Ревизор: возвращение в СССР 18 (СИ) - Винтеркей Серж Страница 27

— Ты не тяни! — строго сказал ему Костя. — До свадьбы там ещё несколько месяцев будет. А девушка сейчас ждёт и не понимает, что происходит, чего ты молчишь.

— Правда? — испугано взглянул на него Лёша. — Я не подумал. Вот дурак!

Он засобирался наспех, допив чай и проглотив предложенный кусочек торта. Брагины проводили его. Женя с задумчивым видом молча составляла посуду со стола в раковину.

— Ты что, считаешь, что я зря деньги отдал? — с беспокойством подошёл к ней Костя и обнял сзади.

— А? — встрепенулась она. — Нет. Правильно отдал. Отец говорит, что организационная работа самая сложная и ответственная, за неё и платить надо хорошо. Я поражаюсь вашим парням! Этим, как их?

— Ильин и Кукояка?

— Да, нормальными же парнями все казались. Я ещё удивлялась, какой у вас курс дружный. А тут на тебе, девяносто рублей пожалели…

— А меня вот Светка поразила… — задумчиво сказал Костя, — никогда бы не подумал, что она жадная… Пашка ее тянул всюду, и вот такой вот ответ…

В последний день перед отъездом из Паланги, мы с женой с утра собрались ехать ложиться в роддом. Галия заметно волновалась. Егорыч и пани Нина успокаивали её и обещали каждый день по очереди навещать. Но в роддоме особые порядки, посещений нет, только передачки можно передавать и через окно общаться. Предложил жене взять с собой книг с запасом, а то сейчас, до родов, будет скучно просто лежать. А после родов несколько лет времени не будет читать, пока малыш чуть-чуть не подрастёт.

— Так что, читай, пока есть возможность, — обнимая её, сказал я.

Фирдаус уехал ещё на прошлой неделе. Диана устроила бунт во Франции и потребовала вернуть её в Москву, к мужу. Фирдаус поспешно собрался и уехал, чтобы успеть встретить её и племянницу, которая будет теперь учиться в Москве.

В Клайпеде доктор обещала созвониться с заведующим родильным отделением и предупредить, что мы едем. Отблагодарил её десяткой в этот раз. Она провожала нас в больницу, как родных.

Пока ехали, думал, если завотделением окажется литовцем, надо будет дать ему денег. Среди них есть те, что русских не очень любят и особенно злы на Москву и Кремль. Не надо ему знать, где я работаю, пусть Галию привечает за взятку. А если не литовец, то лучше удостоверение красивое показать, это надежнее сработает. Точно не оставят без присмотра жену…

По приезду в роддом нас в приёмном покое встречала целая делегация. Завотделением доктор Лещиновский Фёдор Иванович, лет сорока пяти, блондин крупного телосложения, строгий и собранный, приветствовал меня сдержанно и по-деловому сухо. Показал ему своё удостоверение.

— Это очень правильно, что вы решили у нас остаться рожать, — сказал он мне, пока медсёстры помогали Галие переодеваться в соседнем помещении. — Говорят, в Москве началось какое-то безумие. Горит всё Подмосковье и соседние области. На тушение бросили армию.

Знаками поспешил показать ему, чтобы говорил потише, а то голос у него такой громкий оказался, что можно объявления в метро делать без рупора.

— У жены отец пожарный, — зашептал я. — Как раз, там сейчас…

— О… — смутился Фёдор Иванович.

Мы обменялись с ним телефонами. Он выдал мне белый халат и проводил вместе с женой на второй этаж.

— Палата на два человека, — открыл он дверь и пригласил нас войти. — Сестринский пост, буквально, за стеной. Над каждой кроватью есть кнопки вызова медперсонала, — показывал он. — Не волнуйтесь, ваша супруга в надёжных руках, — чётко, по-военному отчеканил он и вышел из палаты, оставив нас с женой одних.

Больница есть больница. Глупо от казённой обстановки ждать уюта. Но здесь, в углу стоял невысокий холодильник, что говорило о высоком уровне этой палаты.

— Придётся тебе, дорогая, некоторое время полежать в одиночестве, — сказал я, беря её лицо в ладони. — А там глядишь, появится соседка, тебе не так скучно будет. Ну, что такое? — Галия совсем скисла и чуть не плакала. — Завтра попрошу Егорыча приехать к тебе. Что тебе привезти?

— Радио, — капризно надула губки жена. — Хоть, музыку послушаю.

— Радио? — огляделся я. — Так вот же оно! — подошёл я к обычному трёхпрограммнику и покрутил громкость. Палата тут же наполнилась звуками какой-то новостной передачи. Испугавшись, что начнут говорить про пожары вокруг Москвы, убавил громкость почти на нет.

— Оставь, оставь, — воскликнула жена. — Может, концерт начнётся.

Пришлось прибавить громкости, успокаивая себя тем, что в СССР ни о каких ЧП, даже серьёзных, не распространялись на весь Союз, оберегая покой трудящихся. Самое то в нашей ситуации. Жена немного успокоилась и начала раскладывать вещи в тумбочке.

— Я сейчас передам тебе что-нибудь к чаю, — сел я за стол у окна. — Угости девушек на посту, ладно?

Галия сидела на кровати, выставив привезенные книги на тумбочке и выбирала, с какой ей начать читать.

Ну, вроде, успокоилась. Подошёл к окну, попробовал открыть. Открылось.

— Скажу нашим, чтобы к окну подходили, тут невысоко, поговорить можно, — показал я жене, как окно открывается. — Сверху не надо закрывать, сейчас не зима, не надует. А тянуться туда тебе будет тяжело. Пойду, схожу в магазин за тортиком для медсестёр, — подошёл я к жене, обнял и поцеловал. — Ничего не бойся, я рядом, хоть и в Москве. Через полтора часа на самолёте, в случае чего, буду уже тут. Если что-то надо будет, обращайся к Лещиновскому, не стесняйся. Хорошо?

— Хорошо, — кивнула жена.

— Ну, я пошёл. Слушай крики за окном, я скоро подойду. Давай, оставлю окно приоткрытым. А на ночь закроешь на нижнюю щеколду.

Поставил на окно графин со стола, чтобы с улицы сориентироваться.

Жена прижалась ко мне, не желая отпускать, но она девочка умная и с характером, так что скоро отпустила. Провожала меня, улыбаясь, а у самой глаза на мокром месте.

Вышел из палаты с тяжёлым сердцем. Завотделением ждал меня тут же на сестринском посту, и лично проводил на выход. Спросил его, какой порядок для передач. На что он, махнув рукой, ответил:

— Скажете, передать в двадцать первую палату и всё.

— Спасибо вам, — пожал я протянутую руку, прощаясь.

Быстро сориентировался возле больницы, нашёл булочную и купил торт и всего понемногу для жены. Вернулся в родильное отделение, передал всё в двадцать первую палату, как велел Фёдор Иванович, и пошёл искать нужное окно.

Галия ждала меня. Высунуться ей живот мешал, стояла боком, облокотившись на подоконник. Такая маленькая, потерянная. Блин! Как уезжать? Сказал ей, что торт на пост, а всё остальное ей. Постоял ещё немного под окном, её на обед позвали, и мы попрощались.

Заехал на вокзал, сдал билет Егорыча и поехал в Палангу.

Москва. Старая площадь. Кабинет Межуева В. Л.

Выйдя первый день из отпуска на работу, Владимир Лазоревич первым делом просмотрел свой перекидной календарь, где делал пометки. Среди прочего бросилась в глаза надпись: «Ивлев!!! Проверка». Да, да, да… Из-за его необоснованных подозрений в КГБ провели «тщательную» проверку.

Знаем мы, как они проверяют. Погорячился я, мне и компенсировать юноше. Надо исправить ситуацию, — подумал Межуев и потянулся за записной книжкой.

Глава 12

Москва. Старая площадь. Кабинет Межуева В. Л.

— Генрих Маркович? Приветствую, дорогой. Межуев, — обрадовался Владимир Лазоревич, что дозвонился с первого раза.

Вообще, дозвониться с первого раза главному редактору газеты «Труд» практически невозможно, и то, что это удалось, Межуев воспринял как хороший знак. Конечно, все равно бы быстро связались. Просто поручил бы помощнику, и тот бы через секретаря главреда организовал ответный звонок. Но так оно быстрее.

Ещё отдыхая в пансионате управления делами в Ялте, Владимир Лазоревич придумал, как поощрить Ивлева, чтобы сгладить произошедшее недоразумение с проверкой КГБ. Но сначала, конечно, он все же позвонил отставному генералу Гуськову из Ялты, чтобы узнать, не изменилось ли там чего по Ивлеву за август. Но тот его заверил, что парень чист, как стёклышко. Значит, нужно действовать.