Граф Лазарев. Том III (СИ) - Флавий Вик Страница 30

— Но раньше мы о нем не знали. Он не завывал и никак себя не проявлял. А примерно месяц назад что-то случилось. Но что?

Ефим смотрел на меня честными преданными глазами. Отвечать на риторические вопросы было уже не по его части.

— Ты ведь ничего не трогал в подвале? — уточнил я. — Или твои бывшие хозяева, или еще кто-нибудь?

— Нет, Ваше Сиятельство. Ну, подметал немного, крыс гонял, так это я всегда делал, уж сколько лет. А больше туда и вовсе не ходил никто: хозяевам подвал не нужен, а из слуг там убирать я был приставлен.

— И в подвале никто не жил? Ну мало ли, вдруг твои сердобольные хозяева там бездомных привечали.

— Да типун вам на язык, барин. Пустой стоял, кому ж жить в подвале-то. На то он и подвал.

— Значит, призрак просто сошел с ума, — вздохнул я. — И убедить его прекратить завывать не удастся. Придется искать девственницу.

— Чего делать?

Ерофей уставился на меня круглыми глазами. Последнее умозаключение явно поставило его в тупик.

— Да так, ничего. Не знаешь, где тут поблизости ананас взять?

— Не знаю, Ваше Сиятельство. Не растут они у нас. Я вспомнил тут кое-что про подвал. Только вам это, наверно, не особо важно.

— Говори, — приказал я. Если есть хоть какой-то шанс обойтись без ананаса, надо им воспользоваться.

— Последний раз, как я в подвале был, черепушку какую-то выкинул. То ли мышиную, то ли крысиную. В углу валялась в темноте, не видно ее было, уж и не знаю, сколько лет она там пролежала.

Я нахмурился. А черепушка — это интересно. Наш бедный граф долгие годы сидел один. С кем может завести дружбу узник в одиночной камере, помимо голосов в голове? Как правило, измученный одиночеством человек рано или поздно начинает разговаривать с любым живым существом.

— Ну-ка принеси, — велел я.

— Что принести? — не понял сторож.

— Черепушку, что ж еще!

— Да где ж я ее возьму? — удивился Ерофей. — Я уж и не помню, куда ее дел, чай, в выгребную яму выкинул. Не найти теперь.

— Значит, вспоминай. Она мне нужна.

Ерофей удивленно посмотрел на меня. В нехитром уме сторожа боролись два чувства: впитанное с молоком матери почтение к благородным господам и зарождающееся подозрение, что барин все-таки туповат.

— Так может я вам это, мышь живую поймаю? Коль вы мышей так любите. А можете из нее и череп сделать, коль не брезгуете. Мышь она и есть мышь, какая разница, одна, другая?

А ведь он прав. Это идея! Вряд ли безумный признак отличит свою любимую черепушку от других.

— Лови, — велел я. — А еще лучше достань мне какой-нибудь готовый крысиный череп, необязательно тот самый. В доме ж наверняка крыс травили.

— Травили, — признал сторож. — А то спасу от них нет.

— И куда девали трупики?

— Поначалу я в яму выгребную скидывал, а потом барыня возмутилась, говорит, воняет. Велела закапывать.

— Пойди и откопай какой-нибудь. Думаю, за это время от них как раз уже остались одни кости.

Ерофей снова взглянул на меня как человек, в уме которого в данный момент рушится убеждение о превосходстве дворянства над плебсом, но пошел за лопатой.

Маленькое мышиное кладбище обнаружилось на заднем дворе. Постоянно оглядываясь на меня, словно надеясь, что к барину вернется разум, Ерофей принялся копать. Через пару минут рядом с нами лежали несколько аккуратных кучек костей.

— Все, Ерофей, достаточно. Я ж тебе не приказывал прокопать туннель в Австралию.

Я двумя пальцами взял череп, который показался мне наиболее симпатичным, и брезгливо отряхнул его от земли. Череп воззрился на меня пустыми глазницами.

— Ах, мышка, — вздохнул я. — Наверное, ты была хорошим грызуном. Где теперь твои усы, твой хвостик, где твоя любовь к сыру? Какую даму теперь приведет в ужас твое костяное тельце? Бедная мышка! Но не грусти, — подбодрил я череп, — после смерти ты послужишь хорошему делу.

В подвале за время нашего отсутствия особо ничего не изменилось. Призрак все так же сидел у стены и трагически всхлипывал. Правда, выть он перестал, но я был уверен, что он просто набирается сил для нового концерта.

— Смотри, твой друг вернулся, — сказал я и осторожно положил крысиный череп рядом с привидением. — Он очень рад тебя видеть.

Призрак замер, уставившись на череп. Осторожно дотронулся до него бесплотной рукой, которая, разумеется, прошла насквозь.

— Это ты? Неужели это ты⁈ Я больше не одинок! — победно возопил призрак и сделал круг по подвалу. — Я думал, ты бросил меня навсегда! Как ты мог уйти после того, как мы столько вместе пережили? Как сидели в этом подвале два года?

Призрак укоризненно взирал на череп, тот пялился в ответ пустыми глазницами. Чтобы ни творилось сейчас в больном сознании привидения, оно явно видело сейчас не черепушку, а живую крысу, которая когда-то скрашивала его одиночество.

— Барин, вы ж тоже видите, что он умом тронулся? — шепнул мне Ерофей.

— Абсолютно. Но мне это в целом все равно, пусть живет в подвале, если хочет. Главное, чтобы сидел молча.

Призрак сделал новый круг по подвалу и завис напротив счастливо обретенного товарища. Кажется, мой мертвый квартирант как раз вознамерился рассказать черепу последние события своей жизни.

— А зовут-то его как? — ляпнул я. — Наверняка ты дал своему другу какое-нибудь имя.

Призрак нахмурился. На прозрачном лице отразилось сначала удивление, а потом обиженная досада, словно у ребенка, который спрятал от старшего брата конфетку и сам забыл, где.

— Я забыл. Забыл, как зовут моего единственного друга! Как я мог. Нет мне прощения!

— Ничего страшного, — торопливо прервал я, видя, что призрак опять собирается завыть. — Назови его Йориком.

Призрак удивленно уставился на меня.

— Йориком?

— Да. По-моему, ему очень подходит.

Призрак задумался на мгновение, а потом кивнул и повернулся к черепу. Похоже, им с Йориком предстоял долгий разговор.

— Ловко вы это с черепом придумали, я бы не догадался, — сказал Ерофей, когда мы выходили из подвала.

Я мысленно порадовался, что немного восстановил в душе сторожа веру в аристократию.

— Придумать я еще и не такое могу. Особенно, если от этого зависит, буду ли я нормально спать по ночам.

— Все-таки призрак ваш чокнутый, — озвучил очевидное Ерофей. — С черепом подружился, это ж надо.

— Ну, думаю, сначала он подружился с крысой, а потом она, скажем так, перешла в другое агрегатное состояние. Но бедный узник оказался не готов пережить такую потерю.

— Он же с ним теперь, почитай, целыми днями болтать будет, не затыкаясь. Прям как жена моя Марфа Петровна, — посетовал Ерофей. — Хоть и черепушка, а мне ее даже жалко.

— Бедный Йорик, — посочувствовал я черепу. — Эта Марфа Петровна, должно быть, и правда страшная женщина.

— Мегера, Ваше Сиятельство, — пожаловался сторож. — Как есть мегера, всю жизнь мне испортила. Если б я только в молодости знал, на ком женюсь… Да бобылем бы всю жизнь прожил, честное слово.

Подойдя к дверям дома, я прислонился к стене и подставил лицо летнему солнцу. Спать после общения с призраком расхотелось. Пожалуй, стоит прогуляться немного и повнимательнее осмотреть свои новые владения.

И отпустить сторожа. Я и так вытащил его сегодня из постели, пусть отдыхает, больше он мне не нужен.

Я повернулся к Ерофею, дабы отправить обратно в сторожку, и увидел на его лице беспросветное отчаяние. Сторож глядел на ворота дома. Таким взглядом капитан корабля смотрит на стремительно наполняющийся водой трюм, когда вокруг бушует огромное море.

— Ерофей, ты чего там увидел? Еще одного призрака?

— Хуже. — Вздох сторожа был тяжел, как гранитная плита. — Это она, Ваше Сиятельство. Жена моя, Марфа Петровна. Месяц назад к подруге своей укатила в Санкт-Петербург, думал, неделю еще не вернется, так нет же. За что ж мне это наказание!

Я повернул голову, ожидая увидеть истинное чудовище, возможно, даже огнедышащее. Но в ворота чинно заходила благообразная старушка. Она была насколько сухонькой и невысокой, что, казалось, любой порыв ветра может унести этот божий одуванчик. Несмотря на жару, Марфа Петровна куталась в шаль, а в руках теребила тонкие перчатки. Завидев мужа, она счастливо улыбнулась и засеменила к нему.