? Бассейн, кстати, еще теплый.

— Приглашаешь на свидание? — в ответ послышался ее смех, звонкий и снимающий часть напряжения. — Потерпи полчаса, герой! Сейчас заварю свой полезный чай с имбирем, принесу. Сиди, не скучай!

Ровно через полчаса раздался легкий стук в калитку сада. Танька стояла на пороге, озаренная светом фонаря, с плетеной корзинкой в руке. В простом холщовом платье, с влажными от вечерней росы волосами, собранными в небрежный хвост, она выглядела как самое настоящее воплощение простоты и уюта.

— Краше в гроб кладут, — бросив быстрый взгляд, фыркнула она, проходя мимо меня в сад. — Точно чем-то били. Иди, садись, я все устрою.

Мы расположились на широких каменных лежаках у бассейна. Вода, подсвеченная снизу мягким голубым светом, колыхалась, отражая редкие звезды, пробивавшиеся сквозь легкую дымку.

Танька разлила чай из термоса в две глиняные кружки. Аромат имбиря, лимона и чего-то пряного ударил в нос, согревая изнутри еще до первого глотка.

Тишина здесь была другой. Не давящей пустотой огромного дома, а мирной, наполненной шепотом воды, стрекотом ночных сверчков где-то в кустах роз. Усталость начала медленно уходить, неохотно уступая место спокойной истоме. Я рассказал ей о своем дне и будто сбросил часть напряжения.

— Ну и денек, — вздохнула Танька, подтянув колени к подбородку. — Дворец, император, твой батя… Тебе хоть удалось воздухом подышать?

— Сложно назвать это дыханием, — усмехнулся я, отпивая обжигающего сладкого чая. — Больше похоже на нырок в ледяной водопад с высоты. Но… Я выплыл. Кажется.

— Значит, все получилось? И с экспедицией, и с… — она многозначительно подняла бровь.

— Получилось, — коротко кивнул я. — Все. Даже больше.

Мысли о предстоящем объявлении о помолвке вызвали не тревогу, а странное, теплое волнение. Но говорить об этом с Танькой пока… рано. Это было слишком ново, слишком хрупко.

Танька все поняла и не стала давить. Она просто протянула мне печенье из корзинки.

— Помнишь, как мы с Гиви тебя донимали в старом саду у твоего отца? — спросила она вдруг, глядя на звезды. Глаза ее блестели в темноте. — Как научили дворнягу Буяна таскать твои самые важные свитки и закапывать их под яблоней?

— Как же не помнить! — хохотнул я, и остатки напряжения этого дня внезапно растаяли, как дым. — Я неделю искал те чертежи элементаля земли! А вы по-тихому ржали, делая вид, что помогаете в поисках! Отец потом чуть шкуру с меня не снял — думал, я их на сладости променял!

— А помнишь, как мы Гиви уговорили нарядиться привидением и пугать старую ключницу Марфу? — залилась смехом Танька и хлопнула меня по плечу. — Он взлетел, умудрился зацепиться своим саваном за куст крыжовника и повис вверх тормашками, заорав благим матом! А Марфа его метлой оттуда сбивала!

— И кричала: «Бесстыжий чертенок, я тебя изгоню, нечисть проклятая!» — добавил я, смеясь до слез. — Бедный Гиви! Он потом три дня ходил в царапинах!

Мы вспоминали проказу за проказой. Как подменили соль в солонке у учителя фехтования сахаром. Как пытались вызвать элементаля воды в лохани и чуть не затопили половину флигеля. Как Танька, решив подлечить моего пораненного сокола, чуть не оставила его без перьев, устроив ему «лечебную» глиняную ванну… Мы с щемящей ностальгией вспоминали беззаботное, шумное, порой опасное детство. Время, когда самым страшным был гнев родителей или строгого наставника, а самым важным — завтрашняя игра.

— Эх, — вздохнула Танька, когда смех стих, оставив после себя приятное тепло. — Были времена. Простые. Ни тебе Пустошей, ни императоров, ни… — она запнулась, но я понял. Ни ответственности за целые рода и судьбы империи.

— Были, — согласился я тихо, глядя на звезды, отражавшиеся в темной воде бассейна. — И они были прекрасны. Спасибо, что пришла сегодня, Тань. Очень нужно было… это. Просто это.

— Я всегда рядом, Видар, — она улыбнулась, ее рука легонько толкнула меня в плечо. — Хоть ты теперь и важная птица, а для меня ты остался все тем же сопляком, который чуть не утопил нас всех в лохани. Пей чай, гляди на звезды. Завтра будет новый день. А сегодня… сегодня просто отдыхай.

Мы замолчали. Наслаждались чаем, смотрели, как звездные блики танцуют на воде. Усталость, наконец, обернулась мирной дремотою. Пустота в большом доме перестала пугать. Потому что здесь, у воды, под звездами, с кружкой имбирного чая и в компании с подругой детства, было тепло. Было тихо. Было хорошо. И завтрашние смотрины, и Пустоши, и все остальное казалось еще очень далеким. А сейчас было только «здесь и сейчас». Эхо смеха над проказами с Гиви еще звенело в воздухе, смешиваясь с вкрадчивым шепотом воды и ночи. И этого было достаточно.

Тишина у бассейна была густой, сладкой, пропитанной ароматом имбиря, лимона и воспоминаниями. Звезды мерцали в черной воде, Танька сидела рядом, ее плечо тепло прижималось к моему. В голове, наконец, стих вихрь дворцовых интриг, отцовских уроков и пугающих перспектив Пустошей. Осталось только это — покой, тепло подруги и… странная, нарастающая