СССР: вернуться в детство? - Ольга Войлошникова Страница 29

— Размеры тридцать семь, тридцать семь с половиной и тридцать восемь с половиной ЗАКОНЧИЛИСЬ! Просьба за такими размерами не стоять!

Тут я испугалась, что толпа сейчас сметёт и тётку, и ряды полок, и ограждения отдела, но на помощь этой тёте подскочили ещё две, превратившись в этакого синехалатного цербера, и начали жёстко призывать к порядку. Одна из них схватила стальную обувную лопатку и заколотила по металлической стойке ограждения. Оглушающий звук заметался под высокими старинными потолками магазина:

— ТИШЕ! ТИШЕ! СОБЛЮДАЙТЕ ПОРЯДОК!

Пока происходил весь этот паноптикум, мама дождалась своей очереди и вошла в отдел. За её размер я не переживала, ножка у неё маленькая, тридцать шестой. Обычно он до самого конца есть.

Я видела, что она примеряет что-то, поворачивая ногу перед маленьким напольным зеркалом, но что конкретно — с моего места, конечно, было не разглядеть. Если верить настенным магазинным часам, мы стояли в этой очереди уже час сорок. Кстати, через двадцать пять минут обед. Как эти церберши планируют выпереть из магазина очередь, я представляю с трудом. Или они как-то подрассчитали, что к этому времени как раз всё продадут? Что-то сомнительно мне. О! Мама расплачивается. Подошло, аллилуйя!

Она протолкалась через толпу, раскрасневшаяся, с горящими глазами:

— Две пары купила!

— Молодец! — искренне обрадовалась я. — Разные, хоть?

— Конечно! Босоножки с ремешками и такие закрытые, как на осень.

— Дома посмотрим. Пошли, а то сейчас обед, я боюсь, как бы эта толпа тут драться не начала.

— Ну, драться-то не начнут, ты что! — удивлённо посмотрела на меня мама.

Ах, да. Советский человек пока ещё дисциплинирован. А вдруг?

Мама, видимо, тоже подумала: «А вдруг?» — потому что больше мы задерживаться не стали и направились на улицу.

— Ещё куда пойдём? — спросила она.

— А мы куда-нибудь успеем?

— Наверно, уже нет. Пошли тогда, семечек на рынке купим — и домой?

— Ага.

Семечки на рынке продавали бабульки. Жареные подороже, сырые — подешевле. Мама всегда брала сырые, обязательно тщательно мыла, а потом жарила их по своему вкусу на огромной алюминиевой сковороде. Семечки мы очень уважали.

— Почём туфли-то? — спросила я по дороге.

— Босоножки двадцать восемь, а осенние — сорок пять.

— Ну, нормально. Это мы удачно попали. Только я есть уже хочу.

— Может, пироженку тебе в кафетерии купить?

— Ой, нет. Брезгую я тут. Дома поедим.

Дома мы торжественно рассмотрели туфли. Осенние выглядели прям вообще достойно, такая элегантная классика. Да и босоножки с целой кучей тоненьких лаковых ремешков тоже были на уровне. А ещё мне понравилось, что они были красными. Красное, блестящее — это на пятёрку. Женщина должна сверкать. Это во мне восточная кровь так говорит.

Бабушка туфли оценила, а пластинки не очень. Первым делом, в точь как мама, спросила:

— Оля, а зачем тебе этот негр?

— Надо! — сурово ответила я, наворачивая суп. — Это очень классный негр, всемирно известный. Вы как хотите, а я буду слушать.

Я отжала себе нижнюю полку в стеклянной части старого серванта — сейчас она всё равно пустая стоит — и составила туда свои приобретения. Строго вертикально, чтобы диски не повреждались! Буду по очереди слушать, для вдохновения. Некоторые любят под музыку писа́ть, я так не могу. У меня процесс сочинительства все ресурсы сознания на себя мобилизует. Но вот перед этим настроиться, поймать волну — это кайф. Иногда трёх-пяти минут хватает, чтобы муза пришла. Только слушать по настроению нужно разное. Ну, теперь у меня минимальное разнообразие появилось.

После обеда мама села фартуки для меня шить (чёрный повседневный и белый парадный) из обрезков гипюра и кружев, которые у неё в специальном тряпочном мешочке хранились. А я внезапно почувствовала, что устала ну просто смертельно. И вырубилась. Днём! Крайне редкое для меня явление.

Проснулась я часа в четыре. Мама мне и говорит:

— Пошли в промтоварный, портфели посмотрим?

Так-то портфель — удобная штука. И не только для школы. А то я хожу везде с хозяйственной сумкой, как олень. Пошли мы.

По случаю подготовки к грядущему учебному году в промтоварный привезли огромное разнообразие школьных портфелей. Аж пять разных моделей, вы можете себе представить? Прямо с порога вас радовал (я бы сказала, безумно радовал) истерически-жёлтый чемодан с утятами. Потом ещё были всякие: с мишкой, с собачкой, с шальной обезьяной и один просто красно-синий. К моему глубокому огорчению, ранцем из всех этих моделей был только вариант с медведем. Тоже таким… странноватым.

Но потом оказалось, что я ошибалась! И у каждого портфеля внутри лежат специальные лямки, а в нижний шов вделаны соответствующие скобочки-цепляшки. Я обрадовалась, и выбрала самый нейтральный вариант: без картинок. Не знаю, чего ждала от меня мама, но я осталась относительно довольна. Вместо красно-синего могли ведь ещё какие-нибудь развесёлые звери быть. И что бы я выбрала тогда?

Как говорил Киса Воробьянинов*, «да уж».

*Незадачливый делопроизводитель

из книги Ильфа и Петрова «12 стульев»

Заодно купили мне несколько тетрадок (мдэ, боюсь, без тетрадок не обойтись), в клетку и в линейку, обложки к ним, дневник и модный пенал, такой, знаете, с шершавой картинкой на выдвигающейся верхней части. Среди младшеклассников бытовало популярное развлечение: полагалось прикрывать эти закрывашки бумажкой и возить по ним карандашом, чтоб рисунок проявился. Кому интересен процесс, можно с монеткой попробовать, тоже интересно получается. Главное при этом — не перестараться, не порвать листочек чрезмерным нажимом и рисунок не заштриховать до неузнаваемости. Тут были свои ступени мастерства, чтоб посторонних штрихов в итоговом изделии было как можно меньше, а собственно рисунок выглядел бы как можно чётче. Люди менялись пенальными задвигашками (на время, конечно), потому что картинки ведь могли быть разными.

У отдельных лошариков вместо картинок на пеналах выступали поучительные надписи, и это составляло предмет досады их владельцев.

Из стирательных резинок снова одни деревянные. Розовые — это ж вообще ужас, как пемзой трёшь. Сегодня купила голубую, попробую. Вроде, на ощупь она показалась мне немножко мягче. Эх, мне бы кохиноровскую достать, со слоном, вроде они должны быть (братья-социалисты и всё такое, карандаши уж точно есть, и найти можно, разной твёрдости-мягкости), а вот с резинками какой-то напряг.

Бабушка меня со всем этим барахлом встречала торжественно, обнимала, поздравляла. Как у неё, интересно, стыкуется всё это с моим книгопечатанием и поездками к нотариусу? Или конфликтующая информация просто задвигается на задний план по принципу психологической защиты?

ОПЯТЬ ИДЕИ ПРУТ

Зато после дневного отсыпона вечером я никак не могла заснуть. Придумался мне такой мальчик… с рюкзаком. Да, рюкзак должен быть непременно. Назовём его (мальчика, не рюкзак) Петя Иванов. Так, стоп, Петя Иванов уже где-то был. Не помню, но имя прямо на слуху. И ещё так: «Господин Петя Иванов!» А-а-а! Из того старого мультика, где пацан в экран провалился и в сказку попал, не помню как он называется.

Кстати — вот, пожалуйста, попаданчество! Причём в самую что ни на есть нереальную реальность. А говорят, что это в конце двадцатого века придумали, тоже мне. Если поковырять, то можно столько примеров накопать!

Нет, конечно, тогда это ещё не стало мейнстримом…

Так, о чём это я?

Мальчик с рюкзаком. Ладно, пусть условный Лёша. Лёха с Бохана, ха! Идёт наш Лёша по тропинке…

Мне так явно представилась эта первая картинка, что прям шило в организме заработало! Надо набросать!

Я тихонько полезла из-под одеяла.

— Ты куда? — сонно спросила мама.

— В туалет схожу, — почти честно ответила я. В туалет мне тоже приспичило, но потом я тихонько завернула на кухню, вытащила из ящика стола тетрадку с карандашом, валяющуюся там для записи всяких рецептов, и начала рисовать. Лёха с Бохана будет у меня краеведом. Он пойдёт по лесу…

И тут меня вдруг пронзило. Лёха с Бохана на самом деле был героический мужик. Про него тоже надо игру нарисовать, пока это здесь актуально. Только она будет про то, как «нас водила молодость в сабельный поход». Как этот Лёха по Сибири гонял всяких нехороших людей —