Белла чао (1943) (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит Страница 30

Но так, на четверку максимум — рассказать о том, как они пробирались мимо «батальонов безопасности» получилось, а вот толком обсудить послевоенные перспективы не очень. Но судя по комментариям Джиласа, Маркос тоже не сторонник поголовной национализации. Монополии — да, крупные системообразующие компании — да, а мелкий бизнес лучше не трогать, и тут я с ним полностью согласен. Ладно, может выучу греческий, поговорим предметнее. Или дождусь, когда Маркос на сербском заговорит.

Вообще, давно я столько не молол языком… То по дороге спорил, то на встрече, когда добрались албанцы, выдал презентацию «Союзники в Италии и смещение Муссолини». Слушали со скепсисом, но Джилас добавил, что моя «аналитика» сбылась вся — и успех под Москвой, и поражение летом 1942, и победа зимой и даже почти точные сроки окружения в Тунисе.

Нельзя сказать, что убедил с ходу, но очень кстати вспомнил князя ди Поджи-Суазо, как пример отношения к Муссолини среди высших кругов. Простые же солдаты, кроме чернорубашечников, при попадании в плен тут же заявляли, что они антифашисты и ненавидят дуче. Конечно, это попытка смягчить свою участь, но сквозь нее проглядывало катастрофическое падение популярности режима.

Еще бы — в Африке разгром, на Дону разгром, партизаны не дают жизни, союзники бомбят Италию… А если еще и высадятся на Сицилии, то до переворота останутся считанные дни. Но греки уверяли, что союзники нацелились на Элладу, пришлось даже побиться об заклад с Маркосом, поставив свой «вальтер» с глушителем против его патронташа — уж больно нам эти вещицы приглянулись.

Затем большие начальники выперли меня за дверь и долго совещались в узком партийном кругу, но по окончании оповестили о решении: сместят Муссолини или нет, в любом случае надо тщательно разведать итальянские части и тихо-тихо, никому не раскрывая цели, сроки и задачи операции, готовить разоружение.

И разъехались в разные стороны.

А мы с подпрыгивающим от предвкушения Милованом отправились разглядывать русский блок-пост.

— Форма немецкая, — удивленно констатировал Марко.

— Ну да, теперь они Вермахт, — зло сплюнул Небош, оторвавшись от оптического прицела.

Блок-пост, окна заложены где кирпичом, где мешками, вынесенная пулеметная точка, колючая проволока, мост. Все просматривается, бомбашам с гранатами не подобраться. Ну не артиллерией же их выносить, да и нет у нас артиллерии… Смены каждые два часа, как предписано уставом. Состав пополам напополам, молодняк и седые. Как бы в однокашников своих не влететь — скажем, Левченко я пристрелю, рука не дрогнет, а вот насчет остальных не уверен.

На крылечко поста вышел человек, взял в зубы сигарету и полез по карманам. Я протянул руку, забрал у братца бинокль и подкрутил окуляры.

Навел на крыльцо — точно, форма немецкая, нашивки тоже, никаких вольностей с русскими погонами, из оружия винтовка и штык.

Человек прикурил и поднял голову, выпуская первую струю дыма.

Твою мать, это же полковник Чудинов, мой воспитатель в кадетском корпусе…

Глава 11

…и обратно

Что ни говори, а идти через мост грудью на пулемет так себе развлечение. И, главное, сваливать уже поздно — раз пошел, то обратного пути нет.

С каждым шагом подкованных ботинок по деревянному настилу кровь все громче стучала в ушах, заглушая журчание Ибара. Спокойствие, только спокойствие, надо отвлечься. Сжал зубы, рассматривал невысокий мост, поглядывал на небо, на встающий рассвет, на бункер из мешков с песком, где опешили от моей наглости ровесники. Вроде лица незнакомые — наверное, из болгарского пополнения. Во всяком случае, конопатого с погонами унтера точно раньше не видел.

Спохватились они когда я прошел почти половину моста, унтер привстал и крикнул, дав петуха:

— Стой!

Я сразу же замер, чтобы они с перепугу палить не начали, а он зачем-то поправился:

— Стани!

И добавил:

— Хальт!

Хотя мог бы командовать и «Fermare!» — во всяком случае, пилотка у меня итальянская.

— Ша, уже никто никуда не идет, — широко улыбнулся я и выставил вперед пустые ладони.

— Бросай оружие! — строго по уставу потребовал конопатый, вскинул винтовку, но от волнения еще не въехал, что мы общаемся не на сербском.

— А нету, — задрал я клапан кобуры и показал расчету в пулеметном гнезде, что внутри пусто.

Соврал, конечно — в рукаве пистолет на резинке. Дурных нема совсем без оружия соваться, и без того все поджилки тряслись, хоть я и знал, что у меня за спиной Небош и все ребята.

Тем временем сюрреализм ситуации, наконец, дошел до караульных: неизвестный хрен в немецкой зимней куртке, с красной звездой на головном уборе, с белым флажком за поясом и говорит на русском!

— Чего надо? — не переставая целиться в меня спросил старший.

Я вытащил флажок и помахал им, как школьник на утреннике:

— Парламентер. Вызови полковника Чудинова.

— А ты кто такой? — чуть-чуть опустил он винтовку.

Я самую малость подождал, не спросит ли он «с какова раена», но не дождался и поддал малость джемсбонда:

— Сабуров. Влад Сабуров.

За стенкой из мешков с песком завозились, унтера снизу дернули за рукав, а когда он наклонился, горячо зашептали на ухо. Затем прожужжала ручка полевого телефона, конопатый бросил в трубку несколько слов и повернулся ко мне:

— Ближе не подходи, стой там.

В этот блудняк я вписался из-за непозволительной для боевика сентиментальности. Милован рвался раскатать блок-пост прямо сразу, уповая на наше огневое превосходство. Едва угомонили его втроем с Ромео и Фадилем: акцию невредно бы спланировать, а не мчатся вперед, размахивая шашкой. Да и партизан косовских тоже подтянуть, как минимум для блокирования дороги из Митровицы.

Пока ругались да расписывали диспозицию, не замечал, а как только закончили, понял, что тянет сердце, не лежит душа вот сразу убивать русских:

— Надо бы предложить сдаться.

— Белогвардейцам? — желчно бросил Джилас.

— Не нуди, там мой учитель.

— Ой-ой-ой, какие мы нежные!

— Скажи, Мило, я хороший боец?

— Ну… да… — несколько растерялся член ЦК.

— Вот он меня как раз и выучил, так что хотя бы из чувства благодарности.

— Ну давай, топай, ты у нас знатный парламентер.

Вот так я и оказался под прицелом посреди моста над Ибаром, и бродил поперек пролета — шесть шагов в одну сторону, шесть в другую, кожей чувствуя, как следил за мной ствол пулемета. И не закурить, и даже на парапет не облокотиться — низковат, словно на нормальный денег не хватило.

Только на часы поглядывал, минут через пять из блокгауза вышел Чудинов, оправил ремень и зашагал ко мне. В солдатской форме и шинели, но все равно по выправке и привычке придерживать шашку (пусть ее и нету) видно, что офицер.

Рука сама взлетела под козырек:

— Здравия желаю, Николай Алексеевич.

— Здравствуй, Володя.

— Начнем с официального. Ваши линии связи, как вы наверняка знаете, перерезаны, блок-пост окружен. От имени командования Косовской бригады предлагаю суворовское — час воля, первый выстрел неволя, штурм смерть.

Чудинов чуть поднял уголки губ:

— Это легенда. Граф Суворов это написал, перечеркнул и не отправил.

— Неважно, предложение именно таково.

Он махнул рукой, из-за бруствера к нему подбежал посыльный, выслушал и умчался обратно, хлопая голенищами немецких сапог по икрам.

— Начальнику поста доложит, — Чудинов вынул из кармана и протянул серебряный портсигар. — Папиросу?

— Нет, так и не начал.

— Молодец, — прикурил он, — а я все дымлю.

— Пока ждем, расскажите, какой ультиматум посылал Суворов?

— Да как было принято в те годы, с политесами. Сейчас… — он на секунду задумался, — «Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечности, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую». В таком стиле, но я уже не помню точно.