Шпион с пеленок - Яна Мазай-Красовская Страница 31

Последний шанс — отказаться, оставить все как есть или разделить ритуал с отцом. Но чаша матери пуста, а значит, нет у него такого шанса.

Они стоят друг напротив друга, отец и сын, обнаженные по пояс, отражая каждое движение, как в зеркале, — и неважно, что Лич сейчас далеко в северных лесах, а Северус — в подвале фамильного дома. У каждого в руке ритуальный нож. Оба делают вдох («Наверное, последний», — успевает подумать Северус) и вонзают клинок в себя… И одновременно падают на колени.

Резкая боль, сухой хруст ломающейся грудины, сменяющийся хлюпанием крови — и все-таки еще вдох, с кровавой пеной на губах, и еще, каждый раз все больнее, так что конец, избавление от мук, кажется желанным. И последним усилием — провести скользящим в пальцах ножом вниз, вспороть брюшину, вываливая себе на руки петли кишечника, — зачем? Потому что так — правильно…

Спасительная, благословенная темнота. И тишина… И где-то далеко — всхлипы… плач?

Горячие капли падают на лицо.

Он с трудом размыкает ресницы… И первое, что делает, — приподнимает голову и видит, что обе чаши пусты. Мать рыдает в голос… Зачем? Он дышит, и это уже не больно.

Он приходил в себя, как после долгой болезни. Хорошо, что мать оправилась быстрее, хотя двое суток с ними обоими нянчилась добрая Кэт. И, конечно, Эбби, и так развитая не по годам (о, эти мамины методики!), но теперь словно еще повзрослевшая.

И полная тишина: никакой возможности слышать или чувствовать других. Не отзывающийся больше Аш. Несбыточность мечты о том, чтобы попасть в Чертоги. Неосуществимость любых, даже самых простых магических действий. Полная потеря магии. Ему осталась только память.

Какие мелочи для того, кто уже заплатил жизнью! Он наслаждается тем, что дышит. Ест. Пьет. Говорит. Видит. Слышит голоса родных. Сестренка втихаря от взрослых притащила к нему Ричи, и это было так удивительно: ощущать пальцами чуть жестковатую гладкую шерсть и принимать восторги пса…

Интересно, он стал сквибом или…

Через неделю он смог нормально ходить по дому и саду, и Эйлин, не смирившаяся с потерей, потащила сына в мэнор.

Он перешагнул порог, оперся на стену, и…

Дом запел. Низким голосом виолончели, густым и торжественным. Северус замер, закрыв глаза, поддерживаемый матерью.

В груди разворачивалось теплое солнце, и в какой-то момент Северус почувствовал себя невесомым и поплыл над лестницей, чуть не упав, когда услышал испуганное восклицание матери, ощутил ее счастье и, почти оглушенный им, остановился. Эйлин крепко обняла сына:

— Вот видишь, не зря я тебя сюда привела.

Он молча кивнул, не находя слов.

Они медленно спускались в ритуальный зал.

— Люмос.

Световой шар мягкого золотистого цвета послушно возник на ладони, осветив чисто прибранное помещение, но стоило Северусу ступить на шероховатые серые плиты, как вдоль стен пронесся легкий ветер, и загорелись свечи. Замок дождался хозяев. И пусть они пробыли совсем немного, он знал, что они есть. Они вернули в него магию Рода, и хоть мальчик всего лишь полукровка, он достоин быть наследником и доказал это на деле. И пускай разруха еще осталась, она больше не будет властвовать над домом. К нему медленно, по капле, возвращалась собственная сила. Затхлый и пыльный воздух стал уже чистым и холодным, почти ледяным, несмотря на начало лета. Он таким и останется, пока не вернутся те, кто сможет поделиться своим теплом.

Эйлин и Северус больше не появлялись в мэноре, справедливо рассудив, что несмотря на отсутствие следов проведенного ими ритуала, их появление может быть расценено не совсем хорошо, а кто-то может попробовать связать это с исчезновением министра магии. Нет, она больше не допустит ничего, что способно повредить ее сыну, думала Эйлин, гладя того по черным волосам, в которых так четко стали видны серебристые нити. Совсем немного, тоненькая прядь, но ведь ребенку еще нет и восьми!

А шум поднялся немалый и надолго — видимо, потому, что ни тела, ни чего-либо, что могло бы пролить свет на таинственную пропажу, так и не было найдено. Эйлин искала рецепт зелья для защиты от ментального воздействия. Северус, наконец, вернувшийся в любимые Чертоги, занимался тем же. На новости, принесенные совой Далтона, а потом и Селвина, Эйлин отреагировала очень осторожно: сделала вид, что не поверила.

* * *

— Да, конечно, миссис Эванс! Пока дети не собрались, девочки полчасика пообщаются с Северусом, а после занятий я их сама провожу, когда пойду гулять с детьми. Всего вам доброго.

Первый учебный день у матери. Когда успело кончиться лето? Прошло мимо, он даже не понял, как.

Эванс.

Сердце пропустило удар… Не чуя под собой ног, Северус скатился по лестнице и увидел… Да, это была Лили. Ребенок…

— Северус, привет! — радостно улыбаясь, подошла к нему Петунья. — Познакомься с моей младшей сестрой, Лили.

— Красивое имя, это в честь цветка? — почему он ничего не чувствует?

— Когда я родилась, папа принес букет лилий маме. А у тебя имя необычное! А я уже все буквы знаю, мне Пэт показывала! А еще…

Лили радостно делилась своими успехами… хвасталась? А ее сестра в это время, гордо улыбаясь, кивала, рассматривая Северуса. Что-то изменилось, но она не могла понять… Вот он немного наклонился к Лили и повернулся…

— Ой, Северус, откуда это у тебя?

— Что? — удивился мальчик.

— У тебя белая… ой, это седая прядь! Что случилось?

— Этим летом я довольно серьезно переболел, Пэт. Вот, осталось.

— Ой, а мы ничего не знали… Папа же мог помочь, он в аптеке работает! — он увидел, как на ее глазах появилась влага.

— Да ерунда, все уже прошло. Все хорошо, уже два месяца все в порядке, Пэт, ну что ты…

Северус не на шутку растерялся. Женские слезы всегда были тем немногим, что могло пробить его броню, а уж детские…

— Вы меня совсем не слушаете! — топнула ножкой Лили.

Северус удивился, а Петунья нахмурилась.

— Сейчас мы пойдем на кухню, попьем чаю и успокоим твою сестру, а ты нам все расскажешь.

— Я не хочу чаю!

Это что, каприз? Но что же он хотел, она ведь еще совсем ребенок.

— Не хочешь — не пей, никто не заставляет. Так ты идешь с нами или нет?

Глядя на надувшую губки Лили,