Столичный доктор. Том III - Алексей Викторович Вязовский Страница 27

В итоге царя похоронили в возрасте сорока девяти лет. Но после этого раздали всем сестрам по серьгам. Лейдену вручили Анну первой степени и сто тыщ марок, чтобы не обижался. Грубе за правильную консультацию вручили пять тысяч. Вельяминову за организацию конвульсиумов трешку.

А вот Захарьин за правдолюбие получил от Николая Второго табакерку с портретом покойного и те же пять тысяч. Перед этим, правда, пришлось ждать решения патанатома, профессора Клейна, Ивана Федоровича. Я слышал, что патриотически настроенные граждане даже били окна в доме Григория Антоновича, назначив именно его виновным в смерти императора.

Набрехали американцы, скорее всего, знатно. Наверняка всё было не так просто, и лечение царя проходило по несколько иному сценарию, более сложному. Но тут вспоминается какая-то американская экранизация, в которой крайне упростили повествование. И дали объяснение, что это сделано на потребу американской аудитории, которая замысловатые сюжетные выверты понять не может. Ничего, в сущности, не изменилось. Но вот что лейб-медик, а заодно вся приглашенная камарилья, засунули языки глубоко в задницу — верю охотно. Вон, Яковлев, ученик Захарьина, кстати, ведет себя точно так же.

Заканчивалась статья и вовсе ударно, на высокой пропагандистской ноте. Американцы анализировали средний срок жизни российский царей, английских королей и немецких кайзеров. Вывод делался однозначный. У отечественных помазанников — очень опасная работа. Которая не способствует долголетию. Хорошо еще, что авторы японских императоров не включили в выборку! Вот где был бы разгул для потрясающей статистики — островные микады на рисе и рыбе явно отличаются здоровым долголетием.

Я ведь как думал: заеду в Москву, одним днем быстренько решу накипевшие вопросы — и мухой в Питер, смотреть на место грядущей концентрации серы в окрестностях столицы. Но планы мои порушились буквально сразу. То есть от вокзала до Большой Молчановки я доехал, как и собирался. А только порог переступил — нате, получите.

Вот для начала — никто на крыльцо не выскочил, хлеб-соль не вручил. Варвары. Если не земной поклон, то хотя бы доложить обстановку могли бы? Хорошо, что вещи таскать не надо, на то Кузьма есть. И я прошел прямо в приемную. Хоть Должиков на месте. Секретарь встал, поприветствовал. Поинтересовался степенью отдохнутия. Или отдохнувшести? Но без огонька, так, для порядку. Вот ведь люди, а? Это я всех собрал, работу им дал, зарплату положил такую, чтобы ни одна зараза добровольно уйти не захотела. А любви нет. Надо было ввести еженедельную порку на конюшне, тогда бы точно снискал признание.

— Моровский где? — спросил я недовольно. Ничего, что причины еще нет, я найду.

— Вацлав Адамович проводит операцию. Четыре часа двадцать семь минут назад вызвали. Проникающее ранение живота с возможным повреждением полых органов, — доложил Должиков, посмотрев на часы. Диагноз он с бумажки читал, конечно, так ему то понимать не обязательно, другие обязанности у человека.

— Есть что-то, требующее моей подписи? Несите. Передайте, пусть подготовят ванную и накрывают обед.

Знаю, что Кузьма и так всё сделает. Пусть чувствует контроль постоянно, чтобы не было соблазна расслабиться.

Поработал с почтой. С полдюжины статей в зарубежных медицинских журналах про стрептоцид, реанимацию, скорую помощь. Хвалят и восторгаются. Еще два мешка писем — от пациентов и разных врачей. Десяток приглашений на конференции и симпозиумы. Тут надо отдать должное секретарю — все отсортировал. И даже что-то перекинул Моровскому.

Пора делать Вацлава главврачом, а то я с ума сойду с этими бумажками. Хватит, у меня впереди Питер. А так — буду осуществлять общее руководство путем периодической раздачи звездюлей. Отец-основатель я, или так, погулять вышел? Пора уже по конгрессам поездить, умным лицом с трибуны торговать, в кулуарах молодых ассистенток за ягодицы щипать. Или последнее только в будущем разрешат светилам?

Нет, надо сходить поесть. А то у меня, наверное, уровень глюкозы после поездки понизился, в голову дичь всякая лезет. Но тут примчался Моровский после операции. Не устает человек, только что почти пять часов у операционного стола простоял, а энергия так и брызжет.

— Здравствуйте, Евгений Александрович! С приездом! А мы тут! Представляете, студентик от несчастной любви решил покончить с собой по способу японских воинов — вспорол себе брюхо. Взял для этого дедовскую саблю, так еще попутно и пальцы себе ампутировал. Повредил сигму, тонкий кишечник, до поперечной ободочной дошел! Ну и сальник, куда без этого! Но жив! Представляете? Уж сколько тонкого кишечника в таз отправилось, не знаю, но сам итог!

— Рад за пациента. Хотя жизнь его, конечно, будет трудной. Пальцев нет, из еды только протертый супчик и кашка-размазня, всё мелкими порциями. Кстати, вы обедали? Пойдемте ко мне, я как раз собирался. Там и расскажете, что тут без меня творилось.

— Так я после операции…

Ну да, граф — не я, за него протоколы писать никто не будет, штраф за это я назначил нешуточный.

— Оформляйте бумаги, и подходите. Я как раз успею ванную принять.

Обедали без алкоголя, как выразился поляк, «на сухую» — доктору еще работать, да и мне тоже. Совсем Моровский обрусел, даже вник в отечественные поговорки и присказки про спиртное.

— Приняли на работу сестру милосердия. Молоденькая, только после курсов. Отличница, все процедуры знает, — рассказывал Моровский за салатами. — Послали ее в первый день ставить очистительную клизму. Пациент вредный, майор Столяров. Только завела его в клизменную, через минуту вылетает, кричит: «Кишечник пробила». Оказалось, старик решил над ней пошутить, набрал в рот воды, и только она начала со своей стороны вливать, он струйку изо рта и пустил. Девица чуть в обморок не упала.

— В следующую субботу этой шутке двести лет исполняется. Неужели есть еще столь наивные медики, которые о ней не слышали? — спросил я, переходя к бифштексу.

За обедом — только байки. О серьезных делах после поговорим. Так