Эпоха Титана - Артемий Скабер Страница 3

Очнулся от чужих голосов.

— … думал, он не выкарабкается. Посмотри, какие повреждения…

— Живучий сопляк…

— Может доделаем?

— Нет! — возмутился голос. — Ты не видел там военные, хочешь сдохнуть?

Я пару раз чувствовал прикосновение магии лекаря — она помогла с переломами. Остальное чинил сам, вкладывая драгоценные крохи силы.

Чужие образы донимали без конца. А ещё эта хрень — словно хочется плакать без причины. Грудь сжимало, живот ныл.

* * *

Новая вспышка. Володя лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Семь дней он не ел. Внутри — зияющая пустота.

Мама навещала каждый день. Садилась на краешек кровати, гладила по голове.

— Володечка, поешь хоть немножко, — подносила ложку с кашей. — Ради меня, мой свет, моё солнышко…

Он молча отворачивался.

— Я не позволю им так с тобой поступить, — мама сжимала кулаки. — Я пойду к отцу, к самому императору! Добьюсь справедливости!

Через несколько дней мама перестала приходить. Вместо неё явился заплаканный слуга:

— Госпожа Анастасия… она… повесилась в своей комнате. Оставила записку: «Прости меня, солнышко. Мама оказалась слишком слабой».

Моя новая оболочка сжалась. Сердце заныло. Его сердце. Почему эта боль не уходит? Я залатал все органы!

Ещё вспышка. Рыжая девочка сидит у кровати Володи, читает сказку.

— Отвали, — шипел Володя, отворачиваясь к стене. — Никого не хочу видеть.

— А я не уйду, — спокойно отвечала девочка, теребя косу. — Мне тоже некуда идти.

И читала дальше. День за днём.

— Знаешь, — сказала она однажды, — мне тоже больно. Отца убили, говорят, из-за твоей мамы… И мне тоже хочется, чтобы все умерли.

Володя впервые повернулся к ней.

— Но если мы оба будем злыми, — продолжила она, голос дрожал, — кто будет помнить наших родителей хорошими?

И тогда он заплакал. Рыдал, не стыдясь, а девочка гладила его по волосам и шептала: «Всё будет хорошо, солнышко. Всё наладится».

Маруся. Вот откуда это имя.

Сердце этого тела ёкнуло. Почему, твою мать? Она для меня никто!

Та же девочка, но старше. Целует Володю в щёку: «Ты мой герой. И весь мир это увидит».

Володя на своей кровати, собирает походный мешок. Маруся заглядывает в каморку, глаза блестят надеждой.

— Посидим на дорожку?

Володя кивает. Она садится, берёт его за руку. Её пальцы дрожат, но такие тёплые.

— Страшно?

— За тебя — да. Если что-то пойдёт не так…

— Не пойдёт. Мы вместе. А вместе мы справимся с чем угодно.

Ради этого взгляда он готов пойти на всё.

— У нас всё получится? — в её голосе дрогнула неуверенность.

— Всё получится, — пообещал Володя. — Я клянусь, ты не пострадаешь. Что бы ни случилось.

Тело помнило. Тепло её рук. Запах волос. Единственный свет в десяти годах тьмы. Я сжал зубы. Его эмоции просачивались сквозь барьеры, которые я ставил. Разъедали меня изнутри.

* * *

— Отстань от меня! — прошипел я в пустоту. — Ты мёртв! Я здесь теперь!

Но тело не слушало. Оно помнило.

И тут я осознал, что мою силу Титана призывают. Братья… Твари, предатели! Соскучились? Потерпите, скоро загляну в гости.

Я закончил. Процесс завершён — эта оболочка приняла мою душу гиганта и силу Титана. Теперь её не разорвёт.

Пора просыпаться. Открыл глаза. Резкий свет лампы резал зрачки.

— Володя? — ко мне подскочил мужик лет тридцати с лишним. — Ты пришёл в себя! — он схватил меня за плечи, усы дёргались.

— Игорь… — я силился выудить из памяти имя.

— Игорь Александрович, — подсказал он, голос хрипел от волнения. — Не думал, что ты выкарабкаешься после таких ранений. Где Маруся? Где моя племянница?

Его голубые глаза смотрели на меня с надеждой. Плохо подстриженные усы топорщились. Расстёгнутый китель и рубаха на одной пуговице маячили перед глазами.

— Маруся?.. — повторил я.

Имя резануло. Память взорвалась калейдоскопом:

Рыжие волосы, раскинутые по земле. Глаза, всё ещё открытые. Пустые.

По щекам потекло что-то горячее. Оболочка помнила то, чего я не видел. Она знала. Грудь сжало так, будто мне самому вырвали сердце. Боль накатила волной — не моя. Его. Володи. Мальчишки, что потерял всё дважды. Единственный свет в его жизни. Та, ради кого он обещал выжить.

Я сжал кулаки. Хотел оттолкнуть эту боль, но она жгла. Разъедала изнутри. Заполняла пустоту, что оставила душа мальчика.

— Она… — ответил я и схватил мужика за китель. — Она мертва.

Глава 2

Меня схватили за грудки и дёрнули. Вышло так себе. Больно уж дядя Маруси маленький по сравнению со мной.

— Не трогай меня! — сжал его руки.

— А-а-а… — вздохнул дядя Маруси от боли, но не опустил.

Кулаки Игоря накрутили мой больничный халат, пока на меня пялились.

Тело посылало сигналы, что он не опасен. Но я не терплю, когда меня трогают. Запах пота от его ладоней смешался с дезинфекцией палаты, и это только усилило раздражение.

— Руки убрал, — пробасил я.

— Что⁈ Что ты сказал?.. — скрипел он зубами, и этот звук царапал по нервам, как нож по стеклу.

— Ваша племянница погибла, — повторил я так же сухо, чтобы до него дошло. — Точнее убита.

От самой этой мысли снова сжалось сердце. Падаль гнилостная! Чужие эмоции нахлынули. Внутри всё разрывалось от странной боли. А перед глазами картинка, как это произошло. Металлический привкус крови во рту, будто я сам там был, и эхо криков в ушах.

* * *

Володя и Маруся в попытке уйти из рода Медведевых

Попытка бегства оказалась такая же наивная, как и всё человеческое. Сопляки даже умудрились обойти всю охрану особняка. Им оставалось совсем чуть-чуть. Вот она граница земель рода. Долгожданная свобода.

Но там оказался «любимый» братик Виктор. Он, кажется, тренировался, когда заметил беглецов. Пот лился по его лицу, смешанный с пылью подлеска.

Высокомерный слабак взбесился от того, что братишка со служанкой решили покинуть домашний очаг. Хотя его, судя по всему, больше раздражал факт, что Владимир снова ходит.

— Ничего… — прорычал Виктор. — Когда я сожгу тебе ноги до костей, ты больше не встанешь. Отец сказал, что ты должен жить. — оскалился брат. — Но не уточнял как… — повернулся он к девушке. — А эту дрянь лично отдам