Почтальон (СИ) - Тактарин Ринат Страница 29

Заинтриговав всех, даже Кабана, который скорее всего не раз слышал эту историю, Клепан продолжил:

— Выследив взглядом щуплого мура, он нацепил на него личину грудастой блондинки. Ну, той, которая с президентами американскими шашни крутила. Вся в кружевах и переднике, коровьи глазёнки по–блински накрашены, как официантка из закусочной, — хитро подмигнув мне, выложил здоровяк, будто сам на том складе присутствовал.

— Прям, по–блински? — уточнила Захария.

— Не мешай, пусть рассказывает, — вступился за Клепана кваз.

— Ну, так вот, — продолжил здоровяк, улыбнувшись знахарке. — На том, чертяка не остановился, срисовал ещё одного…Фильм такой был, «Глория», может помните… шикарная блондинка в нём снималась, в общем, второй мур, ею стал, гы–гы, — не удержавшись хохотнул рассказчик.

— Гы–Гы–Гы, — поддержал Клепана кваз. — Как представлю, по полу кататься хочется.

— Муры не сразу просекли. Постреливали, пытаясь наших зацепить, а потом вдруг как завизжат, аж уши позакладывало, — увлечённо произнёс здоровяк. — На позициях муров началась возня. Кто–то сюсюкал, кто–то посмеивался, слышались бабские маты. В общем, мурам вдруг стало не до стрельбы. Везунчик с Дедом, под этот шумок и свалили. А тем двум «блондинкам», говорят, ещё несколько дней «везло», пока личины не отвалились. Везунчик с перепугу, силы не рассчитал, слишком много влил. Такая вот интересная история, — заключил Клепан, под громкий смех Кабана.

— А к чему это вы, про Везунчика вспомнили? — поинтересовался здоровяк, спустя небольшую паузу.

— Кнут говорит, что перед встречей с Хромом, пульсар проглотил, — ответила за всех Захария.

И вот, я уже в третий, боюсь, что не в последний раз, наблюдал за восхищённо недоверчивым взглядом.

— Моргающая хреновина?! — повторил Клепан вопрос кваза.

— Она самая, — пришлось мне подтвердить.

Я уже приготовился к продолжению расспросов, даже с новыми байками смирился, но здоровяк, повёл себя по–другому, он вдруг преобразился, от чего стал похож на человека способного принимать непростые решения. Каменное лицо, холодный расчётливый взгляд, даже голос изменился, будто, это не весёлый простодушный Клепан, каким я привык его видеть, а тело, одержимое кем–то или чем–то нехорошим.

— Отлично, тогда вернёмся к нашим баранам. Какой вес? — спросил он у Кабана.

— Полста, — ответил тот, на манер командира.

— Маловато… но это дело поправимое, жемчуг, горох и тренировки…

— Жемчуг отпадает, — вставила слово знахарка. — Только горох, ну или… — тут она неопределённо посмотрела на Клепана, словно речь шла о тайне.

— Что, значит, отпадает?

— А то и значит. Кнут, покажи!

Мне в очередной раз пришлось продемонстрировать, как жемчужины не желают попадать в мой рот. Клепана это не расстроило, ну может озадачило малость. Выглядел он теперь, как торговец перед принятием решения: вкладываться или нет? Больше всего, меня удивил кваз, на его и без того непростом лице, читалась одна единственная эмоция — обида. Если представить себе, скажем, лицо не сильно свежего покойника, который почему–то решил ожить и посмотреть на приветствующий его белый свет с немым укором, то можно понять, о чём идёт речь.

— Этот вопрос отложим, не одному мне решать, — выдал здоровяк, заинтриговав меня ещё больше.

«О чём речь–то?»

— Что по второму дару? — спросил Клепан.

— Рабочий, как раз собирались испытать, — ответила за меня Захария.

Удивляться я не стал.

— Кнут! Видишь самые дальние мишени?

На что я кивнул. Те были в глубине хорошо освещенного туннеля, но на глаз расстояние не определишь, возможно, метров двести, плюс–минус…

— Прыгни туда, а затем обратно, — приказал он таким тоном, будто мне нужно было, в одном ухе поковыряться, а затем в другом. Пришлось вернуть его на землю.

— Я уже говорил, что не знаю, как это у меня получилось.

— Ладно, я постараюсь объяснить, если не получится, Захария поможет, — с этими словами, здоровяк спрыгнул со стола и начал прохаживаться перед нами, заложив руки за спину.

— Любой иммунный, у кого есть дар, а в Улье он есть у всех, использует определённый приём, для активации. И таких приёмов множество. Кто–то щёлкает пальцами, другие моргают, третьи напрягают пупок, есть даже умельцы, которые язык прикусывают. Но это не безопасно, так недолго и без него остаться. Сам должен понимать, почти все перечисленные способы, годны только в относительно мирных местах, не годятся для войны, враг не должен засечь активацию дара. Ты Кнут, смог активировать дар, как минимум один раз, а этого достаточно, так что вспоминай! А Захария расскажет тебе про паразита.

Девушка, как раз закончила делать пасы надо мной, будто снежную бабу, с макушки до талии оглаживала.

— Паразит, — начала она, очаровательно улыбнувшись, — Находится вот здесь, — с этими словами, девушка указала на мою голову. — Институтские утверждают, что это псевдоразумный грибок, с последним, согласиться любой иммунный, хоть раз вскрывавший споровый мешок. Что немало важно, этот грибок, очень хочет жить, а потому активируется он чаще всего в критический момент, умрёт иммунный, умрёт и грибок. Паразит, кидает все силы, на спасение своего носителя, так и проявляется дар, в твоём случае, очень полезный. Вспомни, что ты делал в последнюю секунду перед прыжком? Чего хотел больше всего? Может быть, кого–то вспоминал? Или сделал что–то необычное — то, чего никогда не делал.

Это сказать легко. Вспомни. Ситуация была, скажем, мега критическая. Снаряд летит, какие–то доли секунды и всё! Конец Кнуту! В тот момент, больше всего на свете, я хотел свалить с этой чёртовой машины, куда–нибудь, в тихое спокойное место… нет, стоп, не куда–нибудь, было что–то определённое… окно, маленькое окошко, почти на самой вершине элеватора.

А что я, в тот момент делал? Жалел себя, боялся умереть… смерть…отец, я почему–то вспомнил отца. Картина, которую гнал от себя десятилетиями, предстала во всей красе. Тело, как у узника концлагеря, жёлтое иссушенное болезнью лицо, на этом нерадостном фоне, выделялись только глаза, яркие, как прожектора в безлунную ночь, в тоже время тёплые, как окна родного дома, в непогоду. Ярчайшее воспоминание. После, живым я отца не видел, а ведь в тот день, он со мной говорил и довольно долго. Как не силился, детали разговора не всплывали. Запомнился только стих, несколько строк. Необычное говорите… я сделал то, чего никогда не делал, вспомнил стих:

«Гостем встану на пороге,

У неведомой дороги…»

— Ой!

Стенда не было, как и людей, я стоял рядом с ростовой мишенью. Невозможно! Меньше чем за секунду, переместиться на две сотни метров.

— Красава! — услышал я далёкий, но гулкий голос Кабана, из другого конца тира.

Захария тоже что–то кричала и махала руками, а людей там, было уже четверо. Новоприбывший стоял рядом с Клепаном, заложив руки за спину. Увидев его раз, уже не с кем не спутаешь: сила воли, непримиримость читалась в его позе, взгляде, даже с такого расстояния. Бульба махнул мне рукой, призывая возвращаться. Я подчинился.

— Ну ты даёшь брат, я до последнего не верил, а ты раз и… — Клепан, вернувшись к образу доброго весельчака, со всей дури хлопнул меня по спине, чем заставил присесть и пошатнуться.

— Полегче медведь, прибьёшь же, — отреагировал я, вернув себе устойчивость.

— Ох, извини парень, это я не подумавши.

Подошедшая Захария, опять начала только ей понятный ритуал, ощупывание снежной бабы.

— Даже четверти сил не потратил, — отчиталась она перед Бульбой.

— Силён, — утвердил тот, но на выражении лица, это никак не сказалось. — Знавал я, одного телепортера, — двенадцать метров был его предел, раз в сутки.

— Так это вообще не о чем, — вставил слово здоровяк, — Правда двести пятьдесят, тоже маловато…

— Он уже прыгал на два с лишним километра, — перебил его Бульба.

— Какое будет расстояние? — поинтересовался я.

— Три и семь, может три и пять, ближе подойти невозможно, — недолго думая, выдал командир.