Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Виталий Абанов Страница 32

— Надеюсь ты не думаешь, что я сильно изменился? — поднимаю я одну бровь: — как именно по-твоему должен поступить такой искренний хам как я в такой ситуации? Правда бросить тебя вот тут? Поехать в столицу, наслаждаться фуа гра и водочкой в хрустальных графинах?

— Ты бы мог. Это избавило бы тебя от многих проблем….

— А за твое неверие в собственного мужа я определенно накажу тебя, Машенька… — ее глаза уже совсем близко и наши губы соприкасаются в поцелуе. Это не страстный поцелуй любви, не влажное признание чувств с игрой языками и руками, которые лихорадочно шарят по телу в поисках пуговиц и застежек, нет. Это сухой поцелуй, которым мы говорим друг другу, что ничего не изменилось и что в нашей жизни будет еще достаточно влажных поцелуев любви… но не сегодня. Я обнимаю ее и она послушно затихает в моих объятиях, доверившись мне и положив голову на плечо. Мы молчим и я отчетливо слышу как бьется ее сердце — тук-тук, тук-тук, тук-тук.

— Спасибо… — наконец говорит она: — я… мне…

— Твой ротик говорит спасибо, а твое тело…

— Уваров! Прекрати! Тут моя сестра болеет, а ты! Отстань!

— Да ладно тебе! Она ж выздоравливает! А ничего так не помогает регенерации тканей, как процесс… хм. Жизнеутверждения! Вот. И потом — есть в это своеобразный интерес, придает пикантность процессу, нет? Сестра выздоровеет, а ты…

— Убери руки! Клянусь, я тебя отравлю! Ступай к своим шлюхам!

— Моим шлюхам?

— У тебя теперь их двое, вот и ступай! Мастерицы сунь-вынь и туда-обратно! Отпусти!

— Ревность — это плохо… а кстати, зачем ты с собой барышню Лан взяла?

— Да не брала я ее с собой, сдалась она мне! Она нас по следу нашла. Упертая и быстрая. Пришлось скрутить и под мышку… она саблей орудует ловко, двоих порезала.

— Хм… а барышня-то молодец. Бросилась тебя спасать. И сестра у нее не промах.

— Хороший боец. — наконец вырвавшись из моих рук полковник тут же поправляет китель: — неплохое приобретение. Просто эти двое меня раздражают. Слишком слащавые.

— Ревность?

— Ничего подобного! У нас с тобой брак ненастоящий! Вот разберусь с Денисьевыми, да свой род в правах пораженных восстановлю — и все.

— А еще Свежевателя надо выследить и уничтожить, еще надо за сестрой ухаживать… думаю мы с тобой надолго. — киваю я, нимало не сердясь. Уж шутку от намерения в устах Мещерской я давно научился отличать.

— Как ты его выслеживать собрался? Тут и не такие пробовали, думаешь местные его не искали? Этот ублюдок здесь вот уж лет двадцать как хозяйничает.

— Как оказалось у меня в наложницах две такие следопытки, что местным фору дадут. О… или я неправильно их назвали? Мои шлюхи — так кажется? Так вот, есть у меня две шлюхи…

— Уваров!

— А раз уж они все равно шлюхи и все равно мои — то как не использовать их по прямому назначению? Вот только как их отличать? Придумал! Буду называть их Верхняя и Нижняя, ну или там Правая и Левая. Восточная и Западная… хм. Дальняя и Ближняя?

— Уваров!

— Ревность? А я думал, что ты не такая, ты же у нас самостоятельная женщина, сама по себе решения принимаешь и брак-то у нас не настоящий…

— О боже, да помолчи ты уже! И я уже извинилась за это!

— Вот что-то не припомню. И на самом деле настоящие извинения приносятся молча. И на коленях.

— Вот чему тебя этот мерзавец фон Келлер научил! Испортил мальчика!

— Я уже был испорченный!

— Маша? А… это твой муж? — раздается тихий голос, и мы замираем. Мещерская тут же оказывается у кровати и поспешно вытирает белым платком бисеринки пота с бледного лица.

— Валя? Валюша! Ты не волнуйся! Все в порядке… пить хочешь?

— А он хороший — произносит Валя и слабо улыбается мне: — так жаль что я на вашей свадьбе не побывала…

Глава 13

Не то, чтобы я никогда не убивал. Убивал, конечно. Все убивают. Адепты джайнизма забывают о том, что самим своим существованием мы убиваем других существ — от бактерий и до кожных клещей. И… хорошо, речь о разумных существах. Не время сейчас оправдываться перед самим собой или кем-либо еще. Чем Ирина Васильевна Берн, Медуза Горгона местной Службы Безопасности отличается, скажем от двоих-из-ларца, одинаковых с лица, которых я упокоил после длительного раздумья… где-то в долю секунды. Ровно столько времени у меня заняло решить судьбу двоих человек. Вполне вероятно, что они были отцами семейств и где-то сейчас плачет синеокая вдова, а ее обнимают детские ручонки и дочка заглядывает ей в глаза, не понимая, что значат слова «папа никогда не вернется домой».

Может такое быть? Конечно. Более того, скорей всего так и есть. Но смерть двоих спецов из СИБ меня не трогает за живое. Эти люди умерли, потому что они мешали мне, потому что они причиняли боль моему близкому человеку и потому что они могли стать удобным фундаментом в основании легенды о гвардии лейтенанте. И сочетания этих факторов мне было достаточно для того, чтобы снести одному голову, а второму — свернуть шею. Две секунды и нету их. Все. Быстро, четко, никакой рефлексии. Да, где-то заплачет синеокая вдова, но эти ребята знали на что шли. Так что… надеюсь, что вдова найдет себе человека получше, а пенсия сотрудника СИБ, погибшего при исполнении — послужит какой-то компенсацией.

И, честно говоря — я об этом и не думал. До сих пор. Потому что сейчас передо мной во весь рост встала необходимость «прикопать» Ирину Васильевну Берн, как выразилась Мария Сергеевна Мещерская.

— Да, я дура — говорит она, отводя взгляд в сторону: — да, погорячилась. Но сейчас ничего уже не поделаешь. Оставишь ее в живых — она нас заложит. Сейчас она может чем угодно клясться, какую угодно присягу давать и клятву верности, но потом — все равно заложит. Сдаст.

— Неудобно как-то — отвечаю я: — сразу убивать. Вроде как просто не в том месте и не в то время оказалась.

Мещерская складывает руки на груди. Смотрит на свою сестру, которая снова забылась беспокойным сном. Прикусывает губу. Поправляет одеяло.

— Я сама могу — предлагает она: — ты… просто не смотри. Позову ее в лес и там…

— Ну нет. Это моя ответственность и если мы будем… «прикапывать» Медузу, то будем делать это вместе. Или я сам. Кто виноват? Я же ее с собой поволок, думал помощь будет.

— Извини, что так получилось — вздыхает Мещерская: — знаю, это же противно твоей натуре. Это не бой, не поединок. Это казнь.

— Вот же… — мягкий полог из меховых шкур откинулся и я замолчал. В землянку торопливо вбежала девушка в дэгэле, поставила на обрубок пня, служащий столом — две деревянные чаши, исходящие легким