Неправильный солдат Забабашкин (СИ) - Арх Максим Страница 33

Инстинктивно упал на землю. Немецкий самолет, не переставая стрелять, пролетел над головой. Я вскочил и уже через секунду стоял на колене, целясь в улетающий к горизонту «Юнкерс».

— Уходит! — расстроенно прохрипел мне на ухо отряхивающийся от грязи Воронцов.

— Вижу, — тоже расстроился я. — Ранил меня, зараза, я стволом и дёрнул. Промазал, чёрт бы его побрал…

— Ты ранен⁈ Куда? — тут же засуетился лейтенант, осматривая меня.

— Ерунда, в голень зацепило. Выше сапога. По касательной.

— Да, вижу, кровь идёт.

Я мельком посмотрел на свою ногу и отметил, что кровь хоть и была, но не в особо больших количествах. Тут, что уж говорить, мне повезло по-крупному. Огнестрельное оружие всегда таковым остаётся, и предназначено оно для того, чтобы убивать и калечить. Я же отделался, по сути, царапиной.

А потому, поправив очки, глубокомысленно изрёк:

— Ранение потом посмотрим, а пока ищи патроны бронебойные. Обычные-то не берут. Впрочем, — посмотрел на улетающий самолёт и, оглядев небо, вынес вердикт: — Больше воздушных целей не наблюдаю, так что можно передохнуть. Да и дождь ещё сильнее стал… Наверное, вряд ли они сегодня ещё полетят в такую-то погоду.

— Жаль, — также глядя вслед удаляющегося немца, кровожадно проскрежетал лейтенант. — Может, ещё стрельнешь напоследок, пока он недалеко улетел? Вдруг попадёшь?

— Бесполезно. Его уже не достать.

— Почему?

— Я же в пилотов стрелял через фонарь. А если это было невозможно, бил по слабым местам, они там возле мотора расположены… Ну, во всяком случае, мне казалось, что они должны находиться именно там, вот туда и стрелял. А сейчас он улетел в противоположную от нас сторону, и видим мы, в основном, только заднюю часть фюзеляжа, хвост и крылья. Куда его поражать? В пилота не попасть. Двигатель не повредить. Маслофильтры, шланги с подачей воды или какую-нибудь гидравлику тоже не прострелить, ведь она практически вся находится в носовой части и в центре самолёта. Так что, увы, сбить его с нашей позиции можно, разве что снарядом из зенитки. Да и то, удрал уже немец, даже такой снаряд не догонит.

— Всё равно жаль, что у нас нет зенитки, — тяжело вздохнул Воронцов.

За то непродолжительное время, пока мы разговаривали, «лаптёжник» уже удалился на довольно внушительное расстояние.

Когда «штука» была над рекой, от её крыльев отделились две бомбы и, упав в воду, взорвались, подняв каскады брызг

— Чего это он? На рычаг, что ль, какой нажал случайно? — удивился Воронцов.

— Думаю, что неслучайно, — понял я идею немецкого лётчика и, видя непонимание командира, пояснил: — Если он к себе на аэродром вернётся один, да ещё и с несброшенными бомбами, его точно в трусости обвинят. Скажут, мол, твои камрады погибли, а ты даже боезапас не израсходовал. Скажут: «Да и вообще, ты на задание-то летал? Или взлетел и стал вокруг аэродрома круги наматывать, пока другие лётчики погибали?» Так что, сбросив бомбы, этот очень-очень «смелый» фашист из труса моментально превращается в героя, выдержавшего бой с превосходящими силами противника и оставшегося живым там, где другие погибли. Да и садиться опасно, когда у тебя, наверное, целых полтонны взрывчатки под задом — ты бы вот рискнул?

— Хитрозадый какой! — хмыкнул лейтенант и показал немцу кулак или тому подобный жест прощания, а потом усомнился: — Ну так из Троекуровска видели, что он у реки бомбы сбросил, а не по нам.

— Ничего, соврёт что-нибудь. Скажет, например, что наших разведчиков-диверсантов обнаружил.

— Это да, — согласился со мной лейтенант и тут же задал ожидаемый вопрос: — Слушай, Алексей, скажи, а откуда ты знаешь, куда нужно стрелять? Ведь ты не просто так вёл огонь, абы попало. Нет, ты стрелял прицельно.

— Ну, всего я знать не могу. Но кое-что действительно знаю. Точнее даже не знаю, а догадываюсь.

— Но откуда⁈

— Кто много читает, тот много знает, — улыбнулся я, выдав незыблемое правило, и, чтобы развеять природное любопытство ГБэшника и в будущем избежать обязательно последовавшей за этим подозрительности, пояснил: — Знания мои основаны на общей информации и представлениях о нашей лётной технике, которые я получил из советских газет и журналов. А также на дедуктивном методе, который описывает Артур Конан Дойл в романах о Шерлоке Холмсе. Неужели не читал?

— Про Шерлока Холмса слышал. Фильм в кинотеатре смотрел. Это сыщик такой был в Англии в прошлом столетии. Но про метод не помню. Что за метод?

— Смотрел, а суть не понял, — хохотнул я.

— Гхм… смешно. Лучше расскажи, а не смейся.

— Да там всё просто. Фактически, это логический метод и основан он на логической цепочке рассуждений и доказательств. На примере бомбардировщиков такая цепочка выглядит приблизительно так: главное в самолёте что? Да всё главное, но что тянет его по воздуху? Правильно — двигатель. Двигателю для нормальной работы необходимо что? Правильно — охлаждение, топливо, электропроводка и так далее. Всё это тянется к нему через шланги и провода. А, значит, стреляя в те области, где они могут проходить, есть шанс повредить что-то из того, что обеспечивает устойчивую работу механизмов. А раз в самолёте главное всё, то без какой-то одной системы он уже дальше не полетит!

— Гм, действительно, логично, — согласился с моим доводом Воронцов, чуть подумал и добавил: — Как отдохнёшь, расскажешь мне, куда ты метился и попадал. Я в штаб докладную передам. Пусть нашим бойцам расскажут твою методику. Хорошее подспорье будет на фронте.

— Можно ещё и небольшую брошюру сделать. С пояснениями и картинками, — предложил я, решив ускорить её появление в частях Красной армии.

— Хорошая идея, — согласился со мной лейтенант.

Я повесил винтовку себе на плечо и предложил возвращаться на свою позицию.

Прибежал запыхавшийся и вспотевший Зорькин и стал из всех карманов вытаскивать патроны, протягивая их ГБэшнику.

— Вот! Собрал со всех, всё что осталось! Все с чёрными носиками — бронебойные.

— Отставить! — скомандовал я и приказал всей группе: — Возвращаемся. Тут делать нам больше нечего, а там, глядишь, вдруг немцы какие-нибудь уже у оставленной техники нарисовались. Надо бы проредить.

Однако сразу вернуться не получилось. Как только мы спрыгнули в окоп и двинулись на свою позицию, нас тут же обступили бойцы и стали наперебой благодарить за уничтожение самолётов врага. Их понять было можно. ПВО в данном оборонительном районе полностью отсутствовало как класс, красноармейцы были фактически беззащитны перед вражеской авиацией. Немецкие самолёты в первые месяцы войны летали, где хотели, когда хотели и бомбили всё, что хотели.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, какое отчаяние брало наших бойцов, когда они не могли, ввиду отсутствия противовоздушной обороны, оказать достойный отпор врагу, который висел в небе и бомбил, бомбил, бомбил.

И вот сейчас они увидели, что и столь грозный противник может быть побеждён. И у меня не было никаких сомнений в том, что это положительным образом скажется на моральном духе красноармейцев.

Пробиваться через похлопывания, одобрительные приветствия и дружеские объятия пришлось достаточно долго, но, в конце концов, минут через пять нам, наконец, удалось добраться до своего окопа.

Но и там сразу же приступить к очередной плановой зачистке противника мне не дали.

На моей позиции в ожидании нас уже находились вышестоящие командиры.

— Забабашкин! Забабашкин!! Дорогой ты мой человек! — закричал комдив, как только увидел меня и, не погнушавшись, подбежал и сграбастал меня в объятия.

Я таких телячьих нежностей не любил, поэтому постарался отстраниться от полковника, немного придерживая его прикладом винтовки.

Но тот вообще не обращал внимания на мои попытки избежать удушения, исступлённо обнимал меня вместе с винтовкой, постоянно приговаривая:

— Ай да Забабашкин! Ай да… Ай да Забабашкин! Ай да снайпер! Всем снайперам снайпер! К ордену Красного знамени на тебя ещё одно представление напишу!