Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба Страница 34

Нет? Ну, это даже не смешно. Неужели действительно кто-то считает, что, например, певец, занявший четвертое место в телевизионном вокальном конкурсе, поет хуже, чем тройка победителей? Ну, не повезло человеку. Хуже петь он от этого не стал. Вторая драма, кстати, разыгрывается, когда этот, который занял четвертое место, возвращается домой в провинцию и начинает с удовольствием петь по кабакам и от души руководить народным хором. И в какой-то момент вместе со своим хором занимает наконец первое место на республиканском конкурсе самодеятельных коллективов. Тут-то и появляется такой Старовойтов и говорит: «Вам не кажется, что вы зарываете свой талант в землю?»

Господи Боже, серьезно? Алкаши и бабули из Дубровицы менее достойны того, чтобы лечиться у хороших врачей, читать интересные статьи и слушать отличные песни, чем алкаши и бабули из Минска? Что за снобизм? На самом деле всех таких жалельщиков и противников закапывания таланта в землю обычно выбивал из колеи один простой вопрос: «А вы, может быть, денег на переезд хотите мне предложить и жилье в столице?»

Так что я спросил практически именно это:

— Вы что, работу мне предложить хотите? — и ехидно на него глянул.

Старовойтов ответил мне прямым, как шпага, взглядом голубых глаз:

— Да.

— А тогда… Что? — я поперхнулся заготовленной язвительной фразой, — В смысле?

— Югова тут до июля. Стаж получит — и в Москву переведут, сам понимаешь, — это я понять действительно мог и потому слушал Старовойтова очень внимательно, — Брать еще одну золотую девочку или мальчика я не хочу. Мне нужен кто-то всеядный и готовый замарать руки — в отдел журналистских расследований. Сверху дали добро, «Комсомолка» теперь эдакий клапан для выхода социального напряжения, как и «Фитиль». У нас есть неофициальное разрешение долбить по среднему уровню, понимаешь? Не трогаем верхушку партии и правительство, разоблачаем перегибы на местах. В Белорусской ССР так и вообще начал действовать режим наибольшего благоприятствования. Отчасти — благодаря тебе. Петр Миронович критики не боится, его народ любит… В общем — мне нравится, как ты работаешь. У главреда я «добро» получу до Нового года. Зоя говорила — статья у тебя есть уже? Хочу, чтобы у нас она была первой.

— Первой — в «Маяке», — тут я собирался быть непреклонным, — Просто представьте: я работаю у вас, а статья выходит, например, в «Советской Белоруссии». Моветон?

— Моветон, — согласился Михаил Иванович, — Принимается. Но в целом — ты согласен?

— На что?

— На работу ко мне пойти, спецкором. Оклад хороший, по гонорару не обижу, квартиру дам… В Серебрянке — если хочешь двушку. На Янки Купалы — если устроит однушка. Кататься придется много, по всей Республике. Возможно — в Прибалтику и на Украину, но это не точно. Это другой уровень. Не дури — тут ты и своей Дубровице ненаглядной помочь сможешь, да и не только ей…

— Сколько есть времени на подумать? — это было и вправду очень серьезное предложение. Я не собирался отказываться вот так, сразу, — У меня есть кое-какие проекты на родине, я их не брошу на полпути, понимаете?

— Прое-е-екты? Даже так? То есть все эти истории про покраску домов и новации на производстве… Ладно, ладно. Вот станешь моим сотрудником — тогда и спрошу по полной. А так — скажу прямо. Думай до мая. Если нет — пришлют мне очередного хлыща в итальянских штиблетах, и снова — на год. Минск для таких хлыщей — лакомое место. Тихо, спокойно, и мухи не кусают. Потому мне ты нужен — с твоей кандидатурой ни одна зараза спорить не станет.

Настала моя очередь говорить:

— Даже так?

— Даже так. Ты со своей «новой полевой журналистикой» шуму наделал. Вон, на журфаке МГУ народ моду взял штаны с карманами носить и мягкие ботинки из замши. Повально от джинсы отказываются, что парни, что девчата. Там у них что-то типа секты имени Белозора образовалось. Не хочешь, кстати, съездить на семинар в Москву, опытом поделиться?

Это всё стоило переварить. Шквал новой информации, обрушившейся на мою бедную головушку был слишком мощным! Но от поездки в Москву я отказываться точно не собирался.

— Хочу!

— Вот и хорошо, — хлопнул по столу ладонями Старовойтов, — Договорились. Ты только копию материала по поимке маньяка мне оставь, а там как у вас в публикацию пойдет — так сразу мне маякни. А теперь — кофе? У меня отличный, эфиопский.

— А давайте кофе, почему нет?

Кофе нам принесла Югова, натуральным образом дефилируя по паркету директорского кабинета и стреляя глазками из-под кудрявой рыжей челки. Правда, я не понял, кому именно — мне или Старовойтову? Он ведь был мужик хоть куда, да и кольца на пальце не наблюдалось…

— Ещё что-нибудь, Михаил… — эту паузу было сложно не заметить! — Ива-а-анович?

— Нет, нет, Зоя, спасибо. А то садись — с нами кофейку выпьешь?

— А с удовольствием! Сейчас за чашкой схожу! — и удефилировала за дверь. Есть вообще такое слово — «удефилировала»?

Мы синхронно проводили ее взглядами, а потом переглянулись и рассмеялись.

— Страшное дело! — сказал Старовойтов, белозубо улыбаясь. — Просто ужас!

— Лютый кошмар, — согласился я. — Форменное издевательство над нашим братом.

— Хе-хе-хе!

— Хо-хо!

Кажется, с таким начальником можно было работать! Тем более, в кофе он добавлял не коньяк, а Рижский бальзам, в пропорции один к одному. А коньяк был бы плохим звоночком.

* * *

А еще плохим звоночком был некий белобрысый субъект, который что-то втирал моей Тасе за углом гостиницы. Тоже, наверное, биатлонист. Высокий, может быть, сантиметров на пять ниже меня-Геры, с длинными руками и ногами и чуть сутуловатый, но спортивный. Кажется, я и вправду становлюсь предсказателем.

— А ты заделался поборником нравственности, Берзиньш? — моя северяночка уперла руки в боки и выглядела весьма решительно. Щечки у нее раскраснелись, глаза сверкали, волосы развевались на ветру… — Ты решил, что можешь меня воспитывать?

— Долго ты будешь работать с детьми, если в парткоме узнают про твое поведение? — прибалтийский акцент этого парня был почти незаметен. — А что скажет твой отец?

— Я — свободная женщина, не замужем. Что может мне предъявить партком? — подняла бровь девушка. — И почему это они должны заинтересоваться моей личной жизнью?

— Так вся наша делегация знает, что ты в другой номер по ночам шастаешь в неглиже!