Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд Страница 32

— Как же она, дворянка, торговать станет?

— От Никитиных, верно, не она сама, а ейный приказчик. Никитины — большой корабль, не нашим челнам у него на пути вертеться. Еще лампы у этой капитанши диковинные, на земляное масло. Если совсем лень не поборет, прогуляюсь, когда стемнеет, посмотрю, как горят эти лампы.

— Да уж, самому забавно. А еще чего?

— Ты не поверишь — машины малые сахар крутить. Да ты не смейся, сам не поверил бы, когда бы не угостила. Дала коробку, там нити сахарные. Сейчас, на закуску к чаю поставлю.

— Может, она и чай верченый привезла?

— Не смейся, и его. Тоже чай забавный — с особой отдушкой. Я не заваривал еще, а и через мешочек чую: такого еще не пивал.

— Вот такой махонький мешочек дала? Экая скареда!

— Не, мешочков с десяток. Его на раз заварить, ну, на два-три. А еще мыла духмяного кусок дала да притирку щёчную, вроде французской. Но тут и не спрашивай — сама делала. Будто муженек не офицером был — фабрикантом. И завод оставил в наследство, да не один. Я притирку эту на свою рожу тратить не буду, а его благородию подарю, чтобы нашу службу ценил-уважал.

— Ты, Егорыч, смотри, какому благородию. Если Дмитрию Лексеичу, то, конечно, кланяйся, дари. А вот если тот самый Михаил Федорович опять явится, что недавно начальству услужил, тут держи ухо востро. Возьмет подарок или не возьмет… скорей не возьмет, а уж вызнавать, с чего мы раздарились, будет точно.

— Знаю я таких, Михалыч. Воротит нос от склянок, сукна да балыков, честнягу корчит, а на самом-то деле барашка в бумажке ждет. Или тельца.

— Ох, не знаю я, Егорыч, стоит ли к нему и с бумажками подкатываться. Начальство таких чудаков, что служат якобы за страх и совесть, терпит до поры. Как бы нам самим от него не потерпеть. Сейчас чай заварим, отведаем сахар крученый.

— Сергеич, ты за мальчишками-то присматривай.

— А что такое, Тит Иванович, на карусель повадились или в паучий балаган?

— Новая беда — сахар, на палке верченый. В балаган-то они мастаки за так пробраться, так что тут без убытка, разве хватишься — сбегай, Петька, а его нет. Вот сахар этот без копейки не получишь. Ну, дадут куснуть на пробу, чтоб приохотить. Если же побольше, на палочке, — тогда плати. Парнишки и лыняют от дела, ищут, где копейку раздобыть, и сразу на сахар.

— Кто же эту сладость привез? Персияне?

— Слыхал, что барыня. И не привезла, а велела своим людям крутить да торговать. Сходи-ка, Сергеич, ее люди ближе к пристани стоят. Не ошибешься, там народу — как мух на пролитом меду. Торговцев порасспроси, что за барыня. Нам сахара к чаю отведать принеси, не на копейку, на пятак. Увидишь там Ваньку — предупреди. А Петьку — сразу за ухи, он уже предупрежденный.

— Бархам, ты узнал тайну удивительно яркого фонаря и его масла?

— Да, мирза Амид. Ты был прав — в нем горит измененная нефть.

— А узнал ли ты истинную тайну торговки?

— Мой господин, все мои труды и вопросы приводили к одному-единственному ответу — удивительные светильники продает ханума-вдова, и неведомо, кто стоит за ее спиной. Если некий купец по непостижимой мудрости и доверил ей торговлю, то умело прячется за ней, как скорпион за ковром. Но я услышал имя этого купца — его зовут Патент.

— Как ты это узнал?

— Я дождался, когда ханума-торговка посетит свою лавку, и пытался вызнать, за сколько денег она отдаст секрет удивительного масла. Я не понял все ее слова, но она несколько раз произнесла имя Патент.

— Бархам, продолжай следить за ханумой-торговкой. Ищи подходы к ней и как к женщине, и как к купцу — ведь она ведет себя как купец. Предложи ей со скидкой мускат, шафран и другие пряности. Ты должен узнать имя ее мужчины-покровителя. После этого я решу, что необходимо сделать.

Дорогой мистер Дэниэлс, продолжаю присылать вам отчеты о путешествии по русскому Дунаю. После Нижнего Новгорода, где Волга приняла в себя воды Оки, это сравнение не кажется мне чрезмерным, а после впадения Камы единственным достойным сравнением станет Нил.

Вчера я наблюдал коммерческий, а не гидрологический феномен — Макариавская ярмарка, рандеву европейских, западных и русских торговцев. Немало глупо романтичных колбасников и болтунов-лягушатников посвятили бы страницы восторженных описаний шелкам, жемчугам, фарфору, змеям и обезьянам, но меня, видевшего базары Калькутты и Бомбея, непросто очаровать блеском подобной мишуры. Меня по-настоящему удивили цены на древесину и зерно, а также несколько забавных чудес. Например, невиданное даже в Индии восточное лакомство, произведенное из сахара, — облако, взбитое из сиропа и намотанное на очищенную деревяшку. Утверждение, что этот оригинальный, но простой деликатес изобретен даже не русским купцом, а некоей мисс Шторм, вряд ли может быть принято к рассмотрению. Не могла эта достойная юная дама одновременно производить удивительные лампы с жидким газом и ярко окрашенные зеленые и пурпурные холсты. При мне торговец-лягушатник (удивляюсь наглости этого народа, обратившего Москву в пепел, а ныне опять бродящего по России) приобрел несколько отрезов этой удивительной ткани. Он еще ворчал из-за якобы дорогой цены, но не сомневаюсь: уже скоро новинка сия будет продана втрое дороже, с клеймом Лионской мануфактуры, в Санкт-Петербурге, а то и в Германии.

Тайну сахарных облаков, ламп и тканей я не разгадал. Пока же продолжаю наслаждаться главным русским чудом этого года — булками из чистейшей белой муки, десяток которых стоит столько же, сколько один хлебец в Лондоне, испеченный с примесью ячменя.

Продолжаю путешествие.

Ваш мистер Ройс

— А барынька-то эта всерьез расторговалась. И тканями, и притираниями, и лампами чудными. Сахарок ее крученый копеечки приносит, да таким ручейком, что рублями оборачивается, а там-то уж, поди, на сотни счет. Откуда взялась-то такая бойкая барынька?

— Откуда — неведомо, торгует от Никитиных. Это дело серьезное.

— Перед Никитиными пусть крапивное чиновное семя шапку ломит. Наше-то начальство — простор волжский да степь широкая.

— Ты что, Федяга, думаешь ее балаган ночью подломить да капиталы посчитать?

— Не погоняй, Хрятка. Рассуди: подломаешь сейчас, а возьмешь немного. Не хватать же сахарные крутилки. Надо, когда она отторгуется и собираться начнет. Да еще насчет этой барыньки был у меня один разговор интересный. Пока за ней присмотреть надо. Ну, наше дело вольное: смотреть будем, а решим, как нам лучше.

Глава 37

Уф-ф-ф. Я еще не понимала, кто кого взял на абордаж, но погода на ярмарке была явно штормовой. Зимой, как я теперь поняла, в Нижнем было сезонное торжище, вялая распродажа оставшихся товаров. Здесь же все кипело на узком пространстве между монастырскими стенами и берегом Волги.

По пути я все пыталась вспомнить, почему старинную ярмарку перенесли в Нижний, и только сейчас поняла. Пусть место и привычное, но никакой перспективы к расширению. Вроде было какое-то событие, ставшее триггером для смены места, но вспомнить я его не смогла, да и надо ли?

Все оказалось непросто. Помогало только магическое имя «Никитины». На ярмарке была их контора, обо мне знали и помогли устроиться в убогую гостиницу. Я объяснила хозяину, что буду чудить, и подкрепила объяснение красненькой. После этого две мои комнаты подверглись беспощадной дезинфекции. Пришлось доплатить, так как два тюфяка были приговорены к незамедлительному сожжению на задворках. Хозяин охал и вздыхал, будто в пламени гибли не клопы и вши, а его лучшие друзья. Впрочем, когда вечером на окне загорелась установленная мною лампа, он пришел к выводу, что плюсы моего поселения превышают неудобства. Смотреть невиданный светильник собирались зеваки, в том числе богатые, и явно запоминали непритязательное название отеля — «Волга».

Вообще же, большинство купцов в отличие от меня не прикатили, а приплыли, поэтому ночевали, как яхтсмены, на своих причаленных или вытащенных на берег суденышках. Там же шел торг серьезными товарами: зерном, тканями, кожами, лесом и добычей волжской дельты — только тут я поняла, что икра и балыки, увиденные мною зимой, были дороги, а здесь стоили копейки. На берегу же торговали мелочью и по-всякому увеселялись.