Сергей Щипанов - По ту сторону Страница 36

Верховые прогулки помогли – тошнота отступила, вернулся аппетит, да какой! На солёное потянуло, селёдка со стола не пропадала. Да к тому же – с картошкой! Английские крестьяне, подчиняясь указу королевы, неохотно сажали непривычный им корнеплод, но бунтов не устраивали, и сей продукт сделался доступным. На радость мне, изголодавшейся по милой сердцу и желудку картошечке в мундире.

А вообще-то всё мне тут обрыдло. Чужая я в доме Беркли. С непонятным статусом: приживалка не приживалка, а так – не пришей рукав жилетке. Вроде и не совсем бедная родственница (Роберт оплатил расходы вперёд, да ещё и денег дал – три фунта, пять шиллингов), но и не вполне независимая.

Слуги относились ко мне с почтением, хозяева тоже не бросали косых взглядов. Дядя Рич привечал, как родню, подтрунивал иногда, но без издёвки, по-отечески. Джейн видела во мне… даже не ровню – старшую. Не по возрасту, а как более опытную, много чего повидавшую, и уж куда более образованную.

А мне всё не в радость. Был бы рядом муж, может, и не нервничала бы так. Роберт, дорогой, скорее приезжай, мне очень плохо без тебя!

3

На ужин всё семейство Беркли собиралось в обязательном порядке за большим столом. Я тоже должна присутствовать, иначе хозяин обидится.

К еде обычно подавали домашний эль – домочадцам и мне, и виски (тоже домашней выработки) для дяди Рича. Ели молча, чинно, но к концу трапезы дядя любил поболтать. Сидел развалясь, ковырял в зубах, подтрунивал над домочадцами, порой журил, наставлял, с нерадивых спрашивал строго. В общем, всё, как принято в добропорядочных семьях.

Иногда разговор касался текущих дел.

– Цены на зерно нынче совсем никудышные, – посетовал как-то раз дядя. – Как бы не пришлось продавать себе в убыток. Если так пойдёт и дальше, не будет смысла сеять.

– А как обстоят дела с ценами на шерсть, дядя Рич? – спросила я. Решила поддержать разговор.

– Шерсть? – оживился Беркли. – Она-то как раз в хорошей цене. Только овец у меня всего три дюжины голов.

– А что вам мешает увеличить поголовье, дядя? Ведь спрос на шерсть год от года растёт, так?

– Верно, растёт. Но, понимаешь, племяшка, под выпасы у меня лишь малая часть земли, а я ещё и коров держу.

– А вы часть пашни замените выпасами, ведь зерно уже не так выгодно выращивать, как раньше, верно?

Сказала, и тут же прикусила язык. Вспомнила из истории, как «овцы съели людей», когда из-за возросшего спроса на шерсть землевладельцы перестали отдавать землю йоменам в аренду, пустив её под пастбища. Брякнула, не подумав, и, возможно, натолкнула Беркли на мысль так и поступить со своей землёй.

Ну, точно! Дяде Ричу идея явно понравилась:

– Знаешь, племяшка, ты верно подсказала. Ах, умница! В самом деле: на кой ляд сеять зерно, если можно разводить овец?!

О господи! Похоже, местным крестьянам моя болтливость может боком выйти, правда, дядя Рич станет уважать…

А год заканчивался, глянь – уже декабрь на дворе. Погода день ото дня делалась поганее, дожди сменялись мокрым снегом, и наоборот. Только к Рождеству снег лёг основательно.

На праздник дядя Рич распорядился отвезти в деревню бочку эля – угощение крестьянам с барского стола. Слуги в доме тоже получили от щедрот хозяина: и выпивку и толику денег.

Праздновали с размахом, но уж очень однообразно. Много пили, ещё больше ели, ничем в этом смысле не отличаясь от большинства жителей планеты в двадцать первом веке.

По весне перед Беркли стал вопрос: сеять зерно, или не сеять? Он и мне его задавал. Я уклончиво отвечала, мол, сами решайте, а то насоветую, да неправильно, что тогда? Не хотела нести моральную ответственность, ведь могли быть затронуты интересы многих людей. Конечно, окончательное решение за хозяином, но, все-таки…

А тут дядя Рич получил известие, что в Бирмингеме и Ковентри открылись новые мануфактуры, и больше не колебался:

– Я решил последовать твоему совету, племяшка. Нынче закуплю гросс (дюжину дюжин) голов овец, – сказал мне дядя Рич за ужином. – Сеять зерно в этот год не стану вовсе – ещё нераспроданное лежит. Землю пущу под пастбища.

Вот, чёрт! Получается – я в ответе за его решение!

– А если что-то пойдёт не так? Вы не станете попрекать меня за неверный совет, дядя?

– Не беспокойся, не стану. Я знаю, что делаю. Если не случиться чего-нибудь совсем уж из ряда вон, я не только не прогадаю, но и буду при хороших барышах.

– А как же ваши арендаторы-йомены?

Дядя Рич пожал плечами:

– Видит бог, я не желаю этим людям зла. Однако земля принадлежит мне, я вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.

Что я могла возразить? Раньше надо было думать, прежде чем советы давать. Слово не воробей – попробуй, поймай его!

Историю не остановишь. Спрос на сукно породил мануфактуры, а тем нужна шерсть, её дают овцы, а им требуются пастбища… Вот и выстроилась цепочка. И я, со своими советами как бы сбоку припёка.

А время бежало без оглядки. Уже пузичко у меня начало расти – шестой месяц.

Вместе с животом росла тревога в душе: как всё пройдёт? У специалиста не наблюдаюсь – женские консультации появятся лет через триста пятьдесят; анализы… тут и слова такого не знают. Я уже не говорю про УЗИ и МРТ. Правда, и в нашем веке девчонки-малолетки, случается, тайком рожают, дома в ванной, а то и вовсе в сарае каком. Но те – дуры, а мне-то, работнику «скорой», хорошо известно, чем такие роды могут закончиться. Уговаривала себя: обойдётся, не ты первая, не ты последняя, тут дядя Рич прав. Да и, хочешь не хочешь, а рожать всё равно придётся.

После череды пасмурных дней с унылой моросью, когда мельчайшие капли словно подвешены в воздухе, и всё вокруг тонет в тумане, как-то сразу, вдруг, распогодилось. Живое яркое солнце согрело и подсушило мокрую озябшую землю, лёгкий ветерок разогнал дымку, чистый прозрачный воздух наполнился запахами и звуками – ещё одна зима осталась позади.

Меня потянуло на волю – опостылело сидение в четырёх стенах. Да и Матильда, моя лошадка, застоялась, поди.

Дядя Рич был не против возобновления верховых прогулок, но настоял, чтобы я выезжала обязательно в сопровождении слуги.

Ездила я шагом – никаких рысей и галопов. Мой грум Джозеф, тощий долговязый парень, верхом на старой кляче – карикатурный Дон Кихот – всегда плелся сзади.

В то утро мы мирно ехали по петляющему между холмами просёлку. Джозеф приотстал, я наслаждалась картиной цветущей эрики, густо облепившей каменистые склоны возвышенностей. Розовато-белая кипень, покрывающая кустарник, придавала праздничный вид прежде унылой местности. Мир и покой царили вокруг, казалось: нет и быть не может никаких опасностей тут, среди чистой девственной природы, вдали от людских мерзостей.

Как я ошибалась!

Дорога шла через рощу. За ней – я знала – деревня, где жили крестьяне, арендаторы Беркли. Не удивилась, услышав голоса, и не придала значения, подумала: сельский праздник какой-нибудь. Выехала на большую поляну и… оказалась в гуще сборища.

Десятка два спешившихся (лошади стояли тут же) мужчин слушали речь крикливого малого, взобравшегося на пень. «Наши дети будут голодать, а им и дела нет!», – кричал горлопан. «Верно!», – вторили ему слушатели. «Заставим хозяина считаться с нами!». «Верно! Заставим!»…

Я не успела ничего сообразить: «оратор», завидев меня, истошно завопил:

– Глядите – шпионка из барского дома!

Перепугавшись, я хотела развернуться и дать деру, но один из мужиков схватил лошадь под уздцы.

Я совсем растерялась:

– Что вам нужно?! Отпустите меня… На помощь!

Мой призыв был услышан.

Джозеф поспешил на зов. На полном скаку (если только это выражение применимо к бегущей трусцой кляче) подлетел он к моим обидчикам и стегнул того, что удерживал Матильду, хлыстом.

Ей-богу, лучше бы он этого не делал!

Всё-таки, английский бунт (а это явно был бунт против хозяина, отказавшего крестьянам в аренде земли), в отличие от русского, не настолько бессмыслен. Впрочем, в такой же степени беспощаден.

Детина, получив удар, заорал благим матом, и отпустил лошадь.

Я, с перепугу, послала кобылу в галоп.

Что стало с Джо, не знаю. Обозлённые крестьяне могли стащить его с коня, избит, и даже убить. Мне, останься я на месте, скорее всего, тоже бы не поздоровилось. Так что решение спасться бегством, было, пожалуй, единственно верным на тот момент.

Летела, не разбирая дороги. По редколесью, потом по широкому лугу, уходя от погони – за мной гнались на лошадях с десяток бунтовщиков.

Неужто они настолько разъярились, что желали непременно догнать и расправиться со мной?! А может, хотели схватить и держать при себе, как заложницу? Кто знает…

А меня лишь одно заботило: не упасть с лошади. Даже мысль, что тряска может спровоцировать преждевременные роды, отошла на задний план. Если упаду, тогда всё, конец.

Силы небесные, сжальтесь над несчастной беглянкой!

Я не сразу сообразила, что удаляюсь от усадьбы, тогда как надо искать спасения там. Осознала, когда дорогу мне преградила река. Резко осадила лошадь, оглянулась: путь назад, к дому, отрезан, и преследователи совсем рядом.