Воентур 4 - Азк Страница 36

Лицо у Нечаева осунулось, и сейчас было видно, что он не так уж и молод.

— Старлей жив?

— Доставили на пост ВНОС, сейчас им занимается наш врач.

— Хоть тут все нормально… Поставьте тут пост, а лучше пришлите человек шесть, пусть этого бугая к посту оттащат…

Когда группа пришла на пост, то сына Сталина уже переложили на кровать и возле него суетился наш врач.

Нечаев подошел к медику и спросил:

— Как он?

— Я осмотрел старшего лейтенанта на предмет ранений, есть касательное в левое плечо. Жизни раненного ничто не угрожает. Сейчас он проснулся и все реакции в норме.

Дед Павел тут же обратился к Якову относительно того, может ли он самостоятельно передвигаться.

Этот простой вопрос стал триггером, который снял сына Сталина с тормозов. За короткий промежуток времени молодым мужиком было сказано очень эмоционально много разных слов, в том числе и очень обидных. В самом начале спича человека занесло настолько, что было понятно что Яков находится просто в другой реальности.

— Ты кто такой? И по какому праву так со мной говоришь?

Понятно, что сказалось чудовищное напряжение последних суток, обреченность и стыд от попадания в плен, наложившиеся на излишне строгое воспитание вкупе с отцовскими генами…

После этого срыва, Нечаев понял, что сын вождя в сравнении с харизматичным отцом — личность достаточно заурядная. Не то чтобы забитая и задавленная отцовским авторитетом, но именно заурядная.

Дед Павел, в том времени, откуда попал в сорок первый год, по роду службы имел доступ ко многим гостайнам, но самое главное, он вращался в кругу и умел слушать, и знал, что Сталин не особенно любил старшего сына, уделяя куда больше времени и тепла Светлане и Василию. Тем не менее, сразу после получения спецсообщения о пленении своего старшего сына, он начал собирать в специальную малиновую папку всю информацию о нем. Последним документом который туда лег было спецсообщение №295 от 5 марта 1945 года от Л. П. Берии, И. В. Сталину с показаниями югославского генерала Стефановича о мужественном поведение в плену Якова Джугашвили, старшего сына Сталина. Нечаеву рассказали, как Берия вручил это сообщение Сталину и тот, взяв его в руки, прошел в другой кабинет и так и не вернулся потом назад.

И хотя Яков вырос столь же упрямым, как и отец, несвойственная другим детям вождя врожденная скромность не позволяла ему винить других в собственных неудачах и проблемах.

И сейчас слушая этого старшего лейтенанта, дед Павел почему-то испытывал приязнь и расположение, смешанные с легкой жалостью к его незавидной судьбе, не делавшей особых подарков ни в детстве, ни в юности. Да и сейчас, когда у этого человека наступила зрелость, эта злодейка если так подумать, ничего хорошего ему не принесла. По крайней мере в этом варианте истории…

Глава 14

Но как оказалось терпец у Нечаева был тоже не железный и не бесконечный. Когда Яков произнес, что мол, за спасение спасибо, конечно, но и точки над «i» и прочими «е» стоит расставить прямо здесь и сейчас, то он не выдержал.

И, плюнув на последствия, не особо стесняясь в выражениях, Дед Павел вывалил старлею все, что думал на тот момент: типа, получив агентурные сведения, согласно которым его неминуемо захватит немецкая разведдиверсионная группа, за ним была отправлена спецгруппа ОСНАЗ. Которая при его освобождении понесла потери в кровавом бою с гитлеровцами.

И если лично его что-то не устраивает, так никто его тут к стулу не привязывал. Вольному воля… Только перед своим командованием и перед отцом пусть сам ответ держит. Оружие и провизию дадим, а дальше — сам парень, не три годика…

Я, не спорю — вспылил. Как в наше время сказали бы, был не толерантен и не политкоректен. Но надо как-то держаться в берегах! Хоть ты и сын вождя! Не рассказывать же сейчас ему про концлагерь, побег от отчаянья со смертельным исходом и провокационные листовки с его фото, разбрасываемые над нашими позициями⁈ Про то, что даже его отец поверил этой геббельсовской липе и изощренным провокациям.

К моему огромному удивлению, этот мажор в военной форме что-то понял. И даже принес извинения, попытавшись примирительно сжать своей здоровой рукой мое плечо. Очень похоже, что как раз эта моя вспышка и весьма эмоциональный монолог окончательно его и убедили в том, что это не подстава, не игра спецслужб и мы действительно свои. А уж после этого мы и поговорили не то чтобы по душам, но нормально.

Под самый конец нашей беседы, у входа на пост ВНОС возникла нешуточная суета. Охрана не хотела кого-то пропускать. Судя по звукам взводимого оружия дошло уже до края. Был слышен голос начкара, который кому-то, пытаясь быть спокойным уже не первый раз говорил:

— Без прямого приказа командира не пропущу!

— Ты знаешь кто я? Ти-и петлиц моих нэ выдышъ?

— Повторяю! Без прямого приказа командира не пропущу!

Да… если начальник караула открытым текстом не посылает кого-то, то этот кто-то в немалых чинах… Надо выходить…

Вишенкой на наш торт стало эффектное появление начальника ОО ЗапФронта Цанавы. Он был в сопровождении хорошо знакомого мне своего заместителя и двух охранников. Плечистые, широкоплечие и все какие-то налитые молодой силой, в соответствии со своими обязанностями, несли с собой хорошо ощущаемое напряжение. Нельзя сказать, что это было приятное чувство — скорей, напротив.

Но больше всего меня напрягло присутствие здесь и сейчас именного зама Цанавы, того самого полковника погранвойск, с которым несколько дней назад у меня был «душевный» разговор, в ходе которого он узнал от меня, откуда мы сюда попали.

Мне надо было понять, знает о нашем происхождении Цанава, а следовательно и Берия, которому он приходился хорошим товарищем, или нет? По процедуре — должен знать, а по жизни всякое бывает…

Нежданный гость объявил, что прибыл из штаба фронта, по личному поручению наркома