Постовой - Путилов Роман Феликсович Страница 27

Галя, обозвав меня гадом, бросилась натягивать на ноги Сапога дырявые носки и стоптанные туфли.

– Ну что, все? Тогда мы пошли.

На первом этаже Клавдия Ивановна протянула мне телефон с таким видом, что я понял – больше совместных операций с этой достойной женщиной у меня не будет. Так как Сапог почему-то отказался пройтись со мной по ночным улицам, пришлось почти час ждать машину, мучаясь от тягостного молчания присутствующих и одним глазом следя, чтобы Сапожников не ослабил петлю ремня на руках.

Через час, войдя в отдел милиции, задержанный осмелел и вполголоса зашептал:

– Ну и че ты добился? Меня утром отпустят, а я пацанов попрошу, чтобы мне морду разбили – и в прокуратуру, расскажу, как ты меня бил. И Галька подтвердит, и еще девчонок найдем. И пи**ец тебе, сука ментовская.

– Привет, понятые есть? – я, не отпуская натяжения ремня, поздоровался с помощником.

– Откуда? Видишь, дежурка пустая.

– За этим посмотри, чтобы не развязался. – Я рывком посадил Сапога на лавку, возле бодрствующего помощника дежурного по РОВД и в расстроенных чувствах вышел в коридор. Бежать на улицу, отлавливать спешащих на вокзал граждан, было не вариант. В темном тупике в конце коридора темнели какие-то тени.

– Товарищи, подойдите сюда, пожалуйста.

Силуэты вздрогнули и приблизились. Мужчина и женщина, на вид лет сорок, с усталыми и потухшими лицами.

– Вы кого-то ждете?

– Нам нужен оперуполномоченный, а он на выезде.

– Что у вас случилось?

– У нас паспорта украли и записку с кодом от камеры хранения. А вскрывать ячейку без паспорта отказываются. У нас поезд через три часа, если не дождемся оперуполномоченного, то придется без вещей уезжать или билеты пропадут.

– Понятно. Давайте так, я полчаса вашего времени отниму, а потом помогу вам все ваши вопросы решить. Договорились?

Мужчина и женщина переглянулись и обреченно кивнули. Сапог что-то попытался сказать, но я дернул «поводок», и он заткнулся.

– Тогда посидите, а я сейчас подойду.

С боем вырвав у помощника дежурного все необходимое, просмотрев у понятых имеющиеся у них единственные документы – профсоюзный билет и водительские права, условно установив их личности, я приступил к процессу изъятия. Когда я вытянул из-за пазухи задержанного сверток с клинком, гражданин Сапожников предсказуемо завизжал, что это ему подбросил мент-козел.

Глядя в сочувственные лица понятых, я понимающе кивнул:

– Все правильно, человек в розыске, за то, что всемером людей избивали и грабили, но ножик ему только менты могли подсунуть, сам он ни-ни, он хороший мальчик. И если бы вы сегодня ночью на площади у вокзала встретили его друзей, то они бы вам только доброго здоровья пожелали. Но все-таки мы этот меч-кладенец в пакет упаковываем, опечатываем печатью, а тут на склейке вы ставите свои подписи. И тут же направление экспертам пишем, о снятии отпечатков пальцев с ножа и сравнении этих отпечатков с дактокартой[5] задержанного. Если я ему эту саблю в карман подсунул, его же «пальцев» там быть не должно, правда? А еще я при вас его сфотографирую на служебный фотоаппарат «Смена», а то этот молодой человек заявил, что я его избил по дороге в РОВД, во всяком случае, обещал, что завтра перед визитом в прокуратуру у него лицо будет разбито.

Сфотографировав задержанного со всех ракурсов у мерной линейки и запихнув приунывшего Сапога в камеру, я «заштамповал» материал, что у гражданина Сапожникова обнаружен предмет, соответствующий признакам холодного оружия, в книге учета происшествий, и вернулся к понятым:

– Ну что, давайте решать вашу проблему.

За полчаса я выписал им справки, что имярек обращались в отдел милиции по поводу утраты паспортов, и поставил на эти бумажки ничего не значащую печать РОВД «для пакетов». Затем, подхватив их под руки, поспешил на вокзал, где, представившись дежурному по камерам хранения, показал ему слепленные мною, но вполне серьезно выглядящие справки, и проконтролировал процесс вскрытия ячейки. Глядя вслед убегающей к поезду паре, счастливо сжимающей свои чемоданы, я думал, что этот длинный день прошел не зря. Помог трем хорошим людям – начальнику розыска и жителям далекого Иркутска, загадочного города, где прошло детство моего отца, и куда я еще обязательно съезжу. Не знаю, как там у Сапога со следователем Кожиным сложится, но от части второй статьи двести восемнадцатой Уголовного кодекса, за хранение и ношение холодного оружия, он теперь точно не отвертится.

Глава восемнадцатая. Что день грядущий нам…

Июнь одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

«Статья 102. Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Умышленное убийство:

в) совершенное в связи с выполнением потерпевшим своего служебного или общественного долга;

з) двух или более лиц;

наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью».

Злой, не по-летнему холодный дождик барабанил в окно. В полутемном фойе общежития сидело, прижавшись друг к другу, несколько парочек, по телевизору о чем-то бубнил «Прожектор перестройки», а из окошка комнаты вахтера на меня, недобро поблескивая стеклышками очков, глядела Клавдия Ивановна, которая так и не простила мне ночной дебош, учиненный при поисках Сапога. Но сегодня мне было положить вприсядку на эмоции Клавдии Ивановны. На душе была хмарь и тоска, бесконечная, как туча над городом. В промокших сапогах хлюпала жижа, хотелось разуться и развесить портянки на голенища сушиться, фраппируя своим солдафонским поведением местное изысканное общество. Под окном послышалось типичное тарахтение, заскрипели тормоза «уазика», потом захрипела рация:

– Двести двадцать шесть, ответь двести первому.

– Двести двадцать шесть, на связи.

– Ты где?

– Сейчас выйду.

Я со вздохом натянул на фуражку капюшон почерневшей от воды плащ-палатки, вызывающей отвращение от своей волглости, и, прокляв сибирскую погоду, обреченно шагнул к выходу. Первый шаг с покрытого металлическим козырьком крыльца, и холодные струи ударили в плечи, как хороший водопад. Я изобразил два строевых шага, стараясь аккуратнее опускать подошвы сапог в кипящие от дождевых потоков лужи, и вскинул руку к обрезу фуражки. Влажная, холодная ткань вновь заставила содрогнуться, согревшееся было в тепле помещения тело неприятно передернуло. Очень недовольное лицо ротного смотрело на меня из приоткрытой двери серо-голубого «лунохода».

– Товарищ капитан, за время несения службы происшествий не произошло.

В это время «водила» автопатруля, кудрявый, как херувим, Володя Зеленцов, последнюю минуту вертевшийся на своем сиденье, как будто у него прихватило живот, принял какое-то решение и, скороговоркой пробормотав «командир, я щас, буду через две минуты», как в прорубь головой выскочил из теплой кабины. Прыгая, как заяц, среди пузырящихся луж, прикрывшись от дождя какой-то кургузой картонкой, он скрылся среди сереющих через дорогу от нас складских сооружений. Ротный задумчиво проводил взглядом скачущую среди белых струй дождя фигуру и вернулся к моему воспитанию, вернее, заговорил, обернувшись вглубь машины, откуда грозно топорщились усы командира взвода:

– Взгляни, Алексей Александрович, наш с тобой самый молодой сотрудник оборзел окончательно. Сидит у девок в тепле, пузо греет, а возможно, не только пузо, на службу положил конкретно. Надо меры принимать, а то потеряем бойца.

– Я, командир, только что в общежитие зашел. У меня плащ-палатка уже насквозь промокла. На улице не видел ни одного человека. А если я заболею? Уйду на больничный с бронхитом, и кого на пост выставлять будете? Все же в отпусках. И вообще, то, что вы посты поехали проверять, я еще полчаса назад слышал, когда вы еще у Клоунов двадцать четвертого вызывали. Ваш голос даже по рации ни с чьим не спутаешь.