Представитель по доверенности (СИ) - Путилов Роман Феликсович Страница 34

— Ты что так рано? — Наташа удивленно-радостно высунула голову из кухни: — У меня еще ничего не готово…

— Да я мимо проезжал, решил, что соскучился и заехал ненадолго, кофе попить, на тебя посмотреть… — я оттолкнул морду суетящегося возле меня демона, что пытался одновременно сбить меня с ног и облизать лицо и стал разуваться.

— Что, правда соскучился? — в глазах у девушки вспыхнули огоньки, наверное, так играть нельзя, да и сильно нравилась мне столичная штучка, что уж юлить…

— Правда, правда. — я чмокнул в аккуратненький носик и протиснулся на кухню, достал джезву и пачку с молотым кофе — последние двадцать минут хотелось перебить привкус «три в одном».

Кофе дал коричневую пену через пять минут, я долил его в кружку с горячим молоком и подошел к окну.

Машина «квартирников» пряталась за соседним домом, если не знать, что они там есть, то и не увидишь. Насколько я помню, парни не знают, что я живу в этой квартире, но знают, на какой этаж я поднялся — уверен, что внизу кто-то стоял и считал, сколько секунд ехала кабина лифта до моего этажа.

— Прости, что ты сказала? — я отвернулся от окна.

— Я сказала, что хотела бы на завод устроится…

— Не вопрос, только давай сделаем так — я пару дней подумаю, как это можно сделать, а потом тебя туда довезу. Только давай так — мы с тобой не знакомы, и уж, тем более, никому там не говори, что мы с тобой вместе…

— Почему никому не говорить? — удивилась девушка.

— Понимаешь, у меня на заводе много, скажем так, недоброжелателей, кое кому я хвост отдавил. Поэтому, лучше будет, если нас с тобой, для посторонних, ничего связывать не будет. Кому надо, те будут знать, кто ты и откуда, а для широкой публики эта информация лишняя. Ладно, побегу я, на службу пора.

Я притиснул к себе, радостно пискнувшую, девушку и стал одеваться.

К стоящей в укрытии «копейке» я подъехал через пять минут. При приближении моей машины, две головы за лобовым стеклом, наверное, инстинктивно, нырнули вниз. Я, не чинясь, притормозил впритирку и, обойдя коричневое чудо от отечественного автопрома, постучал в переднее боковое стекло. Распластавшись на подушках сидений, практически съехав на резиновые коврики, покрывавшие пол, на меня, испуганно хлопая глазами, глядели «квартирные» опера- братья близнецы Тимонины.

— Здорово! А вы что здесь забыли?

— Так это… — братья сели на сиденья нормально и переглянулись: — У нас тут подозреваемый живет, вот ждем, когда из дома выйдет, а то он дверь никому не открывает…

А…- протянул я: — Понятно. А я вон в том подъезде живу, видите балкон застекленный, с серыми рамами… Ну ладно, пацаны, поеду я на службу.

Судя по взглядам, которыми обменялись братцы, они были, мягко говоря, разочарованы. Вместо того, чтоб красиво обойти меня на повороте, выяснить, где я живу, хотя эти сведенья лежат в верхнем ящике стола дежурного по РОВД, в разделе «Схема оповещения личного состава» — так себе достижение.

Следить дальше за мной братья не стали, поверив, что я поехал в РОВД, а совершенно напрасно — я поехал по мету жительства хабалистой потерпевшей. Дом, в котором она проживала, относился к старому жилому фонду, годов постройки сороковых-пятидесятых, погода была относительно теплая, и трех бабулек, замотанных в платки, и обсуждающих мировые проблемы, сидя на скамейке у одного из подъездов, я застал. Через сорок минут я уже ехал обратно, про себя проговаривая тот массив информации, что вывалили на меня словоохотливые старушки. Чем хороши эти старые дома? Там все про всех знают. Мои свидетельницы знали Алинку Токареву еще молодой женщиной, лет тридцать назад. Надо сказать, что гражданка Токарева, что убыла сейчас на санаторно-курортное лечение, с молодости была человеком сложным. Работая в отдельном буфете от какого-то кафе, Алина Михайловна, имея доступ к дефицитным продуктам, никогда никому из соседей не отказывала — доставала редкие деликатесы с минимальной надбавкой «за труды», правда потом, годами напоминала просителям о своем благодеянии, соответственно, поэтому в доме ее не любили и весь компромат на женщину вывалили.

Да, действительно, живет одна, в четырехкомнатной (!) квартире, доставшейся от родителей, имеет единственного племянника, Володина Олежку, которому подарила машину какую-то иностранную. Своих детей Алине Михайловне Бог не дал, да и с мужчинами не сложилось, поэтому имеет дама к закату жизни характер сложный, немного взрывной. С единственной сестрой Алина Михайловна не ладила по поводу нежелания делить родительскую квартиру, подарив же племяннику вожделенную машину, оформила ее на себя, заставляя Олега возить ее по всяким пенсионерским делам. Одна из моих осведомительниц, как оказалось, жила под квартирой Токаревой и частенько слышала ругань племянника и тетки по поводу эксплуатации машины. Племяш требовал от тетушки переписать машину на него и оплачивать его труды на ниве шоферского дела, тетка же переоформлять машину не желала, а деньги давала только на бензин.

Получилось, что информация, что поделился со мной бывший сиделец Жирнов, оказалась, как говорится «в цвет», осталось только ее реализовать.

Тот же день, вечер.

— И куда вы собрались? — я оглянулся на двух грустных типов, что сидели на зажнем сидении моей «Нивы»

— Паша, отвези нас пожалуйста на «переговорник»? — Руслан изобразил умоляющее лицо.

— Зачем?

— Бабам своим позвоним. Ты же Инку знаешь, если я ей из командировки не позвоню, она мне потом утроит… Или к руководству пойдет разбираться, мол, послали моего мужика в командировку, а от него ни слуху — ни духу…

— И как ты себе это представляешь? Зайдешь в междугородний переговорный пункт, и скажешь, что хочешь заказать разговор с Городом, будучи в Городе? Кстати, а почему вы сами до переговорного пункта не дошли, до него же метров четыреста не больше?

— Паша, ну как мы в этом «стреме», что ты нам привез, по улицам пойдем? — меня, за мою доброту, еще и обвинили. Руслан с Виктором сами сдались врачам-венерологам «в чем есть», после чего слезно просили привезти им какую-то «спортивку». Но, я же не Рокфеллер, да и для того, чтобы получать процедуры в областном кожно-венерологическом диспансере и вести там растительный образ жизни, ни «пума», ни «Адидас» не нужны. Не рефлексируя, я заехал в магазин уцененных хозяйственных товаров при Главном рынке и купил парням два спортивных костюма из черной хлопчатобумажной ткани, что в СССР стоили по шесть рублей штука, и после первой же носки у них вытягивалась ткань на коленках. Ну и, для комплекта, китайские тапочки, типа чешек, рассчитывая, что пройдя курс лечения, эти шмотки парни выбросят в первую же урну. А тут оказалось, что стыдно им в этих нарядах выйти на вечернюю улицу. Надо ли говорить, что вот такой несправедливый «наезд» настроения мне не прибавило, поэтому яд в моих словах так и сочился.

— Ну давай, откуда-то еще позвоним…

— Руслан, тебе видимо, по «межгороду» давно не звонили? Там зуммер телефона совсем другой, с местным вызовом никак не спутаешь, а твоя Инна не такая дура.

— И что делать теперь?

Мне очень хотелось домой, я заехал в центр всего на пару минут, рассчитывая забросить мешок с очередной передачей в окно второго этажа и ехать домой, где меня ждали, и уж не как не рассчитывал, что у ворот диспансера меня встретят две нелепые фигуры, в, что греха таить, дурацких трикотажных костюмчиках, похожих на дешевое термобелье из будущего, купленного за минимальную цену на «Али-Экспресс».

— Сколько у вас времени?

— Через сорок пять минут обход, надо быть в палате.

— Ладно, поехали.

За сорок пять минут мы доехали до здания Почтамта, парни купили по конверту авиапочты, выпросили у девочек за стойками по листочку бумаги, и успели написать по короткому письму своим женщинам, которые были упакованы в подписанные, цветастые, конверты. При этом, очень важно было не перепутать, чтобы письмо Руслана не попало в конверт Виктора и наоборот.